по его мнению, составляют суть цивилизации. Германия – сердце, Франция – голова, Германия чувствует, Франция мыслит, и все вместе это составляет цивилизацию. Именно в союзе двух стран он видел защиту от угрозы со стороны России и Великобритании, занявших, по его мнению, лидирующее положение в Европе вместо Османской империи и Испании. При этом если Англия, по словам Гюго, совсем не похожа на Испанию, то Россия на Турцию очень похожа. Россия – это Азия, варварство и деспотизм.
В этой работе прославленный писатель поднимает модную тогда (да и сейчас) тему «русской угрозы», подчеркивая, что Россия, которая страшит своими размерами, опасна еще и тем, что может поставить под ружье армию в один миллион сто тысяч человек. Россия в ходе Русско-турецкой войны уже оказалась в Адрианополе, а когда она вернется туда снова, то дойдет до Константинополя. Как видим, Гюго развивает тему Константинополя как заветной мечты всех русских государей, хотя русские правители к тому времени уже давно отказались от этой идеи Екатерины Великой как несбыточной.
Завершает свою работу Гюго наброском истории России, прежде всего Московской Руси, транслируя все известные западные стереотипы: страна, расположенная на севере, в сумерках вечной зимы, управлялась великим князем, который наполовину бог, наполовину государь и в целом напоминал правителя из «Сказок тысячи и одной ночи». Скорее азиат, чем европеец, персонаж больше сказочный, чем реальный, он царствовал в огромной стране, периодически разоряемой набегами татар. В Европе о Московии ничего не знали и отправляли туда своих дипломатов скорее из любопытства, нежели из политических соображений. Те же, кто оказывались в Московии, были поражены богатством княжеской короны (она богаче, чем короны четырех европейских государей, вместе взятых) и его облачения, усыпанного бриллиантами, рубинами, изумрудами и другими драгоценными камнями размером с орех. Власть его была безгранична, хотя относительно его могущества в Европе располагали только приблизительными сведениями.
Далее Гюго описывает современную ему Россию, и только перечисление географических названий занимает у него почти страницу. Он сообщает, что в России есть две столицы. Первая, Санкт-Петербург, представляет Европу, вторая, Москва, – Азию. Тот, кто когда-то был великим князем московским, сейчас является российским императором. Шаг за шагом московское государство становится все больше и больше похожим на Европу, иначе говоря, на цивилизацию. Однако Европа всегда помнит, что быть похожим на европейца не значит стать им.
Итак, Россия – наследница Московии; российский император, наследник московского князя, пусть и не носит расшитый драгоценностями кафтан, так и остался азиатом, а Россия – все еще варварским деспотичным государством. Она может лишь имитировать европейскую культуру и цивилизацию, но подлинно цивилизованной страной не станет. И это государство постоянно стремится к агрессии. Россия уже значительно укрепила свои позиции на Востоке и теперь жаждет мировой гегемонии – таковы выводы прославленного литератора.
В 1840-е годы Гюго активно занимается политикой. В 1845 году он получает от короля Луи-Филиппа звание пэра и защищает в Палате интересы Польши. Но недолго: в феврале 1848 года в Париже происходит очередная революция, удивившая короля Луи-Филиппа. По легенде, он заявил, что французы не устраивают революции зимой. Однако карьера Гюго-политика не прервалась: он был избран в Учредительное собрание, а в 1849 году – в Законодательное собрание, превратившись из умеренного либерала в крайнего республиканца и оказавшись в оппозиции принцу Луи-Наполеону, избранному президентом республики. Гюго, создатель культа Наполеона I, стоял и у истоков антикульта его племянника.
Он был противником государственного переворота 2 декабря 1851 года; сражался на баррикадах и с трудом спасся бегством в Бельгию, откуда его вскоре изгнали; тогда он поселился на острове Джерси (входящем в группу Нормандских островов). В изгнании, помимо прочего, Гюго пишет памфлеты в стихах и прозе не только против Наполеона III, но и против России.
В конце 1853 года, празднуя на свой лад двадцать третью годовщину Польского восстания, Гюго возобновил свои инвективы против императора Николая: «Есть в Европе человек, который давит на нее, который в целом есть правитель духовный, владыка земной, деспот, самодержец, строгий в казарме, смиренный в монастыре, раб устава и догмы, и который приводит в движение, чтобы подавить свободы континента, империю мощью в шестьдесят миллионов человек < …> Он царствует в Берлине, Мюнхене, Дрездене, в Штутгарте, в Вене, как и в Санкт-Петербурге; у него душа австрийского императора и воля короля Пруссии; старая Германия всего лишь его прицеп < …> Он держит в своих руках крест, который превращается в меч, и скипетр, который превращается в кнут». Гюго в целом полагал, что все закончится всеобщей революцией и из войны выйдет «конфедерация единых народов. Европа казаков породит Европу республиканскую».
Когда колония французских «изгнанников» была выселена английским губернатором острова Джерси, Гюго обосновался на острове Гернси. Там, остро переживая свою судьбу, он создает вокруг себя ореол страдальца и мученика. Чувствуя себя пророком, он был готов пророчествовать и благословлять всех, кто обращался к нему за помощью.
Это было время Крымской войны, в ходе которой Франция и Россия выступили в качестве противоборствующих сторон. Обвинения России в экспансионизме, стремлении подчинить Константинополь, образы ужасных казаков и колонн вооруженных медведей – всем этим было наполнено европейское информационное пространство. Однако война окончилась. До Гюго доходят «голоса из России», ставшей на путь реформ, он ищет повод выразить свое одобрение «молодой России», протянуть ей руку помощи, как он ее протягивал итальянцам, испанцам, грекам. Посредником между ним и Россией становится Александр Иванович Герцен, начало переписки с которым относится к середине 1850-х годов. «Русскими знакомыми» пророка в изгнании были эмигранты, группировавшиеся вокруг «Полярной Звезды» и «Колокола», и под их влиянием формировался его взгляд на Россию. Герцен пригласил Гюго к сотрудничеству в «Полярной Звезде» (аналогичные приглашения получили Мадзини, Луи Блан, Прудон, Ж. Мишле), и Гюго с живостью согласился.
В начале 1863 года «некто из русской армии» обратился к Гюго с просьбой написать воззвание в связи с польским вопросом. 15 февраля того же года в герценовском «Колоколе» появилось воззвание Гюго к русскому войску с призывами прекратить братоубийственную бойню и не сражаться с поляками. Вот этот текст:
«Солдаты, будьте людьми. Слава эта представляется вам теперь, воспользуйтесь ею.
Если вы продолжите эту дикую войну; если вы, офицеры, имеющие благородное сердце, но подчиненные произволу, который может лишить вас звания и сослать в Сибирь; если вы, солдаты, крепостные вчера, рабы сегодня, невольно оторванные от ваших матерей, невест, семейств, вы, телесно наказываемые, дурно содержимые, осужденные на долгие годы военной службы, которая в России хуже каторги других стран, – если вы,
