Не проходит и года, он как раз втянулся в работу, он на полгода направляется в Гамбург в Академию Бундесвера. Когда он возвращается, на его должности сидит уже другой, и потому нашего офицера переводят на другую должность, где он тоже может быть произведен в майоры. Теперь он оказывается в реферате, собирающем сведения о международной торговле наркотиками. Как по мановению волшебной палочки наш офицер превращается в специалиста по борьбе с наркотиками. Герд Фрёбе сказал бы в таком случае: – Немецкий офицер может все!
Если ему не очень повезет, то он останется тут на два-три года. Потом он снова переходит в другой отдел – теперь он должен стать руководителем подразделения.
И возможно, как раз тут его мечты осуществляются. Он попадает в Третий отдел и занимается военным анализом. Наконец, он попадает в сферу, которую изучал с самого начала и хорошо ее знает. Но и тут его постигает неудача – после присвоения ему очередного звания его снова переводят, и он становится, совершенно неожиданно для себя, руководителем реферата контрразведки. Если там он будет работать слишком прилежно, а ведь активность именно в этой щекотливой области руководство ведомства воспринимает без особой благожелательности, то в один из дней он вынырнет опять в другом месте и снова в подотделе анализа прессы, но уже на должности руководителя.
Невыразимый круг замкнулся. С административно-технической точки зрения эта одиссея по Службе совершено правильна. Но с профессиональной точки зрения это катастрофа. Вот так и скачут многие сотрудники из отдела в отдел, нигде не успевая закрепиться и приобрести достаточные знания и опыт. Вполне обоснованно в Службе говорят об универсальных дилетантах и разносторонних любителях.
И хотя сотрудники в подавляющем своем большинстве характеризуются незаурядным умом и большим трудолюбием и приступают к работе с энтузиазмом, эта внутрислужебная структура убивает всяческую эффективность и не дает развиться профессиональной компетентности, по крайней мере, в значительной части Службы. Этим гасится любой энтузиазм и уничтожается большой потенциал рабочей морали и служебного рвения.
Настоящее "дежа вю"
Шпионы и агенты на телевидении это актеры. Разведчики из БНД, считающие себя супершпионами, это комики. Оба жанра привлекательны по-своему. Если Джеймс Бонд и ему подобные до сих пор никогда не волновали меня и никогда в реальности не были мне интересны, то от шутов в Федеральной разведывательной службе всегда исходила захватывающая сила. Никто другой не способен на такие шутки и проделки, как секретная группа из долины Изара, которая за прошедшее время значительной частью уже переместилась на берега Шпрее. Разумеется, среди них можно найти и скромных, застенчивых актеров. Но один из них, которого можно по праву причислить к самыми крикливым, несомненно, добился особой славы и внимания, хотя и достаточно сомнительным путем. Именно о нем я и хочу рассказать. Он этого заслужил. Речь идет об уже упоминавшемся преемнике Ольнгауэра, начальнике следственного реферата с лета 1998 года. Этот самозваный "критический поклонник" Фёртча не только был верно предан своему шефу, но даже попал в анналы разведывательной службы благодаря своей почти цирковой самооценке, что он мол, занимался "высокой школой разведывательного мастерства". Этими словами он по праву заслужил бы себе шутовской орден на любом карнавале.
27 мая 1999 года, примерно в половине одиннадцатого утра на мой мобильный телефон поступил неожиданный звонок: – Алло, Вернер, как поживаешь? Я сначала не узнал звонившего, потому переспросил: – Скажите, пожалуйста, кто это? – Это Вольфганг, ты помнишь? – ответил он. Теперь и я узнал его голос. Конечно, я вспомнил. После его звонка перед несостоявшейся встречей в Вене я ничего о нем не слышал. А прошло уже почти полтора года.
Этот звонок меня одновременно удивил и испугал. Но я постарался сохранить хладнокровие и сказал лишь, что давно ничего о нем не слышал. На это "Вольфганг" ответил: – Ну, ты знаешь, была пара небольших проблем. – И что ты хочешь? – спросил я. – Я хотел бы встретиться с тобой в конце июня. Можно? – спросил он. Во мне снова зашевелилось плохое предчувствие. В голове метались лихорадочные мысли. Он уточнил свое предложение: – Встретимся как в первый раз. В той же стране, понимаешь?
