— Слушаю, благодетель, слушаю! — вскрикнул господин в желтых мерлушках, разом выпил стакан, крякнул с неописанным наслаждением, прокричал: ура! и потом бухнулся в ноги промотавшегося миллионера.
— Кто это? — спросил я у половою…
— Этот, что в ногах-то валяется? Это так, пьянчужка, петергофский мещанин, — отвечал он презрительно.
— Ну, а этот господин зачем остановился тут у вас?
— Пива спрашивали, пить захотелось, — из Рамбова едут, извозчик говорил, что они всю ночь там прокутили…
Я не дождался конца этой грязной сцены и побрел к морю…
Это была моя последняя встреча с внуком миллионера.
Мне сделалось тяжело и грустно. Здесь этот спившийся купчик, в несколько лет промотавший миллионы, перешедший через все степени беспутства и оканчивающий свое поприще у грязной харчевни на большой дороге, и там, далеко за морем, загубленная им умирающая женщина — и мой бедный друг… Какие странные сближения!.. и кого винить во веем этом — судьбу, случай, отдельные лица, общество?..
Я подходил к морю.
Широкая и чудная картина развертывалась передо мною… На бесконечном водяном пространстве не было заметно ни малейшей зыби. Море не дышало. Оно было гладко как стекло, отражая на своей поверхности вечернее зарево ярко-розовыми и бледно-палевыми полосами, которые, удаляясь от заката, бледнели, принимая опаловый цвет… На этой беловатой поверхности резко чернелись две недвижные рыбачьи лодки и в них также два недвижных человеческих силуэта. Далее к востоку море исчезало в синеватой мгле. Ни один листок не шевелился на прибрежных деревьях, ни малейшего звука и движения не слышно было в воздухе. Я подошел к самой окраине моря и долго стоял, смотря на эту картину и боясь пошевельнуться, чтобы не нарушить торжественного спокойствия, в которое погружена была в эту минуту природа… Я начинал дышать легче, вдыхая в себя морскую свежесть вместе с запахом только что скошенной травы; я чувствовал, как постепенно гасли все мои мысли, замирали все вопросы внутри меня и бледнели все образы, вызванные моим воображением… Эта тишина природы с каждой минутой все более и более сообщалась мне и охватывала всего меня… Я уж ничего не мог думать, голова моя была как в тумане, я не мог оторвать глаз от моря и начинал.
Камелии Знакомство с камелиями еще легче. Есть много способов знакомиться с ними, и тот, который я расскажу вас сейчас, еще не из легчайших.
Волнение и нетерпение моего иногороднего друга и непреодолимое желание разгадать, кто его маска, возрастали в нем с каждою минутою по мере приближения маскарада, в котором тайна должна была открыться. Он подозревал ее в каждом хорошеньком личике, которое встречал на улицах, и преследовал беспокойным и подозрительным взглядом каждую женщину, одетую со вкусом. Однажды в опере (мы сидели рядом) он долго смотрел в свой бинокль на даму с белокурыми, пушистыми локонами, которую он увидел в первый раз, в платье белого дама с черными кружевами, потому что в ней он по какой-то причине более всего подозревал свою маску.
И вдруг он обратился ко мне:
— Ты хорошо знаком с этою госпожою? — спросил он меня, указывая на ложу.
— Ну, так что ж?..
— Ты можешь меня представить к ней?
— Хоть сию минуту. Отчего же ты прежде мне не сказал об этом? Я бы давно тебя представил.
— Так, мне не хотелось, а теперь я бы желал. Только что занавес, после первого действия, опустился, мы отправились наверх.
Мы вошли в маленькую комнату перед ложей, в которой стояли диван, несколько стульев и над диваном зеркало. Луиза, дама с пушистыми локонами, известная всему Петербургу под этим именем, сидела на диване, обмахиваясь веером и улыбаясь на любезности какого-то офицера, который сидел рядом с нею. Другой, статский, разговаривал стоя с ее наперсницей — с девицей или дамой, столько же дурной, сколько бойкой…
Когда мы вошли, статский взглянул на нас с беспокойством и вопросительно посмотрел на наперсницу.
Луиза протянула мне руку. Я представил ей моего иногороднего друга.
— Очень, очень рада, — произнесла Луиза тем ломаным русским языком, каким обыкновенно говорят немки, несколько растягивая слова, — давно вы приехали в Петербург?.. Здесь весело вам?
При этих звуках мой иногородний друг смешался и даже взглянул на меня с недоумением…
— Заметили вы, какой браслет у Бозио? Мне очень нравится, — продолжала она, обращаясь любезно ко всем нам.
— Вам, кажется, нельзя завидовать чужим браслетам, — сказал военный, — таких браслетов нет ни у кого, как у вас. Например, вот этот…
И он взял руку Луизы с драгоценным браслетом, поднял ее и взглянул на нас.
