Но так ли уж безвинны в сложившейся ситуации мы сами — служители и прислужники муз? И не возмездие ли это нам за тупое буревестничество, за то, что второй раз за столетие мы позволили использовать себя как фомку для взлома российской государственности? Не мы ли своими словами и поступками, творческими и общественными, понукали птицу-тройку снова свернуть на неведомую дорогу, вообразив, что эта дорога короче и скорее доведет до очередного рая? Объявив всероссийскую кампанию по выдавливанию раба, мы забыли людям объяснить, что человек, выросший в условиях привычной несвободы, может второпях выдавить из себя раба вместе с совестью. Не здесь ли нравственный источник захлестнувшей страну преступности: от безжалостных душегубов — до респектабельных пирамидостроителей?
Впрочем, что тут говорить, если постперестроечная эпоха одарила нас новым типом деятеля культуры, специализирующемся на «добивании гадин», причем «гадиной» может оказаться любой законопослушный гражданин, любой слой общества, оппозиционно настроенный к курсу, объявленному с неискоренимым большевистским задором единственно верным… Если под интеллигенцией понимать национальную элиту, радеющую о судьбе собственного народа, то в последнее время чрезвычайно ясно обозначился сформировавшийся еще при советской власти слой образованных людей, которых я называю «интеллигентством».
Именно к интеллигентству, как выяснилось, относится и один из гитарных кумиров 60-х, заявивший примерно следующее: «Конечно, в России нет никакой демократии, но меня издают, я езжу за границу и больше мне ничего и не надо!» Да, у интеллигенции и интеллигентства много общих ошибок, совершенных в первые годы перестройки, но как раз отношение к этим ошибкам резко и отличает их сегодня друг от друга. Интеллигенция всегда в оппозиции к тому, что вредно для Отечества. Интеллигентство всегда в оппозиции к тому, что вредно для него как сословия.
Всякий подлинный художник, если говорить об искусстве, — неизменен в своей оппозиции к любой власти, ибо любая власть — насилие. Но вот глубина и ярость этой оппозиции зависят от того, насколько целесообразно и осторожно власть пользуется этим своим извечным правом на насилие. И художник по-настоящему влияет на власть не тогда, когда советует ей бить оппозицию канделябром, и не тогда, когда рассказывает притчи про караван, во главе которого в случае поворота в обратную сторону оказывается хромой верблюд. Последнее по крайней мере не умно: на наших глазах уже происходил один поворот на сто восемьдесят градусов, и в этой связи не совсем понятно, кто же персонально подразумевается под хромым верблюдом? На тонком Востоке не очень хорошо продуманная льстивая аллегория порой стоила льстецу головы! Но мы, слава богу, в европах…
У деятелей культуры есть другое, на первый взгляд незаметное, но чрезвычайно мощное средство влияния на власть — нравственная оценка ее действий. С этой оценкой власть может не соглашаться, но не считаться с ней, пусть даже не показывая виду, не может. Не потому ли, кстати, исчезли с телевизионного экрана А. Солженицын и другие совестливые деятели культуры? На первый взгляд, что за проблема для властей предержащих: слушай телевизионного толкователя кремлевских снов и радуйся! Однако тут есть неумолимая закономерность: как только власть перестает реагировать на честную нравственную оценку своих действий, она начинает стремительно терять нравственный, а следовательно, и политический авторитет. В начале века говаривали: «В России два царя — Николай Александрович и Лев Николаевич». И если мы сегодня не можем сказать: «У нас в стране два президента — предположим, Борис Николаевич и, допустим, Александр Исаевич», — то это означает лишь одно — у нас в стране, по сути, нет ни одного президента.
Нынче много рассуждают об отсутствии политической воли, деликатно намекая на нездоровье президента. Но дело совсем не в этом: умирающий Александр Третий твердо вел державу до последнего вздоха. Дело в полной утрате властью нравственного авторитета. Даже если бы Борис Николаевич крестился двухпудовиком и работал с документами двадцать четыре часа в сутки — ничего бы не изменилось. Возможно, даже наоборот: цветущий начальник нравственно истлевшей власти раздражал бы людей гораздо больше! Постоянно призывая хранителей обломков предыдущего режима — коммунистов — покаяться, нынешняя власть не покаялась ни в одной из своих многочисленных ошибок — а они чудовищны! Мы снова живем, под собою не чуя страны, — хотя и в ином, может быть, более страшном смысле. Как сказочный Иванушка кормил несущую его птицу кусками собственного тела, так мы скормили призраку общечеловеческих ценностей изрядные куски исконно российских земель. Но Иванушка-то хоть знал, куда летит. А мы?
