А в конце XVI века, в годы правления Бориса Годунова, этот дух общего дела иссяк, народ уже решал больше свои частные дела.
Начало XVII века - подъем после Смутного времени, утверждение нового русского государства, начало широких реформ в самых различных областях.
Опять поддержка талантливых и нестандартных, общественные споры, «партийные» корпоративные и придворные дрязги.
И - эпоха Петра, когда безопаснее было заниматься своими частными делами и поменьше обращать на себя внимание своей «духовностью».
Так повторялось множество раз.
Эпоху молодого Александра I c ее общественной активностью сменила «аракчеевщина» и «душные времена» Николая I.
Время активнейшей общественной работы Александра II - период контрреформ Александра III.
Как писал об этом Александр Блок:
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи,
А только - тень огромных крыл…[156]
Только не надо упрощать. Эпоха быстрых перемен просто требует другой умственной работы (если хотите - другой духовности). И вообще все достаточно условно.
Вроде бы, Сталин всех зажал, согнул в бараний рог, запретил любую самостоятельную мысль… какая там духовность?
Но в годы первых пятилеток в советском обществе, напротив, царил дух подъема, дух строительства нового общества. Массовые движения стахановцев, изобретателей, новаторов, радиолюбителей. Что же это, как не взлет духовности? Ведь все участники этих движений, миллионы энтузиастов по сути предпочитали нечто идеальное сугубо материальному.
И при Хрущеве на целину, в Сибирь и на Дальний Восток ведь ехали не только за «длинным рублем» и не только административно высланные.[157]
А потом, спустя считанные годы, уже при Брежневе этот взлет разлился широкой волной всеобщей апатии и безразличия к общественным делам.
Под духовностью часто понимают еще отзывчивость, готовность интересоваться и заниматься чужими делами, тратить свое время на окружающих, порой даже на незнакомых.
Вот в этом смысле россияне были духовнее всего при Брежневе: просто потому, что были не так уж сильно заняты. Прожить было несложно, заработать денег и негде, и незачем, а должны же люди чем-то зани маться?
Точно так же, как люди охотно тратили время на ловлю «снежного человека» и на обсуждение степени разумности дельфинов, они легко тратили время и силы на взаимопомощь, общение, обсуждение чьих-то дел, всякие мелкие хобби и так далее.
Этого было меньше при Сталине, потому что жизнь тогда была тяжелее, работали дольше, сильнее уставали, да к тому же боялись друг друга, боялись заниматься не своими непосредственными делами.
Каждый народ невольно сравнивает себя с иноземцами. Так и мы сравниваем, в том числе для выводов о том, как у нас обстоит дело с духовностью.
В XVII-XVIII веках немцы представлялись британцам и французам необычайными романтиками, такими добродушными идеалистами. В XIX веке капитализм очень быстро и эффективно выбил из немцев романтическое отношение к жизни.
Затем идеалистами и романтиками стали считаться русские. В советскую эпоху иностранцы, приехавшие в СССР, ахали от восторга: какая прелесть! Люди совершенно не озабочены зарабатыванием денег! Они все время говорят об отвлеченном! Они обожают друзей, споры,[158] полуночные беседы на кухне о смысле жизни, поэзии и о поисках Атлантиды. Они не задумываются, сколько им будет стоить следующий ребенок, они заводят его и все тут![159]
Но вот беда… Во время дефицита конца 1980-х, талонов на мыло и сахар стали реже приглашать к себе гостей. Классический черный юмор того времени: «Вам чай с сахаром? Тогда моете руки без мыла!»
После «гайдаровских реформ» мы не стали меньше любить друзей и отвлеченные проблемы, но как-то времени на все сделалось меньше. И поисками Атлантиды заняты уже не так увлеченно, и спорить до трех часов ночи о том, был ли Сталин «хороший» или «плохой», не хочется; «почему-то» стало не так интересно, да к тому же завтра к 9.00 по безумным пробкам - на работу. И друзья нам нынче сначала позвонят перед тем, как прийти, и мы включим свой визит к ним или их визит к нам в расписание недели: мы стали заняты, мы стали больше работать.
