Однако некая атмосфера недозволенности так и осталась. В частности, цензура. Вашингтонское бюро по радиовещанию (официально управляющая станцией организация) регулярно выпускает некое «Политическое руководство». А там какой только чепухи нет! И что тон дикторов, оказывается, не должен быть слишком злобный, и что не нужно отвечать советской пропаганде, не нужно ее опровергать, не нужно склонять людей к бегству из СССР (т. е. не нужно слишком хвалить Запад, чтобы людям не захотелось убежать), не нужно подстрекать их к бунту против властей, а ежели такой бунт, не дай Бог, случится сам по себе, то нужно стараться успокоить советское население и уж ни в коем случае не давать советов… Словом, как и вьетнамцам, указано, куда стрелять и где бомбить. Если бы эта инструкция действительно сотрудниками исполнялась, то передачи радио «Свобода» ровно ничем не отличались бы от Московского радио. Так оно и получилось в разгар «разрядки», ибо радиостанция строго следовала в фарватере извилистой американской политики. Уже само по себе занятно, что радиостанция с названием «Свобода», призванная научить бедных русских демократии, установила у себя политическую цензуру. То есть, борясь за демократию, американцы почему-то этой демократии не доверяют. Но это лишь полбеды.
Далее произошло то, что, по-видимому, происходит со всеми американскими государственными учреждениями: бюрократический штат стал расти, как на дрожжах, число же способных работать настоящих журналистов катастрофически сокращаться. Сохранив, видимо, с «нелегальных» времен какие-то традиции, этот штат стал укомплектовываться в основном либо из негодных, проштрафившихся дипломатов, либо из доказавших свою неспособность на иных поприщах работников ЦРУ и иных государственных мужей. Моментально станция превратилась в последнее пристанище для неспособных чиновников, которых выгнать совсем неудобно, а лучше перевести «с повышением на другую работу». При этом бюджет станции стал расти пропорционально ухудшению ее работы. По их же собственным отчетам, число слушателей в СССР стало сокращаться. Более того, как-то сама собой установилась дискриминация: специалисты из числа советских эмигрантов за равнозначную работу стали получать значительно меньше бездельничающих американских дядей (как в добрые колониальные времена). К настоящему времени бюджет достигает астрономической цифры в 94 миллиона в год (стоимость почти четырех бомбардировщиков), и этих денег не хватает для эффективного функционирования станции. Да если б американский конгресс просто давал эмигрантам из СССР хотя бы одну пятую этого бюджета, Советский Союз уже трещал бы по швам. Но именно этого-то, видимо, американцы боятся: нарушится стабильность! А потом, как можно, чтобы без контроля!
Не знаю, насколько справедливо было бы переносить этот пример на более крупные американские начинания, но есть же что-то в нем и типичное — по крайней мере, сама эта двойственность намерений: с одной стороны, вроде бы противостоять мировому бандиту, с другой — поддерживать с ним «баланс» и стабильность. Словом, американцы так и не знают, чего же они хотят.
Зато это хорошо знают советские, стремительно расширяющие свое влияние в «третьем мире», использующие каждую американскую оплошность. Из их когтей уже ни одна страна не выходит, чтобы рассказать соседям, какими детскими игрушками выглядит «американский империализм» по сравнению с советским освобождением. Есть такая русская притча: в лютую морозную зиму перелетал воробей из одной скирды сена в другую. Но, видимо, не рассчитал он своих сил, замерз и упал на дорогу. Шла мимо корова, сжалилась над беднягой и навалила на него большую теплую лепеху. Согрелся воробей внутри, оттаял, высунул нос наружу, огляделся и обнаружил, что находится в недостойном месте. «Помогите! Спасите! — закричал он в возмущении. — Безобразие! В дерьмо посадили!» О ту пору шла мимо кошка. «Ах, ты, бедненький, замурлыкала она. — Что с тобой сделали! Ну, не горюй, я тебя сейчас вытащу». Вытащила она воробья и съела. Отсюда три морали:
1. Не всяк тот враг, кто тебя в дерьмо сажает.
2. Не всяк тот друг, кто тебя из дерьма вытаскивает.
3. Попавши в дерьмо, сиди и не чирикай.
Беда в том, как мудро отметил Никита Сергеевич, что коровье дерьмо еще не предел человеческого познания.
