«В Смуту общество, предоставленное самому себе, поневоле приучалось действовать самостоятельно, и в нем начала зарождаться мысль, что оно, это общество, народ, не политическая случайность… не пришельцы, не временные обыватели в чьем-то государстве, но что такая политическая случайность есть скорее династия; в 15 лет, последовавших за смертью царя Федора, сделано было четыре неудачных опыта основать новую династию, и удался только пятый».
«Благодаря тому мысль о государе-хозяине если и не отходила назад, то осложнялась новой политической идеей государя — избранника народа. Так стали перевертываться в сознании, приходить в иное соотношение основные стихии государственного порядка: государь, государство и народ».
Давал ли Михаил «запись» с обязательством править, созывая по важным поводам соборы или нет, это обязательство выполнялось достаточно строго.
Было ли устным или письменным обязательство Михаила не казнить бояр и знатных людей смертью за любые преступления, весь XVII век оно выполнялось. Трудно назвать совершенной систему правосудия, когда за одно и то же преступление (хищение казенных соболей) князь Прозоровский ссылается в свое имение, а дьяков и подьячих казнят и рубят им правые руки, которыми они воровали. Но творимая «неправда» имеет и другую сторону — впервые Московское государство о чем-то договорилось со всеми подданными или с какой-то их частью и выполняло свои обязательство! Самые основы государственности изменились, пусть даже в стремлении их сохранить.
…Когда-то очень давно рыбы, чтобы оставаться в воде, вынуждены были научиться передвигаться по суше, переползать из одной пересыхающей лужи в другую, и это стало началом появления наземных животных. В истории людей можно найти множество примеров того, как стремление сохранить что-то или желание вернуться в утраченное счастье приводит к рождению совершенно новых общественных и государственных институтов.
Скажем, много раз распадались на отдельные княжества, впадали в свои смуты и Древний Египет, и Вавилония, и Китай. Во всех этих странах после каждого развала и распада тоже считалось, что просто-напросто страна восстановлена, и все. В Китае выручает устойчивая привычка называть новое государство по названию правящей династии. В результате все знают, что страна-то одна и та же, но Хань, Тан, Мин, Сун — все это названия периодов, когда в этой стране господствовало совсем другое государство — со своими границами, общественным строем, нравами и культурой. Русь Рюриковичей и Русь Романовых — это два таких очень разных периода.
На Древнем Востоке такого обычая не было, но еще во II веке до Рождества Христова ученый грек Манефон разделил историю Древнего Египта на Древнее, Среднее и Новое царство, и между этими царствами, разделенными периодами развала и распада, и правда очень большая разница. Скажем, даже и пирамиды, ставшие символом Древнего Египта, строили ведь только в эпоху Древнего царства.
И по отношению к Вавилонии и Ассирии современные ученые давно уже ввели такие термины, как «Новоассирийское царство» или «Нововавилонское государство», и все знают, что это образования совсем с другим строем, даже с другими границами, чем «Древнеассирийское» и «Старовавилонское» царства.
Нас очень подводит то, что Московия не получила нового названия после того, как часть прежнего государства Рюриковичей удалось собрать под знаменем новой династии. А по существу, «Новомосковское царство Романовых» — это государство с другим политическим строем и с другими границами, чем «Старомосковское царство Рюриковичей».
В европейской истории есть пример очень похожей смуты и с очень похожими результатами. В 1415 году под ударами англичан начало распадаться французское королевство. Королевский двор оказался не в состоянии организовать сопротивление, да французы и не очень хотели идти за королями. В конце концов, французское государство выросло из факта завоевания, а королевский двор — из военной ставки вождя завоевателей. Французский дворянин и обращался с любым представителем «третьего сословия», как завоеватель с человеком покоренного народа.
Поэтому бюргеры, провинциальное дворянство и богатые крестьяне не пошли за королем, но пошли за Жанной д'Арк. Их целью вовсе не было создать какое-то другое государство, нет! Они совершенно искренне хотели восстановить то государство, которое существовало в «прекрасной Франции» до Столетней войны и которое, называя вещи своими именами, не потянуло поставленных перед ним задач. Опираясь на армию и на поверивших в нее людей, Жанна короновала дофина Карла, ставшего королем Карлом VII… Ее ли вина, что король, которого хотели видеть добрым и умным, этими качествами не обладал? Что был он хитрым и подлым и что, когда Жанну захватили в плен бургунды и предложили выкупить ее, король отказался?
