В 1956 году, считай - всего через 12 лет после первой дневниковой записи, Лев Александрович встретил, как он сам формулирует свою "первую разделённую любовь" Александру Николаевну Коробову.
Это ведь великое счастье - когда люди проходят вместе всю свою сознательную жизнь (Александра Николаевна недавно скончалась) и проходят её вот таким уникальным образом. А именно: и Александра Николаевна, вторая половинка Льва Александровича, с детства же, с 1946 года, вела дневник, который, как и всю последующую их общую жизнь, сумела прокомментировать в 1998-2007 годах. Всё это составило ещё несколько, столь же полновесных томов семьи Аннинских.
Это разъяснение требуется мне, чтобы просто подтвердить ситуацию: два человека, близких по духу и живущих под одной крышей, записали своё взаимное восприятие всего сущего вокруг них, которое, конечно же, не могло не различаться, не всегда соприкасалось с одними и теми же событиями, но оказалось поразительно достоверным.
Как - что?
Всем хорошо известна традиция дневника - тут и Толстой с его философским самообъяснением, и братья Гонкур - свидетели французской культурной середины XIX века. А один лишь Достоевский с его "Дневником писателя" чего стоит! И у Аннинских внешне - дневник со всеми, присущими дневнику атрибутами: события, происходящие с автором или вокруг него, атмосфера времени, дух семьи[?]
Но вот что показалось мне. Дневники - отдельно Льва Александровича и отдельно Александры Николаевны - построились как параллельные, напоминающие железнодорожный путь из двух рельсов, дорога, по которой и движется из начальной в конечную точку не похожая, ясное дело, на вагон, но прочная духовная конструкция по имени Семья.
Да, дневники полны повседневности, тем, что мы называем бытом, но из этого быта как-то ненавязчиво, но внятно выступают осознание, оценка, смысл, суждение, и в какой-то миг ты начинаешь следить именно за этим - за фоном текста, за убеждениями, которые формируются не каким-то там особенным способом, а самой жизнью - просто жизнью, с её простыми событиями, обыкновенностью, стремлениями того или иного отрезка жизни, преодолениями и всем иным, чем мы полны каждый день, - всякий человек, пишущий или нет.
По моему ощущению - не сразу, но постепенно - многостраничные записи, а значит, годы, отфиксированные в них, переплавляются в нечто большее, чем домашний ежедневник.
Мне кажется, многие тома мужа, многие тома жены и тома, предшествующие им, как и последующие, словно подводящие итоги, слились в некое социологическое описание, в срез времени, в котором обретались все люди примерно этого возраста и этого времени проживания. То, что называется поколением.
У геологов в особых хранилищах навечно хранятся керны - круглые столбики пород, пробы, вынутые из больших глубин. Исследуя пласты земной коры, спецы понимают не только полезность тех или иных уровней залегания для человека, но и сознают устройство нашего земного шара вообще.
Керн - самый достоверный свидетель развития природы.
Вот я и подумал, что дневники Льва Александровича и Александры Николаевны Аннинских - это более чем очередные керновые пробы, впечатляюще зафиксировавшие суть разных периодов существования - не всегда развития, увы! - нашего государства, общества, нас самих.
Вдумайтесь ещё раз: день за днём, шестьдесят лет подряд!
Как-то в наших газетах мелькнуло сообщение, что некий американский сенатор выпустил чуть ли не 100 томов своих деловых (наверное, не только!) записей. Так сказать, хроника жизни и деятельности. Внуки подзабытого Аркадия Первенцева (а готовил это его сын Владимир, внезапно и недавно ушедший) выпустили первые два тома дневников и записей отца, которых всего наберётся целых 10, но тут всё начинается пером уже утвердившегося в жизни человека. Кажется, Давид Самойлов вёл "подённые записи", давно введённые в литературный оборот. Регулярно переиздаётся дневник Нагибина.