Получается - в России за считанные годы стало «вдруг» меньше духовности. Причем, если считать духовностью ведение полуночных споров, беседы в духе «пикейных жилетов», этого еще много в глубине России, в деревнях и маленьких городках. Но чем ближе к железной дороге и чем крупнее город, тем «духовности» меньше. Парадокс? Нет, с нами происходит то же самое, что происходило с немцами в XIX веке: у нас появилось много более важных занятий.
Одна из самых известных «фотографий» американского снежного человека. Сейчас нам некогда обсуждать всякую ерунду, а когда-то эта картинка послужила бы поводом для многочасовых дискуссий на интеллигентских кухнях
В каждый момент истории можно сравнивать народы и делать глубокомысленные выводы, который из них «духовнее». И каждая такая оценка будет очень и очень неточной. Она будет отражать только данный конкретный момент в истории, а вовсе не какие-то раз и навсегда предопределенные различия.
Есть тут важная закономерность: тот, кому есть чем заниматься, менее «духовен».
В начале XIX века Франция была мировым лидером, а немцы жили на периферии тогдашней Европы. Они казались куда духовнее французов. А потом все изменилось, потому что Франция в эпоху Наполеона Третьего и Второй Республики все больше превращалась в главного европейского рантье, неизбежно останавливалась в развитии. Жизнь стала не такая напряженная, оставалось время для преферанса, хорошего сухого вина, бесед на исторические темы и других форм французской духовности. А у немцев становилось все больше точек приложения своей энергии в работе, в политической деятельности, в такой недуховной, но полезной сфере как строительство дорог, заводов, всяческих Круппов, Сименсов и Мессершмиттов.
Американцы, кстати, отмечу по личному опыту, как ни странно, выглядят сейчас духовнее «средних» европейцев: просто они богаче, у них больше людей, которые могут позволить себе ловить «снежного человека» и фотографировать носорогов, а традиции большой страны предполагают более тесное общение соседей.
Милосердие взамен законности
Свобода неотделима от фактического признания гражданами власти закона. Верховенство закона должно стать одной из наиболее значимых наших ценностей.
Дм. Медведев, Красноярск, 2008 г.
Для юристов начала XIX века казалось очевидным, что одно из основных бедствий России - неисполнение ее законов. Несправедливость законов казалась даже меньшим злом, чем их произвольное применение чуть ли не каждым чиновником.
Интересно, что и сегодня приходится говорить о необходимости исполнения законов. Представляя в начале 2008 года на Красноярском экономическом форуме свою программу «Четыре И»: институты, инфраструктура, инновации и инвестиции, тогда еще кандидат в Президенты РФ Дмитрий Медведев много говорил о «правовом нигилизме», то есть о произвольном исполнении или неисполнении существующих законов. Для кандидата в Президенты правовой нигилизм виделся проблемой № 1 нашего общества.
Любопытно, но примерно в этом же духе читались лекции по правоведению еще в Царскосельском лицее: неукоснительное исполнение законов считалось необычайно важным, произвольное трактование закона чиновниками виделось огромным общественным злом.
Однако было и есть и другое, прямо противоположное мнение. Небезызвестный Жуковский, поэт, демократ и воспитатель цесаревича - будущего самого либерального императора в нашей истории, Александра II, говаривал, что никакие законы России вообще не нужны, а нужно 50 честных губернаторов. Где их взять, таких губернаторов и в таком числе, Жуковский, правда, не объяснял.
Проблема сия, увы, не решена и по сей день, только число вакансий «честный губернатор», несмотря на уменьшение территории, выросло до 80 с лишним.
Александр Герцен пошел дальше и объявил, что жить в России только потому и можно, что ее законы, слава Богу, никем не исполняются.
Как это выглядело на практике, хорошо описывает А. Островский, когда городничий Градобоев рассказывает обывателям: «Если судить вас по законам, так законов у нас много. Сидоренко, покажи, сколько у нас законов. (Сидоренко уходит и скоро возвращается с целой охапкой книг). Вон сколько законов! Это у меня только, а сколько их еще в других местах!… И законы все строгие; в одной книге строги, а в другой еще строже, а в последней уж самые строгие.
Михаил Тарханов в роли Серапиона Мардарьича Градобоева. Спектакль МХТ „Горячеесердце“. 1926 г. Философ-взяточник
