Ташкент, Ташкент[?]
Здравствуй, старина. Семнадцать лет не виделись. Спасибо, что узнал меня.
Много историй могу вспомнить. Память вообще - это и лучшее, и худшее, что дано человеку. Потому что память - это наша совесть. Можно, родной, я вспомню только безгрешное?
Я родился в махалле пятьдесят три года назад, на Шейхантахуре, в ста шагах от мавзолея святого, в чью честь названа махалля. Голопузые, в чёрных семейных трусах, остриженные наголо, коричневые от загара, одинаковые, будто обожжённые одним гончаром, мы носились по кривым переулкам - и золотая пыль обжигала наши ступни.
Любимой игрой маленьких была лянга - круглый кусочек бараньего руна, ровно подстриженный или с длинным ворсом, кому как нравилось. К внутренней стороне проволокой прикреплялась свинцовая бляшка, чтобы лянга была тяжелее, но не настолько, чтобы не могла подлетать, отправляемая ногой вверх. Казачки, джанзы, люры, виси[?] Это приёмы лянги, которые следовало выполнять в определённом порядке и желательно мастерски - если не хотел потом, проиграв, "маяться". Махалля учила нас, босоногих, стремиться к победе.
Наигравшись, мы отправлялись обедать. Пища была бесхитростной: под водопроводом с ручной накачкой мы мочили куски подсохших лепёшек и уплетали их с неописуемым удовольствием. Лепёшки пекла в тандыре мама моего махаллинского друга Хамида - одного из одиннадцати детей в их семье. Жили они скромно, но никто - ни ребёнок, ни взрослый, зашедший в их двор, - не уходил, не выпив пиалу чая с горячей лепёшкой. А нам нравился сухой хлеб, который мы мочили под кривоносым водопроводом.
На главной улице имени Горького, которая уводила в глубь махалли, на одинаковом расстоянии друг от друга стояли деревянные столбы с железными колпаками, прикрывавшими тусклые лампочки. На провисших проводах висели обрывки бумажных змеев: одни упали сюда недавно, другие - ещё до войны. И каждый день в небо взмывали новые птицы, сотворённые из кальки, камыша и клейстера, и, держа в руках упругую, суровую нить, мы управляли ими, задрав головы, и отпускали их всё выше и выше. Махалля учила нас летать. Мы стояли по щиколотку в золотой пыли, и наши сердца переполнялись радостью, оттого, что у нас вырастали свои бумажные крылья.
[?]О махалле я мог бы долго петь под звуки бубна и ная. Но песня оборвалась в 1966-м. Землетрясение порушило всё. Дом, казавшийся крепостью, в несколько минут стал калекой. Нанесённые ему раны были неизлечимы. Два месяца всей семьёй мы жили в военной палатке, натянутой под виноградником. В дом заходить опасались, потому что подземные толчки следовали один за другим и неумолимо добивали жилище. Дом стоял в трёх шагах, но был уже необитаем. Мы ютились в тесной, душной, брезентовой палатке, поставленной под тем виноградником, где так часто собиралась наша большая родня; где почти все махаллинские соседи праздновали великое событие - когда мне делали обрезание; где горели лампы в тысячу свечей, и мотыльки, презрев неизбежное, плясали перед ними, как одержимые. Было, было[?] И кончился праздник. Прощай, дом. Прощай, огромный двор с цветущими розами и фруктовыми деревьями; двор, изрытый мной вдоль и поперёк в поисках мифического клада. Прощайте, друзья, разъехавшиеся неизвестно куда.
Махаллю снесли. Впятером мы переехали в какой-то безликий квартал, в узкую хрущобу с двумя смежными комнатами под низкими потолками. Теснота душила. Однообразная архитектура загоняла в тоску. Переулок с золотой пылью сменила улица с серым асфальтом. И на этой улице жили совсем по другим правилам. Я пошёл в новую школу и не увидел ни одного знакомого лица. В классе не было дружбы. Прозвище "чужак" прилепилось ко мне с первого же дня. (Тогда я ещё не знал, что много позже это прозвище будет следовать за мной долгих семнадцать лет.) Каждый день приходилось отстаивать своё право на сущест[?]вование. Мы никогда не дрались в махалле; спорили, ссорились, но не дрались. А здесь, в новой, дикой для меня среде, кулачное "общение" было нормой. И много раз был битым- пока не научился крепко сжимать кулаки и попадать ими в цель.