Десятки миллионов русских людей оказались вдруг за границей, отрезанные от родной культуры, униженные и оскорбленные. Возвращая на родину плоды послеоктябрьского зарубежья, мы породили тем временем еще более многочисленное послебеловежское зарубежье. Неужели и оно вернется в Россию только стихами? И будет, как это теперь принято, презентация с фуршетом?! Пока в Москве гремят устричные балы, люди, чтобы не умереть с голода, объявляют голодовки. Они месяцами не получают зарплату, чему ухмыльчивый Лившиц всегда находит разумное объяснение. В некоторых областях до четверти детей школьного возраста не посещают школы и даже не умеют читать! Зато дети предпринимателей и интеллигентства учатся в гимназиях и лицеях с преподаванием современных и древних языков. Элита, понимаешь ли…
Элита чего? Вымирающего и дичающего народа? В иных воинских частях до половины солдат имеют третью категорию здоровья, следом за которой, как я понимаю, идет третья группа инвалидности. Глядя на государственное телевидение, можно прийти к выводу, что чувство уверенности россиянину сегодня могут дать только надежные гигиенические прокладки. Между мыльными латиноамериканскими страстями и восторженными репортажами о бородатых героях чеченского сопротивления можно наткнуться на раздумчивую передачу о том, почему Калининград лучше вернуть Германии вместе с трофейными произведениями искусства и почему Украина не должна возвращать Севастополь России… Уникальная ситуация, когда антигосударственная идеология поддерживается и финансируется государством!
Академик Сахаров был, конечно, великим ядерщиком и гуманистом, но зачем же державу ломать? И святое чувство патриотизма совсем не виновато в том, что в системе прежних ценностей именовалось «советским». Как говорится, называй хоть горшком — только в печь не суй! Сунули… Кстати, интеллигентству патриотизм не нужен, обременителен: он требует жертвенного служения если не народу, то государству, а следовательно — самоограничения и отказа от каких-то личных профитов во имя общей цели. Вот почему при малейшем усложнении обстановки самая распространенная в этой среде фраза: «Не-ет, из этой страны надо сматываться!» Я ее слышал даже от интеллектуала, работавшего в ту пору советником президента, а ныне находящегося в бегах!
Я допускаю, кому-то не по душе сравнение родины с кормящей матерью, но ведь это не повод, чтобы без конца сравнивать ее с дойной и к тому же запаршивевшей коровой! От казенного патриотизма метнулись к казенному антипатриотизму, сделав священный трепет перед отеческими гробами предметом бездарного хохмачества. Весь социалистический период нашей истории подается ныне как дурная болезнь, подхваченная в цюрихском борделе и привезенная в Россию в опломбированном вагоне. Над кем смеемся?
Никто не хочет назад в прошлое. Но умело пугая прошлым, нас уже наполовину лишили будущего! Мы живем в обстановке вялотекущей национальной катастрофы. Чтобы поправить дело, нужны колоссальная политическая воля и небывалый взлет нравственного авторитета власти. Лично мне надоели байки пресс-папье-секретарей о крепком рукопожатии. Людям надоело криво усмехаться, видя политиков с глазами, скошенными от постоянного вранья. Люди хотят искренне уважать национальных лидеров, доказавших свою преданность Отечеству и свое умение не разрушать, но созидать в сложнейших постсоветских условиях, учитывая интересы всех групп населения! (А ведь такие лидеры есть!) Только тогда люди, как бедные, так и богатые, пойдут на самоограничение, на сознательный ригоризм, отзовутся на мобилизационные программы выхода из кризиса. А основная программа уже, в сущности, всем понятна: восстановить то хорошее, что выстрадано при социализме, и сохранить то полезное, что с такими лишениями наработано в последнее десятилетие. Перефразируя замечательного Георгия Иванова, можно сказать, что Россия возродится и под серпом, и под орлом…
Газета «Судьба России», март 1997 г.
ГОМО ПОСТСОВЕТИКУС — ЧЕЛОВЕК НЕДОУМЕВАЮЩИЙ
