То, что гнет со стороны власти был, несомненно, но причем тут национальность?
В этом мифе есть еще один аспект, который им движет. Сегодняшние люди не понимают, что в древности, фактически до девятнадцатого века, политические лидеры не обращали такого пристального внимания на национальные особенности населения, как сегодня. Объединения, разграничения и войны происходили исходя из других соображений. Они носили чаще всего либо исключительно материальный аспект, либо религиозный. Ассимиляция проходила быстро и часто безболезненно при переходе из одной веры в другую и фактически из одной национальности в другую. Пример Речи Посполитой весьма в этом нагляден, буквально двух поколений хватало, чтобы православные руськие люди становились католиками и поляками.
Правителями страны нередко становились люди абсолютно далекие в национальном смысле от коренных жителей. Примеров множество, начиная от Рюрика, продолжая Ягайлом и Екатериной II. Даже так почитаемая в Польше королева Ядвига, жена Ягайла не была полькой. Она была дочерью Людовика (Лайоша) Венгерского и Елизаветы (Эльжбеты) Боснийской, но это абсолютно не играло роли тогда, как и, по всей видимости, не играет сегодня, если она так почитаема в Польше.
Не стоит забывать, что национальная Европа сложилась только в девятнадцатом веке. Именно тогда появились национальные государства Германия, Италия, Бельгия. До этого Европа представляла собой конгломерат народностей и языков, которые появлялись, исчезали, растворялись один в одном и очень редко, привязывались к конкретному государству. Государство было олицетворением правителя, династии, но никак не национальности. Это происходило потому, что привязка к одной конкретной национальности могла привести к проблемам государственной монархической власти.
«Король солнце» — Людовик XIV не был королем только французов, у него еще были бургундцы, гасконцы, бретонцы и масса других. Только после окончательного объединения Франции, укрепления централизованной власти, постепенно наступила унификация, приведение всех под один ранжир, в том числе и национальный. Несмотря на это, по прошествии четырехсот лет, только на окситанском (провансальском) языке разговаривают и сейчас порядка двух миллионов человек и еще около миллиона на бретонском. За четыре века суровой централизации и преференций французскому языку, остался немалый процент почитателей этих старинных языков, если учесть, что всё население Франции сегодня составляет 65 миллионов человек.
На этот миф о глубоких исторических корнях национальностей работает и мировая литература, а с двадцатого века еще и кинематограф, интернет. В более поздних художественных произведениях о ранних исторических временах, авторы часто применяют понятия и отношение к национальному вопросу, такие же, как в современные автору времена. Поэтому нам уже кажется, что борьба средневековых рыцарей была проникнута национальным патриотизмом, а, например, защита от поляков во времена Русской смуты носит вид борьбы с иностранным завоеванием. Хотя Владислав вполне мог стать настоящим легитимным русским царем, а государства объединиться и не было бы в «памяти народной» польского завоевания, была бы просто борьба за трон среди родственных династий.
Причем, если бы Владислав принял все требования бояр, то есть креститься в православную веру, не иметь отношений с Папой Римским, жениться на россиянке и прочее, то ситуация могла бы быть аналогичной ситуации с Ягайло, только с православным уклоном. Владислав, в конце концов, стал королем польским и великим князем литовским. Через двадцать три года, но стал. Под каким знаменем он бы мог объединить Россию и Речь Посполитую? Почему не под православным, тем более, если к тому моменту он бы уже прожил в России два десятка лет? Ассимиляция могла идти в разных направлениях.
У Владислава сомнения находились не в плоскости национальной: «Как поляк может стать русским царем»? А в плоскости религиозной. Бояре, как и народ, боялись не столько иностранного порабощения сколько порабощения католического. Их не смущала национальность претендента, их устраивало родство с представителем династии Гедиминовичей, хотя бы и по женской линии. Бабушкой Владислава была Катерина Ягеллонка, к которой сватался сам Иван IV Грозный — первый российский царь.
Объединение государств, империй происходило на принципах преданности монарху, религии и в последнюю очередь символу родины, родной земли. Российский монархический призыв: «За Веру, Царя и Отечество» отлично это иллюстрирует.
