XXXIII
А пока они там проверяют ярлычок, дорогой читатель, вот тебе чистые — без авторского вмешательства — факты. Гарольд Адриан Расселл Филби, которого приятели в Англии и особенно в России звали "Ким" (в России это прозвище ассоциаций с Киплингом не вызывало, будучи популярным — особенно в 1930-х годах — нововведением в советских святцах в качестве акронима "Коммунистического Интернационала Молодежи"), родился в Амбале, в Индии, в — как справедливо утверждает та самая марка — 1912 году. Его отец — Гарри Сент-Джон Филби, выдающийся английский арабист и путешественник, обратившийся впоследствии в мусульманство, был советником короля Ибн Сауда (угадайте, какой страны!). Малыш поступил в Вестминстер, а потом в Тринити-колледж в Кембридже, где изучал историю и экономику и был членом студенческого братства "Апостолы". После Кембриджа он работал внештатным сотрудником нескольких лондонских газет, в этом качестве в 1937 году отправился в Испанию освещать гражданскую войну и через некоторое время был взят в "Таймс", став ее военным корреспондентом. Вот, вкратце, что было известно об этом 26-летнем молодом человеке к 1940 году, когда его взяли на службу в "М-16" — отдел контрразведки легендарной британской Интеллидженс Сервис, где ему поручили вести дела, связанные с антикоммунистическим контршпионажем. По-видимому, по его собственной просьбе. За годы войны он быстро продвигается по службе, получает назначение в Стамбул и в 1946 году становится во главе отделения контрразведки по Советскому Союзу. Это высокая должность, но уже через три года он ее оставляет, поскольку его назначают первым секретарем в посольство Великобритании в Вашингтоне — то есть он становится главным связующим звеном между Интеллидженс Сервис и ЦРУ; в этом последнем, среди прочего, он становится близким другом Джеймса Энглтона — главы отдела контрразведки ЦРУ. В целом — великолепная карьера. За заслуги во время войны он произведен в Кавалеры Ордена Британской Империи, пользуется глубоким уважением в британском министерстве иностранных дел и в журналистской среде; предполагается, что он вскоре станет во главе Интеллидженс Сервис. Вот, вкратце, что было известно коллегам и начальству об этом 39-летнем мужчине в 1951 году, когда происходит нечто непредвиденное. Двое его старых приятелей еще по кембриджским временам — Гай Берджесс и Дональд Маклейн — оказываются советскими шпионами и сбегают в Советский Союз. Хуже то, что в головах осведомленных лиц по обе стороны Атлантики мелькает подозрение, что предупредил их об опасности Филби. Начинается расследование, доказательств нет, сомнения остаются, и его просят уйти в отставку. Жизнь несправедлива, и самые лучшие друзья могут подвести человека под монастырь. Так решили многие, в том числе в министерстве иностранных дел. Филби возвращается к журналистской деятельности — в конце концов, ему чуть больше сорока, — расследование, однако, продолжается. Есть же люди, которые никогда не унимаются! Но в 1955 году Гарольд Макмиллан, тогдашний министр иностранных дел Великобритании, в заявлении, зачитанном в Палате Общин, полностью освобождает Филби от подозрений в каких-либо неблаговидных поступках. Обеленный таким образом Филби, с подернутого легкой дымкой грусти благословения министерства иностранных дел, становится корреспондентом "Экономиста" и "Обзервера" в Бейруте, куда и отплывает в 1956-м, чтобы уже никогда больше не увидеть белых скал Сассекса.
