Хроника молодого семейства - это глаголы, глаголы: напал, избил, разбил, ворвался, душил. Дима относился к тем алкоголикам, которые мужают и расцветают от стакана и идут на разборку с миром, исполненные небывалых сил и энергии. «Жаркой розой глоток алкоголя разворачивается внутри» - и все, застенчивый парень идет крушить окрестность, хотя на окрестность все-таки куража не хватало - глумился над женой и тещей, этого достаточно. Вот Федор, муж Марии, если выпьет, сразу и спать, это дело, это можно жить, а тут? Утром Дима тихий-виноватый, а что, а как, неужели я, нехорошо-то как.
Катя пошла работать на почту, задерживалась в вечернюю смену, он ревновал и скрипел зубами, но встретить ее с работы - и в голову не приходило (а я представляю, как она шла ночью домой по бесконечно длинной Тарской улице). Первый погром с рукоприкладством случился в 2006-м, младенцу было семь месяцев, тогда Дима бил Марию и прижимал палкой к забору, разбил этой же палкой окно, за которыми спал младенец, ловил Катю, они прятались, дрожали, звали на помощь. Но только три раза - когда речь шла о жизни и смерти - через соседей вызывали милицию (в доме нет телефона, и мобильного тоже нет) и писали заяву. Утром - забирали обратно. Три отказных дела так и остались в милиции - избитые, окровавленные тетки не стали давать делу ход, потому что домашний ад - это домашний ад, но сажать парня-то за что, мужа родного (так ведут себя почти все члены семей алкоголиков). Через пару дней Диму отпускали, случался небольшой перерыв, просвет, имело место быть искреннее покаяние, и у них, как опять-таки у всех российских жен, матерей и тещ алкоголиков, вспыхивала робкая надежда, и все ходили на цыпочках, боялись нарушить душевный покой своего драгоценного, боялись спугнуть. Все как у всех, глухая классика. Через несколько дней драгоценный, утомившись безмятежностью, делал глоток - и поднимал кулак.
Как и все алкоголики, он пробовал лечиться. Сходили к бабке, она дала травок, наговорила. «Долго не пил, месяца полтора», - говорит Мария, и я понимаю, что это были счастливейшие дни за последние три года. Но вот на прошлый Новый год, само собой, развязал, и пока Мария отлучалась - как-то тихо-тихо, от стола с остатками праздничной еды, - успел повеситься на шланге от водообогревателя. Тогда она, подняв переполох и перерезав шланг, спасла ему жизнь; Дима долго приходил в себя в больнице, ничего не помнил - амнезия, ему говорили: «Поскользнулся - упал», потом все-таки всплыло, он был потрясен, плакал. Потом все возобновилось, и совсем маленький Дениска, показывая на черные мамины синяки, улыбался и говорил: «Папа?» - он так ассоциировал папу, это была папина примета. Денег не было, Ш-ны носили им еду, помогали и Димины родители. Катя, еще до развода, подавала на алименты, так что ж, мертвому припарки. Диму никуда не брали - да он и не очень-то хотел.
На какое- то время, после очередного кровавого побоища, они таки разошлись, и Дима немедленно и демонстративно привел к родителям девицу, показать, что он по-мужски востребован (да ведь на всякую же горизонтальную особь мужеска полу у нас найдется какая-никакая девица!), и Катя не отстала -она тоже востребованная, «привела в дом мужчину», вдовца с двумя детьми, имени которого, впрочем, Мария не может вспомнить, называет просто - Расторгуев. (Жену Расторгуева убили по дороге с работы - она, уборщица на автовокзале, нагрубила какому-то уголовнику, и он догнал ее в лесочке и так просто, незамысловато несколько раз ударил ножом. «А чтобы не возникала». Убийца отсидел семь лет и вернулся в костюме с иголочки, потом завербовался на север, жизнь хороша.) Расторгуев тоже пил. В этой черной дурной бесконечности как-то рос ребенок (Денис и сейчас плохо говорит, знает к трем годам несколько слов).
Потом семья воссоединилась. Семья Димы распродала остатки деревенской недвижимости, взяли кредит на строительство нового дома (и хороший же дом, я видела) - и домик напротив освободился. Какое счастье - своя жилплощадь, две комнатки да кухня, какой простор! Молодые, так сказать, отделились.
Мария, однако, успокоения не нашла. «Я обманывала начальство, сбегала с работы - она рядом тут, - чтобы посмотреть, как Денисочка. Жив ли, накормлен ли, не обижают ли. Так, подойду, взгляну в окошко. А иногда и войду - дверь нараспашку, они пьяные лежат, мальчик голодный весь, описанный, ревет, а они и не слышат». Тогда она забирала мальчика, и все начиналось вновь. Побои, угрозы, погромы.