Только после формирования наций, определения титульных национальностей, вокруг которых должны были сплотиться, вплоть до полной ассимиляции, другие народы, только после этого стали обращать внимание на национальный состав населения, объединение людей по этому принципу.
Широко известный гимн Польши «Еще Польша не погибла» написан не в пятнадцатом и не шестнадцатом веке, а в конце восемнадцатого на пороге девятнадцатого — в 1797 году. Именно в этот период особенно начало обостряться национальное самосознание и не только в Польше. Одновременно с усилением абсолютизации монархий, расширения империй (в 1795 году в результате раздела Речь Посполитая исчезла с политической карты), с развитием теорий просвещения и либерализма появилась благодатная почва для расцвета национального самосознания и объединения людей по этому принципу
Я уже упоминал, что в Российской империи, только перепись 1897 года фиксирует даже не национальный, а языковый состав населения империи. Потому что из материалов переписи ясно, какими языками пользуются жители, но к какой национальности они себя относят при этом, не описывается. В тоже время, четко выясняется вопрос вероисповедания — это было более важно для общества и правителей.
В этой книге я написал крамольную фразу о том, что сам Богдан Хмельницкий при прямом вопросе кто он по национальности, возможно, не смог бы ответить. Не отрекаюсь и утверждаю, что это вполне вероятно, потому, что такой вопрос был не типичен для того времени. «Кто ты по национальности»? Скорее всего, спросили бы, какой ты веры и откуда родом.
Поэтому о национальных притеснениях можно говорить только в определенных случаях, в определенные исторические периоды. Чаще всего такие случаи были после восемнадцатого века. Например, казацкие восстание Криштофа Косинского, Северина Наливайко подтверждают это, потому что они не носили национальной окраски. Тем не менее, во многих публикациях их используют для поддержания обсуждаемого мифа. При этом абсолютно не принимается во внимание, что противником Косинского был руський православный князь Острожский, а сам Косинский — поляк.
Конечно, нельзя не вспомнить об украинизации двадцатых-тридцатых годов прошлого века и о голодоморе. Чтобы сегодня не говорили противники советской власти, но это была настоящая украинизация. Потом, конечно, Сталин и его команда, спохватились, но два десятка лет украинский язык и украинская культура испытывали подъем и поддержку власти. Как это ни парадоксально, именно в этот период советам ничего не помешало осуществить голодомор и погубить миллионы украинцев. У коммунистов всё строго: поддержка украинского языка отдельно, а убийство украинских крестьян отдельно.
Уничтожался класс зажиточного крестьянства в СССР вообще, в Украине он оказался особенно многочисленным и несговорчивым. В результате миллионы смертей, хотя коммунистам было все равно, погибал украинец, русский или татарин. Руководителем украинской компартии во время голодомора был поляк Станислав Косиор. С моей точки зрения абсолютно не важно, кто он по национальности. На его месте любой коммунист, любой национальности выполнял бы наказы партии. Наказом следовало дать понять самостоятельным крестьянам, что они без государства и партии — никто, пустое место. Им дали это понять жестоко и доступно.
А насчет языка и культуры вообще, это, пожалуйста. В школах преподавание на украинском, делопроизводство тоже, вывески на украинский язык переведены, а чиновники, незнающие украинский язык, строго наказаны, вплоть до увольнения. Это было, причем до голодомора, параллельно с голодомором и после него.
Много мифов существует и подогревается различными блоками, партиями, движениями. Причем эти мифы порождаются не, только националистическими силами, но и их оппонентами.
Один из мифов распространенный в определенных кругах: все бойцы ОУН, УПА и других образований этого направления — исключительно сволочи и бандиты, все до единого.
Я был лично знаком с человеком, который отсидел семнадцать лет в лагерях, в сталинских и послесталинских, за участие в боевых действиях УПА. Это был нормальный, взвешенный человек. Более того, у него была своя правда, которую я тогда, в начале восьмидесятых не до конца понимал, но он был настолько убедителен в своих суждениях, что порождал во мне, еще совсем «свежем» члене КПСС большие смятения.