XXXIV
Проходит три года, и московские товарищи в восхищении прищелкивают языком над представленным проектом. Но все равно они хотят проверить ярлычок. Ибо то, что — безупречная репутация для одних, огненные буквы на стене — для других. Они догадываются, что британцы не обнаружили компромата на данного англичанина, потому что доискивались его у англичан; они были обречены, ибо занимались тавтологией. Потому что задача "крота" — перехитрить своих. Что же касается русского конца, то, даже получи они к нему доступ, что крайне маловероятно, — они бы все равно ничего не узнали. Настоящее имя "крота", особенно "крота", пробравшегося столь высоко, неизвестно даже офицеру, ведущему его досье: в лучшем случае, это будет кодовая кличка или просто набор цифр. Только это и сможет вам рассказать самый осведомленный перебежчик, не говоря уже о том, что перебежит он прямо в объятия отдела контрразведки Интеллидженс Сервис, и угадайте, кто возглавляет этот отдел! Существуют только два человека, которые, возможно, знают имя "крота": это нынешний советский руководитель контрразведки (а так высоко никакой британец никогда забраться не мог) и офицер-контрразведчик, который когда-то "крота" завербовал. Сержант по определению старше своего новобранца, и поскольку речь идет о 1950-х годах, сержант этот или уже умер или действительно руководит всей советской контрразведкой. Скорее всего, однако, он мертв, ибо нет лучше способа сохранить секреты новобранца, нежели сержанта убрав. И потом, в 1933 году, когда кембриджского выпускника завербовали (в возрасте 21 года), секретность не была такой тотальной, как сейчас, в 1950-х, когда мы занимаемся проверкой ярлыка, и старый бравый — нет, мертвый — сержант мог что-нибудь сболтнуть своему тогдашнему шефу (которого, скорее всего, тоже уже нет — чистки аппарата в 1930-х тоже проводились не за просто так), или же при вербовке присутствовал какой-нибудь свидетель, или сам глупый юный новобранец мог общаться с кем-нибудь, кто потом протух. В конце концов, именно приятели и подвели его под монастырь, хотя было время, когда они исправно доставляли отчеты обо всех делах Англо-Американской комиссии по атомной энергии. Хороши были голуби, да отлетались и дремлют теперь у нас на насесте. Ну, что было, то было и быльем поросло, но если мы хотим осуществить этот проект, нам нужно что-нибудь понадежней, чем заявление Макмиллана (дай ему бог здоровья!) в Палате Общин; нашему человеку нужен стопроцентный иммунитет против любых теноров, что поют оперу. Чтобы никаких сюрпризов, никаких голосов с того света, никаких скелетов в чулане. Так с кем там он общался, пока они не протухли? Где их свидетельства о смерти?
XXXV
А Орловского-то свидетельства и нет! И тут Вилли Фишер запевает на весь мир свою арию Абеля. А Орлов не хочет встречаться со старым приятелем. И они понимают, что либо он уже мертв, либо не склонен к самоубийству. И тогда они делают рывок на Ближний Восток — в Египет, Сирию, Йемен. Ирак, Ливию, — воспользовавшись созданной возможностью. Они вываливают на арабских лидеров из самолетов и пароходных трюмов лавину своих военных излишков, советников и бог знает чего еще, загоняя их страны в долги. И советники советуют лидерам вздуть цены на нефть, чтобы долги эти выплатить. И лидеры так и поступают: вздувают эти цены — непомерно и безнаказанно, потому что за ними стоят новые неверные с боеголовками. И Запад празднует труса и кричит "ООН!", но букву "н" уже опускает. И теперь все наши — верные и неверные — вместе ненавидят евреев. Все выходит точно так, как предсказал этот мужик.
XXXVI
Но жизнь несправедлива, и в один прекрасный день нефтяных подельников одолевает жадность. Они организуют картель под названием ОПЕК и начинают набивать собственные сундуки. Они поприжали-таки Запад, но не ради нас! К тому же они начинают ссориться между собой. Так или иначе, оказываются богаче своих прежних хозяев, не говоря уже про нас. Этого в проекте не предусматривалось. Архитектор нашей ближневосточной политики, сын советника короля Ибн Сауда, к тому же — обозреватель и экономист, наш великий и нераспознанный — ну, говоря технически — секретный агент должен был бы предвидеть такой оборот событий! До сих пор все шло по плану, всё, как он обещал, и вдруг — нате вам! Нет уж, пусть он теперь скажет, что нам делать дальше. В общем, он нужен нам сейчас, здесь, чтоб в любой момент был под рукой. К тому же в Москве ему и безопасней будет, не говоря — меньше соблазнов. Легче сосредоточиться. Чай, не Бейрут.
XXXVII
Что было намного холоднее — это точно. По крайней мере, для шпиона, который явился с жары. Давно пора! А если посчитать, то ровно через тридцать лет после того, как его завербовали. Что бы это ни значило. Но теперь ему 51 год, и ему приходится начинать новую жизнь. Ну, это не так уж и трудно, поскольку местные ребята из своей при вилегированной кожи лезут вон, чтоб посодействовать. А к тому же в 51 год любая жизнь — не совсем новая, любая страна — не совсем чужая. Особенно если ты шпионил на эту страну всю свою сознательную жизнь. И особенно если ты делал это не ради денег, а по убеждению. Так что новое место должно быть тебе знакомо, хотя бы мысленно. Потому что убеждения — это твой дом, твой главный комфорт; ты копишь всю жизнь, чтоб его обставить. Если окружающий мир нищ и бесцветен, то ты заполняешь этот дом ментальными люстрами и персидскими коврами. Если этот мир был богат фактурой, то декор твой будет ментально черно-белым, с несколькими абстрактными стульями.