Прецеденты существуют - но!.. Тома Аннинских, начатые в наивном детстве - это всё же нечто совершенно иное и неожиданное. Эти две подлинные пробы особенно ценны тем, что начаты в детстве, и детство, кстати, прожитое ими, предстаёт не наивно-неопытным, а ищущим и - находящим.
Документ, терпеливо и упорно слагаемый многие лета, несмотря на житейские неудачи, являемые всем, на лень, диктуемую порой просто погодой и дурным настроением, хотя бы на нетерпение, рождаемое ситуацией, неудобством, - словом, документ, создаваемый при всех трудностях повседневности, документ, написание которого напоминает езду вездехода по негладкой, пересечённой местности, вызывает восхищение и признание: эти дневники, оставаясь, конечно же, дневниками двух близких людей, трогают такие струны и совершенно точно следуют "принципу керна" - безукоризненной пробе времени и пространства, что, на мой взгляд, и требует признать их необыкновенным социологическим исследованием.
Исследованием, которое и само по себе - событие жизни.
А ещё все эти тома очень чувственны, хранят в себе некий таинственный упрёк всем иным за нашу, пожалуй, душевную леность, за неготовность принять на себя такую тяжесть как ежедневный самоанализ.
Ведь жизнь всякого из нас таит в себе неизречённый смысл, и сохранить этот смысл в записи - значит обрушить память в такую неизбывную скорбь, с которой жизнь превращается в непреходящую боль, но без которой и сама-то жизнь просто исчезает.
Передавая мне толстенные эти тома, Лев Аннинский обронил такую фразу:
- Не знаю, что с этим делать!
А я знаю. Переиздать. Но тиражом поболее, чем скромные 33 экземпляра. Хотя бы для того, чтобы главные архивы, социо[?]логические центры и ведущие библиотеки сохранили эти керны про нашу с вами жизнь и страну.
А ещё для того, чтобы новые люди, приходящие в этот мир, получили в руки не пересказ жизни, не её интерпретацию, а саму жизнь, "зарегистрированную" двумя реальными, умными, страдающими, а оттого подлинными сердцами.
Политпиит
Слуги народа
О благодетели наши! Природа
Силы их - в слабости нашей[?] Слепя
Нимбом незримым, "слуги народа" -
Так они все именуют себя.
В наших царит благодать палестинах:
Благотворя себе, милым, тишком,
Слуги народа - на лимузинах,
А господа - вперевалку, пешком.
Николай ШАМСУТДИНОВ, ТЮМЕНЬ
Рублёвское шоссе
За Родину становится неловко,
Когда поймёшь, куда там ни рули,
Что место, сердцу близкое, - Рублёвка
Распродано совсем не за рубли!
Резюме
Главное: компьютер, инглиш, имидж.
"Крыша", счёт валютный и авто...
А что совесть, ум и честь - то ими ж
Не интересуется никто!
Владимир ДАГУРОВ
Голландцы и афган
Ворвались в аул голландцы.
Первым делом -
по тандырам,
Ищут, гады, лавашей.
Им не надо моджахедов
И талибов им не надо,
Ну а девок-то понятно -
Чё им девки, голубым?
Лаваши-то непростые -
Все лепёшки с героином.
Где-то спрятаны они?
Ломка страшно разыгралась
Со вчерашней самоволки.
Но облом голландцам вышел -
Всё упаковали янки
И куда-то увезли.
И обиделись голландцы,
И свалили из Афгана -
Ну зачем оно им надо?
Дома будет веселей.
Сергей ХАТИН, ЕКАТЕРИНБУРГ
Свой парень
ДРАМЫ "КЛУБА ДС"
Подойдя к зданию избирательного штаба, имиджмейкер Носков полюбовался висящим на фронтоне плакатом с придуманным им слоганом. Под цветной фотографией кандидата крупными буквами было написано: "Голосуйте за Плиткина! Серёга - свой парень!" Слоган дался Носкову с трудом, он бился над ним несколько дней, зато результатом остался доволен - в тексте нет ни одного лишнего слова.