Я был настолько ошарашен его звонком, что только спросил: – Как ты себе это представляешь? – Ну, я думаю, 22-е, 23-е, 24-е июня – подойдет? Я не знал, как мне реагировать и не хотел сразу давать ответ. Потому как-то рассеянно я ответил: – Ну, об это нам еще нужно будет поговорить. А где именно? Он ответил спокойным и дружеским тоном: – Ну, в той стране, где мы встречались в первый раз. Я позвоню ровно через неделю. Так что подумай, пока. Не успел я что-то сказать, как телефон замолчал.
Честно говоря, я был очень рад, что разговор закончился так быстро. Ведь как мне нужно было правильно поступить? Сразу отказаться? Сразу согласиться? Или что-то другое? Я этого не знал. И хотя я за все время разговора не пошевелился, у меня перехватило дыхание. Я вышел на террасу своего дома, чтобы отдышаться. Что теперь? Что делать? После несостоявшейся встречи в начале 1998 года я не получил никаких инструкций от руководства.
Без каких-либо директив о дальнейшем поведении, без каких-то полезных советов на будущее меня тогда просто опустили домой. Перед отъездом они сказали лишь, что я должен немедленно сообщить, если другая сторона снова попробует вступить со мной в контакт. Потом больше никто ничего не говорил. Старые шефы как-то исчезли за стенами "лагеря", многие участники операции были отправлены на пенсию, а оставшиеся молчали как рыбы.
Весь отдел безопасности был реструктурирован, но при этом организационные принципы ведомства никак не изменились. Политикам можно было сообщить об ускоренном ходе реформ. Мол, теперь все стало по-другому. Но на самом деле, все оставалось, как и прежде, только под другим обозначением. Если кратко – вычеркнули пятерку (номер отдела), поставили девятку и вот – смотрите, у нас совершенно новая Служба, не такая, как раньше.
Все последовавшие Президенты верили и до сих пор верят в это. Но, вероятно, они это только говорят, чтобы успокоить себя и всех остальных. Вину за свою недееспособность Служба и политики пытались, как всегда, переложить на плечи самых маленьких. В данном случае, на плечи Фредди и меня. Наследники в следственном реферате оказались кликой, способной лишь на то, чтобы доконать нас, прикончить окончательно. Другие руководители из Первого отдела, игравшие довольно жалкую роль в прошлые годы, что вышло на свет не в последнюю очередь благодаря нашему сотрудничеству с отделом собственной безопасности БНД, с удовольствием включились в нашу травлю. У них были с нами давние счеты.
Что же мне теперь делать? Обратиться к этим мерзавцам, которые только того и ожидали, что я совершу какую-то ошибку? Это я исключал. Я не доверял ни на йоту ни одному из этих людей. Но и молчать об этом звонке я не мог. Официально я до сих пор служил в БНД, хотя уже полтора года фактически там не работал, кроме того, я по-прежнему оставался офицером Бундесвера. Потому присяга и служебный долг требовали от меня обязательно сообщать о таких случаях, вроде последнего звонка.
Ну а что потом? Я был в полной растерянности, Кроме всего, я понятия не имел, какие дальнейшие планы строит мой собеседник, и особенно его руководство. Трудно было представить, что русские с воодушевлением отреагировали на реальные события в Праге и Вене. Ведь, в конце концов, я действительно водил их вокруг пальца, пусть даже и по указаниям своего начальства. Но именно оттуда, с верхних эшелонов Службы и исходили утечки, которые привели к тому, что о встречах кое-что даже напечатали в газетах. Моему спокойствию это отнюдь не способствовало. Так что же мне делать? Кому звонить?
Контакты с Франком, шефом QB 30, давно были прерваны. Если бы я позвонил Хайке, то больше не мог бы быть уверен, кому еще достанется моя информация. Ведь мне сначала был нужен только совет, как мне поступить дальше. Но был ли телефонный звонок вообще правильным методом? БНД все больше и все чаще вторгалась в сферу телефонных переговоров. Любопытству мюнхенских подглядывателей и подслушивателей до сих пор нет никаких границ. Кроме того, я помнил о глубоких знаниях этого "Вольфганга", что меня тоже беспокоило не на шутку. Кто знает, чем занимаются и на что способны эти люди.
Я выкурил пару сигарет, прежде чем положил телефон на стол и отказался от звонка кому бы то ни было. Внезапно я догадался, что можно сделать. Это было бы самым простым решением. Пусть всего лишь первый шаг, но все равно. К огорчению моей жены я сразу после часа дня простился со своей семьей. Я не назвал ей причину отъезда, чтобы не беспокоить лишний раз. – Куда ведет тебя новое внезапное путешествие? Или, спрошу иначе, как зовут красавицу? – пошутила она. – Ее зовут Фредделина, – ответил я манерным тоном и с легким французским акцентом.