Наверное, Карл VII тоже мыслил категориями ушедшего XIV века и хотел быть королем-завоевателем, королем, возвышающимся над подданными, как гора. Но времена изменились, и, конечно же, король/посаженный на престол своим народом, уже не мог быть «светлым величеством», которое «держит» государство бесконтрольно и только по собственной воле.
Во Франции XV века, точно так же как в Московии начала XVII, народ искренне хотел восстановить то, что было до Столетней войны, но родилось-то совершенно другое государство, «Новофранцузское королевство», в котором огромное значение имела воля буржуазии и провинциального дворянства, а королевский двор был лишь одной из политических сил и не мог править бесконтрольно (хотя и пытался).
Так же и «Новомосковское царство» поневоле, совершенно помимо желания ее обитателей, родилось как совершенно новое государство и оказалось в совершенно иных отношениях с окружающим миром, нежели «Старомосковское». Судите сами.
Московия Рюриковичей не поддерживала регулярных дипломатических отношений ни с какими странами Европы. Страны Европы в целом тоже не особенно рвались иметь дело с Московией — было и незачем особенно. Да, конечно, торговля — дело очень важное, но если торговый оборот голландских и британских купцов с Московской Русью составлял в конце XVI века 300 тысяч ефимков в год, то с одной только Южной Америкой — порядка 5 миллионов ефимков. Ну, и какая область тогдашнего мира вызывала больше интереса у правительств Великобритании и Голландии?
Теперь же, в XVII веке, возникли два совершенно новых фактора.
Во-первых, резко возросли объемы международной торговли и интенсивность экономики в целом. Уже прошла революция 1566–1609 годов в Голландии, возникла первая в истории буржуазная республика: Генеральные штаты. В 1588 году английский флот практически полностью уничтожил Великую армаду Испании, ознаменовав торжество протестантского мира над католическим, а буржуазного уклада над феодальным. После этих двух событий мир конца XVI — начала XVII века не похож на мир даже середины, а уж тем более начала XVI. Антверпен, Лондон, Амстердам, Бристоль, Гаага окончательно становятся центрами мировой торговли всем, от зерна до капитала и акций. Огромный международный рынок становится куда более емким и готов принять гораздо больше товаров, чем 50 или 70 лет назад.
Кроме того, за это время стали много лучше средства транспорта, улучшились дороги. Если Московия Рюриковичей находилась на са-амой окраине Европы и была малодоступна, то теперь провинциальность Московии стала несравненно меньшей.
Во-вторых, в 1618 году началась Тридцатилетняя война. Велась она между коалицией протестантских держав — Англии, Голландии, Дании, Швеции, которые опирались на протестантских князей Германии. И коалицией католических держав — Австрийской империей Габсбургов, Речью Посполитой, которые опирались, естественно, на католических князей Германии. При этом Франция, хоть и страна католическая, поддерживала страны протестантские. А католические подданные империи Габсбургов в Италии, Чехии, Трансильвании воспользовались войной, чтобы восставать против не очень любимой ими империи.
Главной целью всех воюющих сторон было поделить мир между этими двумя конфессиями — протестантизмом и католицизмом. Основной ареной этой войны стала Германия, и за эти тридцать лет некоторые ее области запустели на четверть и на треть (совершенно как Московия после Смутного времени). Ведь воевали не короли, озабоченные своей честью и престижем, воевали не государства, пытаясь расширить свою территорию; в смертельной схватке сошлись две идеологические системы, совершенно по-разному определяющие, что такое мир, как он устроен, каким должен быть человек в этом мире. Победа каждой системы означала, что она сможет устроить мир по своим представлениям, и в этом мире не останется места для носителей другой системы ценностей. До какой-то степени протестанты и католики были друг для друга «инопланетянами».