В 2007- м Катя подала на развод. Дима на суд не явился, их развели без него. Он долго не верил, что развели, потому что Катя никак не могла получить свидетельство -ни у нее, ни у матери не было никогда свободных этих двухсот рублей, чтобы заплатить за корочку. Они - уже разведенные - снова стали жить, и только в мае этого года Катя решила уйти окончательно. Вместе с Марией они тихо-тихо, контрабандой забрали ее вещи - одежду, телевизор - и заперли в сарайчике. Катя окончательно вернулась домой. Все-таки у нее были работа, сын, заботливые родители, какие-то остатки воли к жизни. У Димы остались только бешенство, злость, только смертельная обида.
В аккуратно побеленном домике Ш-ных выбиты стекла.
«В этот роковой день», - говорит Мария и - впервые за несколько часов разговора - начинает плакать по-настоящему. До того - только всхлипывала.
12 июня он ударил Марию под челюсть, сбоку, - она показывает и морщится. От удара раскрошились три задних зуба. Надо ставить мост, это нечеловеческие деньги. Вызывали милицию, есть административный акт. На лице шрам - царапал лицо.
А в роковой день 14 июня, говорит она, он пришел снова, пообещал взорвать газ и ударил старика по почкам - сильно, ногами, от души.
Катя с Дениской спали. Старик лежал на полу, корчился.
- И я поняла, что сейчас он будет убивать моего мужа, что он уже не остановится.
Мария прыгнула на Диму, сбила с ног, навалилась сверху и сжала горло руками.
И когда из ушей у него брызнула кровь - опомнилась.
- Сто пятая, часть первая, - объясняет следователь Саргатской районной прокуратуры Илья Лесовский, молодой человек в приталенной рубашке и с модной стрижкой. - Умышленное. От шести до пятнадцати.
- Разве это не было самообороной? Чужой дом. Чужая семья. Нападение на хозяина… Три судимости у погибшего…
- Ну конечно, еще будут экспертизы, не исключен аффект… бывает и переквалификация. Но прошло некоторое время с нанесения телесных повреждений, то есть он ударил ее в челюсть не в этот день. Они сами пустили его в дом.
- Они тоже алкоголики?
- Нет, но они выпивающие… Не привлекались, судимостей нет. Да, спонтанно, без приготовлений, но все же… По-человечески я могу ее понять, но если мы будем считать все такие случаи самообороной…
- Тогда что?
- Наступит беспредел.
Не наше дело что-то советовать прокуратуре, но я думаю, что беспредел давно уже наступил. Беспредел - это когда при ребенке отец бьет его мать, бабушку и деда, не обращая внимания на его пронзительный рев; когда не самая дурная семья в поселке живет в постоянном терроре и ужасе, когда все - жизнь, здоровье, имущество - зависит от настроения алкоголика, от движения его бровей. Беспредел - это когда некуда бежать, потому что бессмысленная пьяная стихия настигает тебя в собственном доме, когда нет границ. Сто раз он мог бы убить ее - но вышло наоборот.
И еще. Омская область входит, вместе с Бурятией и Башкирией, в тройку самых «бьющих» регионов страны (И. Горшкова, И. Шурыгина. «Насилие над женами в современных российских семьях», М., 2003); женщины в сельских районах чаще всего подвергаются физическому насилию; ежегодно в результате домашнего насилия - так называемых квартирных убийств - погибает от 12 до 14 тысяч женщин (это данные правозащитных организаций - возможно, преувеличенные, но явно не на порядок). Можно и дальше делать вид, что этой проблемы не существует, что это извечная и непреодолимая российская чернуха, пьяная люмпенская бытовуха, власть тьмы и тьма земли. «Думать не надо, плакать нельзя». Можно, конечно, и не думать.
… В сейфе у Ш-х лежит охотничье ружье - все как положено, регистрация, патроны, замок. Ружье не выстрелило - сработали руки лаборантки ветстанции, привычные к обращению с животными.
История ставропольского снайпера
Первого мая в обед Владимир Ильич Белов, пенсионер шестидесяти восьми лет, поссорился с женой Нелли Ивановной.
С утра Нелли Ивановна ходила на рынок за продуктами к праздничному столу, принесла курицу, молодой картошки, помидоров, а Владимир Ильич вдруг на нее наорал, потом слово за слово, Нелли Ивановна спросила: «Может, мне вообще уйти?» - а Владимир Ильич распахнул перед женой дверь: «А вот и уходи!» - выставил Нелли Ивановну на лестницу и заперся в квартире.