Через два года мы покинули ненавистную хрущобу и вернулись в родные пенаты. На щедрой земле нашей махалли вырос огромный жилой массив, построенный ленинградцами. От нового дома, где мы поселились, до старого, на чьём месте поднялась четырёхэтажка, было ровно сто шагов.
[?]Семнадцать лет мы не виделись с тобой, Ташкент. Ты заметно похорошел за эти годы, чего не скажу о себе: седины прибавилось, сердце пошаливает[?] - чувствую себя чуть ли не ровесником тебе.
Подъезжая к дому, первое, что я увидел, была яркая вывеска - "Махалля Шейхантахур". Эти два слова - больше, чем ковровая дорожка от трапа, оркестр и букеты цветов! Конечно, не было ни дорожки, ни оркестра. А были просто эти два слова - "Махалля Шейхантахур". И означали они радостное: я - дома. А на следующий день соседи принесли плов, сладости, горячие лепёшки[?] Салам алейкум!
Два дня мы с сестрой посещали кладбища: тридцать семь могил, вся наша некогда большая семья. Разве можно их оставить, забыть?
Мой сын, твой внук, Ташкент, служит сейчас в Российской армии. Через несколько месяцев он демобилизуется. В своём письме он пишет: "После армии мне положен один бесплатный проезд по "железке". Угадай, отец, куда я поеду? Угадал: в Ташкент".
Я вернулся, чтобы дописать свой роман. Угадай, Ташкент, о чём он? Угадал: о твоей махалле.
На днях соседская девочка, шестилетняя черноглазая Жасмина, очень серьёзно предупредила меня:
- Знаете что, вы не ходите через футбольное поле около школы.
- Почему?
- А там столько пыли!
Милая Жасмина, я не послушался тебя и пошёл на это самое футбольное поле, снял башмаки и отправился напрямик - от одних ворот до других. И золотая пыль махалли обжигала мои ступни. А высоко в небе парил бумажный змей. Значит, снова у кого-то из маленьких выросли крылья.
Нешуточное число
КРУГЛАЯ ЦИФРА
Пора открыть правду, какой бы горькой она ни была, - кое-кто из авторов "Клуба 12 стульев" сидит на двух стульях и, помимо 16-й полосы "Литературной газеты", публикуется на сатирической странице "Околесица" ярославской областной газеты "Золотое кольцо".
2012 год для "Околесицы" богат на круглые даты. Их целых две. 11 сентября еженедельная сатирическая страница отметила своё двадцатилетие, а в декабре выходит её тысячный выпуск! Её отцом-основателем и первым редактором стал известный ярославский писатель Герберт Кемоклидзе. Почти в каждом номере он публиковал фельетон на злобу дня.
Когда пошли конкурсы частушек, песен нашего двора и "Придумай подпись", редакцию буквально завалили письмами со всех уголков области. Через несколько лет тираж газеты с 27 тысяч скакнул до ста!
Самое удивительное, порой то, что несла "Околесица", читатели принимали за чистую монету. Так, после первоапрельской заметки об упавшем в Ярославле на улице Космонавтов метеорите, который лечит все болезни, помимо звонков от читателей, желающих подлечиться, в редакцию пришли официальные письма из ярославского планетария и от столичных уфологов с просьбой передать им находку. Поверили читатели и сообщению, что за допущенную в газете ошибку наш внештатный автор пенсионер Кукушкин будет лишён звания участника войны, - советы ветеранов всерьёз встали на его защиту.
"Клуб 12 стульев" поздравляет "Околесицу" с тысячным выпуском, а в качестве подарка публикует новые произведения её ветеранов.
КАК СТАТЬ МИЛЛИОНЕРОМ
Когда он вошёл в студию - все поняли, что это миллионер. Костюм от Бриони, рубашка от Барбери, галстук от Армани. Туфли, естественно, от Тестони - 38 тысяч долларов, ручное шитьё, сафьяновая подкладка. Швейцарские часы "Брегет" за миллион рублей.
Да, это был самый настоящий миллионер Матвей Огурцов. И он пришёл в студию, чтобы рассказать телезрителям, как стать миллионером.
- Матвей Наумович, студии не терпится узнать, когда всё началось?
- В десять лет. Я учился в четвёртом классе и после уроков стал собирать с ребятами пустые бутылки - мы их сдавали в приёмный пункт стеклотары.
- И что на это сказали ваши родители?
- Отец сказал, что для достижения успеха в бизнесе не надо гнушаться никаким трудом!
- В десять лет вы собирали пустые бутылки, а чем занимались в семнадцать?
- Собирал пивные бутылки...
- И в семнадцать лет собирали бутылки?
