Он был лидером. Именно — лидером. Никак не суперменом, каким его иногда себе представляют. А это понятия совершенно разные. Супермен совершает, вернее — пытается (как правило, безуспешно) совершить великие дела сам, лично, персонально. А лидер — готовит, возглавляет и поднимает на такие дела коллег, последователей, сподвижников, в конечном счёте — коллектив, иногда, если того требуют масштабы дела, многотысячный. Королев сколачивал такой коллектив. Сколачивал умело, упорно, талантливо.
Он никогда не упускал случая подчеркнуть коллективный характер работ по освоению космического пространства. Шла ли речь о планах на будущее, об анализе сделанного, о случившихся неудачах и пришедших удачах (особенно об удачах), он всегда говорил «мы», «нам», «у нас», а не "я", «мне», «у меня». И это была не форма, а отражало его взгляды на природу технического творчества.
Так же он действовал и вне пределов своего КБ. По его инициативе был создан Совет главных конструкторов космической техники — организация вневедомственная, вроде бы никому не подчинённая и ни перед кем не отчитывающаяся и в то же время на редкость могущественная. В сущности она представляла собой средство преодоления ведомственной разобщённости. То, что потребовало бы долгих и трудных согласований, при помощи СГК решалось мгновенно впрямую.
Потребовались многие годы, чтобы подобные прямые (или, как их иногда называют, горизонтальные) связи были по достоинству оценены и рекомендованы к распространению в масштабе всей страны. В состав СГК кроме Королева входили В.П. Бармин, В.П. Глушко, В.И. Кузнецов, Н.А. Пилюгин, М.С. Рязанский.
Но вернёмся к поставленному вопросу — почему же все-таки его так слушали? Так считались с его мнением? Так стремились выполнить наилучшим образом каждое его указание?
Может быть, потому, что он был не только Главным конструктором своего конструкторского бюро, но и бессменным председателем Совета главных конструкторов космической техники, заместителем председателя государственных комиссий, техническим руководителем пусков всех пилотируемых (и многих беспилотных) советских космических летательных аппаратов?.. Ведь за каждым из этих титулов стояло немало прав! И ещё больше — ответственности.
Нет, не думаю. Не в титулах было дело. Не мог столь, в общем, формальный момент играть сколько-нибудь существенную роль в таком деле. Мало ли мы видели разных председателей и их заместителей, влияние которых не выходило за пределы ведения заседаний («Внимание, товарищи. Слово имеет…»).
Тогда, может быть, другое: главные конструкторы и руководители научных учреждений, работавшие над освоением космоса, были настолько слабее Королева по своим знаниям, опыту и способностям, что сами охотно уступали ему инициативу, а вместе с ней и конечную ответственность?
Нет! Не проходит и это объяснение. Прошу читателя поверить: в плеяде конструкторов космической техники Королев был, что называется, первым среди равных. Его окружали настоящие личности в полном смысле этого ко многому обязывающего слова.
В «медовый месяц» космической эры появилось немало газетных и журнальных публикаций, из которых далёкий от подобных дел читатель легко мог составить себе представление, будто все делалось очень просто: Теоретик космонавтики произвёл нужные расчёты, Главный конструктор начертил чертежи. Ну, может быть, помогали им ещё какие-нибудь копировщики и деталировщики — и все… Излишне говорить, что таким способом в наше время невозможно создать даже пылесос или холодильник, не говоря уже о ракете с космическим кораблём, самолёте, автомобиле.
Какую отрасль космической техники ни взять — сверхмощные ли ракетные двигатели, системы ли управления, комплексы ли измерительных средств, устройства ли торможения и спуска, радиотехническую ли аппаратуру, стартовые ли позиции, — каждая из этих и множества других сложных комплексных проблем решалась большими коллективами талантливых, инициативных творческих работников, во главе которых просто не смогли бы удержаться вялые, слабые люди. Поэтому невозможно предположить, что ответ на интересующий нас вопрос заключался в очевидном превосходстве Королева над другими главными конструкторами как инженера и учёного. Созвездие космических главных конструкторов, повторяю, состояло — как оно и положено нормальному, уважающему себя созвездию — из настоящих звёзд: больших инженеров и больших учёных, больших не только и не столько по своим высоким должностям и академическим титулам, а по существу. Так что и в этом плане не было у них особых оснований взирать на Королева очень уж снизу вверх…
Так в чем же все-таки дело?