Мы начали рассматривать браслет и восхищаться им.
— Этот браслет хорош. Он стоит три тысячи… Послушайте, граф, — Луиза обратилась к статскому, разговаривавшему с ее наперсницей, — что вы там делаете? Принесите мне стакан воды.
Тот, которого называла она графом, вышел из ложи и через минуту принес на подносе стакан воды.
— Погодите, граф, немножко подержите… Мне еще жарко… можно простудиться…
— Ах, нет, не беспокойтесь! это вода не холодная, — перебил граф, — я не принес бы вам холодной воды…
— Все равно погодите… А знаете, граф, что я влюблена в него. — Она указывала на офицера, улыбаясь. — Ах, боже мой, как я о нем страдаю!
Граф все держал поднос со стаканом. Он принужденно улыбался.
— Ну, что ж! я вас поздравляю с этим…
— Право, ей-богу… влюблена. Луиза захохотала.
Потом еще минут пять продолжала она разговор в этом роде, а граф все стоял перед нею с подносом. Между тем наперсница говорила с моим иногородним другом пофранцузски очень ловко и бойко. Наконец мы раскланялись.
Луиза снова протянула мне руку.
— Приезжайте ко мне… Пожалуйста… привозите вашего приятеля.
И она приятно улыбнулась моему иногороднему другу. Граф все стоял с подносом. Мы вышли в коридор.
— Боже мой! Что это такое? Я не верю своим ушам! — воскликнул мой иногородний друг, — я не могу прийти в себя, объясните мне…
— Что такое?
— Ведь я воображал, что ваши петербургские камелии имеют хоть какое-нибудь внешнее образование, хоть говорить умеют… а это… да неужели они все в таком роде?
— Нет… Есть такие, которые умеют держать себя лучше и говорят довольно прилично.
— И я мог подозревать, что это моя маска! И с чего мне этакая глупость пришла в голову?.. Ну, а этот граф-то что такое?..
— Граф имеет тысяч полтораста доходу, он влюблен в Луизу, как безумный, страшно ревнует ее и всегда там, где она… Ну, а Луиза все больше и больше завлекает его. Вы не смотрите на нее, что она такая простенькая на вид: она прехитрая!..
— Но как же может завлечь такая женщина? Что в этом личике? с ней слова сказать не о чем. Даже эта госпожа, которая с ней выезжает, — гений ума и образования перед нею!.. И на таких женщин тратят сотни тысяч!.. Ничего не понимаю!..
В маскараде Дворянского собрания я хотел было подвести моего иногороднего друга к Арманс, чтобы примирить его несколько с петербургскими камелиями. Арманс — француженка, и, несмотря на то, что ее образование немного выше образования Луизы, Арманс умеет бросать пыль в глаза своею болтовнёю и поддерживать разговор. Она очень весела, жива и находчива на ответы; она может принимать на себя какие угодно роли — разыгрывать недоступную даму и вдруг превращаться в самую разгульную и отчаянную лоретку. Она отлично поет: Un soir a la barriere… канканирует изумительно и вообще очень забавна; но познакомить с нею моего иногороднего друга я не мог, потому что он уже был занят своею маской.
Я сидел в маленькой угольной комнате и смотрел на известного читателю господина с соболями вместо бровей и с нахальным носом, который держал какую-то маску за руку и кричал ей, поводя своими соболями:
— Поверь мне, бо-маск, что я не пожалею тысячи целковых. Пароль д'онер. Деньги — вещь наживная… Надобно иметь только немножко здесь.
И он тыкал пальцем в свой узенький лоб…
В эту минуту мой иногородний друг очутился передо мной и схватил меня за руку.
— Я тебя ищу везде. Поздравь меня, — сказал он мне, улыбаясь, — я наконец знаю, кто моя маска, и ты ее знаешь…
— Неужели?
Он наклонился к моему уху и шепнул:
— Александра Николаевна… — и к этому прибавил фамилию, о которой я умолчу из скромности.
— Александра Николаевна! — воскликнул я, стараясь выразить как можно более удивления.
— Она, она! Пойдемте к ней; она мне велела привести тебя, она ждет нас.
Когда мы подошли к Александре Николаевне, она взяла меня за руку и сказала:
— Знаете ли, что мы очень сошлись с вашим приятелем?.. Но я только сейчас узнала, что вы знакомы друг с другом. Вы, верно, будете так добры, что возьмете на себя труд привезти его ко мне завтра… Не правда ли? тем более, что вы очень давно у меня не были и я на вас сердита. Если вы хотите заслужить прощение, исполните то, о чем я вас прошу… Итак, a demain, messieurs!..