Учитывая все вышесказанное, остается только поражаться, насколько же прочная штука демократия. Но если что-либо и способно довести ее до краха, так это профессора «политических наук» и советологи. В Америке в особенности существует необычайное почтение перед «образованностью», тем более перед научными степенями. Знание же понимается весьма своеобразно как некая вещь, которую вам надлежит использовать вместо ваших мозгов. То есть чем вы образованней, тем меньше вам полагается пользоваться собственным разумом и интуицией. Трагедия же в том, что по какому-то неписаному закону эти профессора обязательно выдвигаются на руководящие государственные посты — как дань вышеозначенному почтению. Это вообще очень типично для американцев: они ужасно верят в специалистов, а специалисты у них есть на все случаи жизни. Скажем, если американец влюбился, он не пойдет вздыхать на луну или стихи писать, он пойдет к специалисту по любовным делам. В общем, как только у вас есть «problem», вы идете к соответствующему специалисту, и он должен все вам решить. Ну, а Советский Союз, конечно же, «problem», это все американцы понимают. Соответственно, «советологическая община» имеет исключительно большое влияние на направление американской политики в этом важнейшем вопросе.
Вот эти-то самые профессора, которые зачастую даже русского языка не знают и в лучшем случае проболтались несколько лет в искусственно созданной атмосфере американского посольства в Москве, призваны разрабатывать концепции и теории, которыми потом руководствуются президенты и госсекретари. Некоторые из них сами занимают весьма высокие посты, претворяя свои теории в практику.
Впрочем, как часто бывает, невозможно четко определить, кто на кого в конечном итоге влияет, ибо господствующие теории и концепции чаще всего поразительно соответствуют интересам той или иной части истеблишмента. Как это получается, я не берусь судить. Созданы ли они по заказу или получили признание в силу такого случайного соответствия — не так уж важно для существа вопроса. Но факт остается фактом, как это весьма остроумно показано в блестящей статье Льва Наврозова «Что ЦРУ знает о России» («Commentary», № 3, vol. 66, September 1978).
Так или иначе, но эта комбинация невежества, доктринерства и эгоистических соображений, наукообразно оформленная и убедительно изложенная, ставши ведущей концепцией, оказывается настолько разрушительной, что способна лишить Запад последних шансов выжить. Даже в тех редких случаях, когда возникает возможность как-то воздействовать на противную сторону, эта возможность старательно обходится по рекомендации наших «экспертов».
Вот вам маленький, но достаточно иллюстративный пример. В феврале 1972 года президент Никсон посетил Китай, имел встречу с Мао Цзэдуном с глазу на глаз. Фотография этих двух лидеров, таинственно о чем-то шепчущихся за закрытыми дверьми, появилась в мировой прессе, приведя советских в состояние еле скрываемой паники. Даже нам, сидящим в тюрьме, было очевидно (исключительно по советской прессе), что страх и смятение в Кремле необычайно велики и что наши вожди пойдут на весьма значительные уступки, лишь бы залучить к себе Никсона как можно скорее и сделать такую же фотографию с Брежневым. Это был тот уникальный случай, когда весьма просто, без особых усилий и риска, одной только дипломатией можно было многого добиться от «неуступчивой» советской власти. Инициатива сама просилась в руки Никсону, и чем несговорчивей он тогда оказался бы, тем больше бы выиграл. Умелый игрок мог бы даже попытаться сделать из этого положения поворотный момент в отношениях между двумя блоками, ибо страх перед Китаем в СССР огромен. Это, пожалуй, единственное, чего они всерьез боятся. И что же? Через три месяца Никсон был в Москве, в объятиях Брежнева, не потребовав ничего. Желанная советским фотография приватной встречи двух вождей была получена задаром. Мы ломали себе голову, терялись в догадках. Как водится, оптимисты считали, что какие-то секретные уступки были все-таки получены. Не могут же американцы быть такими идиотами, чтобы бросаться козырями! Как теперь выясняется,[2] могут. Не кто иной, как мудрый доктор Киссинджер, уговорил Никсона не тянуть с поездкой в Москву, потому что «не нужно давить на русских слишком сильно». К чести Никсона надо отметить, что он колебался: интуиция подсказывала ему иной курс действий. Но авторитет маститого профессора оказался слишком высок. Характерно, что перед приездом высоких гостей власти предприняли кампанию по очистке Москвы от диссидентов, многие из которых поплатились свободой из-за этого странного визита, что, без сомнения, было визитерам известно, так как широко освещалось иностранной прессой. Но даже этого они не попытались предотвратить, полные иных, более возвышенных, планов. Все, что получили, — это резиденцию в Кремле, что, конечно, большая честь, никому не выпадавшая со времен Наполеона.