Не знаю. Не берусь ответить на этот вопрос с полной категоричностью. Но думаю, что главную роль тут играла очевидная для всех неугасающая эмоциональная и волевая заряженность Королева. Для него освоение космоса было не просто первым, но первым и единственным делом всей жизни. Делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других (недаром говорили сотрудники его КБ: «Мы работаем от гимна до гимна»). Да что там — не жалел! Просто не видел, не умел видеть ничего вокруг, кроме того, что как-то способствовало или, напротив, препятствовало ходу этого дела.
И сочетание такой страстности однолюба с силой воли, подобной которой мне не пришлось встречать, пожалуй, ни в ком из известных мне людей (хотя, честное слово, на знакомства с сильными личностями мне в жизни, вообще говоря, повезло), — это сочетание влияло на окружающих так, что трудно им было, да и просто не хотелось что-нибудь ему противопоставлять. Великая сила — страсть! А тем более — страсть праведная…
Очень интересно складывались взаимоотношения Королева с Хрущёвым. Конечно, судить о них я и мои товарищи могли, пользуясь лишь информацией довольно косвенной, поскольку в кремлёвские кабинеты вхожи не были. Но слышали, как СП не раз выражал уверенность, когда речь шла о делах, требовавших решений государственного масштаба, что в ЦК и в правительстве его поддержат («Хрущёв подпишет…»). Присутствовали иногда — чаще всего это случалось на космодроме — при телефонных разговорах СП с Хрущёвым… Из всего этого у меня сложилось парадоксальное и, разумеется, сугубо субъективное ощущение, что каждый из них — и Хрущёв, и Королев — считал, что очень ловко использует второго в своих целях (не личных, конечно, а служащих интересам дела). И самое удивительное — оба при этом были правы!
В самом деле: Никита Сергеевич решительно поддерживал и предоставлял в пределах возможного максимум сил и средств для развития космических исследований — дела всей жизни Королева. А Сергей Павлович с руководимыми им коллективами обеспечивал ни с чем не сравнимый пропагандистский и политический эффект, не говоря даже о вкладе в обороноспособность страны.
…Как известно из элементарной физики, выполнение любой работы требует соответствующего расхода энергии. Это справедливо в буквальном смысле слова, когда речь идёт об энергии механической, электрической или тепловой; справедливо и в смысле переносном, когда в действие вступает энергия душевная.
Так вот — в деле освоения космоса центральным источником энергии был Королев.
Автор известного «закона Паркинсона» разделял облечённых той или иной мерой власти людей на две основные категории: «Да-человеков» и «Нет-человеков», отмечая при этом, что, к сожалению, в реальной жизни последняя категория решительно превалирует.
Королев был «Да-человеком» в самом что ни на есть ярко выраженном виде!
Как же было не принимать того, что исходило от него…
И ещё об одной — наверное, тоже не последней — причине непререкаемого авторитета этого человека хочется здесь вспомнить.
В нем было в высокой степени развито свойство, которое по смыслу вещей должно было бы быть присуще всякому работнику, занимающему так называемый ответственный пост, но которое, увы, встречается в жизни гораздо реже, чем хотелось бы.
Королев умел ваять на себя.
Он не только не уклонялся от принятия ответственных решений в сложных и острых ситуациях, но с видимой охотой сам шёл им навстречу. Причём делая то, отлично понимая, что речь идёт об ответственности не перед собранием, скажем, низовой профсоюзной организации, а перед сферами, располагающими полной возможностью взыскать по самому крупному счёту с человека, обманувшего их ожидания, — даже если этим человеком окажется Королев!..
Да и не говоря уж о прямой ответственности, не мог он не отдавать себе отчёта и в том, что каждое его мало-мальски серьёзное деяние — удачное или неудачное — пишется в книгу истории космонавтики и ракетостроения и со временем может быть по всем статьям проанализировано дотошными потомками. Ответственность перед историей! Далеко не самая лёгкая из всех возможных… Конечно, он все это сознавал.
И тем не менее — брал на себя.
