«В последние же десятилетия положение интеллигенции у нас неоправдано принижено. Хуже того, приходится говорить о нравственной эрозии, поразившей значительную часть интеллигенции, особенно творческой. Полагаю, что лишь «меньшая её часть», по утверждению Фазиля Искандера, «всё ещё героически остаётся интеллигенцией в старом русском смысле этого слова». Не будем разделять и пессимизма Александра Исаевича Солженицына, считающего, что слово «интеллигенция» у нас окончательно скомпрометировано и должно быть заменено другим – не от «знать, понимать», а от какого-то другого слова, несущего духовное содержание…».
Сам автор определяет интеллигентность как сочетание высшего образования, кодекса нравственных качеств и культуры, причём «у интеллигентного человека те или иные формы внешней культуры всегда согреты глубокой внутренней культурой. При внимательном взгляде бывает не так уж трудно отличить теплоту, искренность от холодной любезности, пусть даже в строгих рамках этикета». Кстати, вторая часть книги задумана, видимо, как иллюстрация к беседам и состоит из очерков, герои которых характеризуются уже в эпиграфе: «Люди, сопротивляющиеся морально-культурному разложению и скотству, пытающиеся противостоять надвигающейся социальной энтропии, действительно могут быть отнесены к морально-ценностной элите общества, к тем, кого раньше называли аристократами духа» (В. Соловей, доктор исторических наук).
Уже из первых строк книги, объясняющих происхождение понятия «интеллигенция», становится ясно, что профессор ведёт беседы со своими учениками не для того, чтобы открыть что-то новое в исследовании вопроса или продемонстрировать нестандартный ход своих размышлений. Лекции записаны, чтобы помочь преподавателям вырастить в молодых людях потребность стать настоящими интеллигентами не в старомодном, не в оболганном, а в современном смысле этого слова. Потому что «…в основе общего кризиса, поразившего Россию, лежит духовный кризис, преодоление которого невозможно без участия интеллигенции», – считает Лев Горожанин. И не видит другой возможности для студента стать настоящим врачом, не будучи интеллигентным человеком.
Думаю, утверждение касается не только медицины…
Наталья ГОЛУБЬ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Человек
Халтурка по ночам
ГРИМАСЫ ЖИЗНИ
Истинно: у каждого времени есть свои приметы. И свои особенные типы. Тот, кто не ездит в подмосковных электричках, никогда их не увидит. Мимо этих «ребят» мы, приезжающие из Подмосковья, каждый день проходим через турникеты на выходе к метро. Сколько их по нашим платформам ходит? Хватило бы на целую когорту. Рослые, все в чёрном, с серыми пятнами вместо лиц, но с хорошо запоминающимися ботинками.
Таким бы девчат на тракторе катать или тесто месить огромными кулачищами – накормили бы всю Москву. Так нет. Вальяжно прохаживаются по перронам, сплёвывают семечки на асфальт под густой матерок.
А эти люди, впрочем, работают. Поставила их на службу Российская железная дорога: разворачивать просочившихся на перрон безбилетников по направлению к кассам. Но не стесняются они по двадцаточке брать с этих «зайцев» на глазах у всех. И – пропускать.
– Знаете, – говорят им пассажиры побойчее, из тех, кто привык через турникеты прыгать, как через школьного «козла», – на работу опаздываю. Отдайте, пожалуйста, в кассу.
В ответ – протянутая за купюрами рука и ухмылка.
Немало бродит их «коллег» и по самим электричкам.
– А почему это вы чаевые берёте? – спросила как-то женщина оштрафовавшего её контролёра.
– Ну нет у меня мелочи, дайте мне червонец – верну ваши два рубля, – развязно смеётся тот.
Много, много десяточек оседает у них в карманах, не все ведь хотят получить квитанцию, особенно – уезжая за полночь на последних электричках. Вот переработка у кого, представляете?!
Халтурка по ночам!
Ника АЛИКИНА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Портфель "ЛГ"
«Прозаичный я человек»
ИНТЕРТЕКСТ
Пётр Краснов – один из самых ярких современных прозаиков. Автор многих книг, лауреат премий имени Бунина, Мамина-Сибиряка, «России верные сыны» имени Александра Невского, «Ясная Поляна» имени Льва Толстого. В эти дни писатель отмечает 60-летие. «ЛГ» поздравляет своего постоянного автора с юбилеем и желает ему новых ярких произведений.
– Сегодня мы печатаем фрагмент второй части твоего нового романа «Заполье». Первая часть опубликована в 8–10-м номерах журнала «Москва». Судя по реакции некоторых критиков, роман привлёк внимание масштабносью замысла, остротой постановки общественно важных вопросов. Что послужило импульсом к его написанию?
– Вполне человеческое желание не расставаться с одним из своих персонажей. Не сказать чтобы часто, но бывает такое среди нас, пишущих: «родил» некоего типа в повести, скажем, интересного для тебя, перспективного для развития некоей идеи – а уже надо расставаться… Так случилось в повести моей «Звезда моя, вечерница» с Иваном Базановым, журналистом бывшей областной партийной газеты, «партянки». Судьба множества таких журналюг – это ж судьба страны нашей в последние тридцать лет, со всем, что в ней есть: тут и стойкость, верность долгу своему, профессиональному и человеческому, и конформизм, а то и предательство себя и других, ближних и дальних, поклонение навязанному с Запада идолу под названием «борьба за выживание» – монстру, готовому оправдать всякое зло и преступление, сожрать всё, чем жива душа человека, только попусти его в себя. Без массовых драм, а часто и экзистенциальных трагедий такой мировоззренческий слом, такое насилие, какое устроили в нашей стране апологеты нравственного Низа над Верхом, не то что не обходится – нет, они становятся знаковыми для очередной Смуты, позорным тавром на безвременье нынешнем… Особенно многотрудна и неоднозначна судьба не покорившихся Низу, и герой мой пытается сопротивляться неправедности и тотальной лжи ельцинского режима ещё в середине девяностых, когда они уже достаточно обозначились, проявились во всей непотребности своей и поставили пред всякой личностью проблему выбора: или – или… И эта проблема сейчас ещё более злободневна для нас, чем полтора десятка лет назад, потому что советское наследство окончательно и бездарно проворовано и проедено, мы «дошли до ручки» – экономически, политически, нравственно – и отказа от этого нахлебничества не миновать.
– Юбилей – повод для подведения определённых итогов. Для тебя как писателя это, наверное, выход пятитомного собрания сочинений…
– Что касается пятитомника, то это, по сути, переиздание собрания сочинений в четырёх томах, вышедшего в Печатном доме «Димур» несколько лет назад, с добавлением повести «Новомир» и романа, о котором шла речь. И я, конечно же, очень благодарен издателю Зинаиде Максимовне Мурашко за такой подарок к моему не бог весть какому радостному «пенсионному» юбилею.
– Круглая дата – это ещё и повод вспомнить ключевые моменты творческой биографии. Известно, что у тебя было весьма успешное литературное начало: выход первой книги «Сашкино поле» в 1978 году, премия имени М. Горького, приём в Союз писателей. А что этому предшествовало?
– Собирание себя, если можно так выразиться. Определение выбора, опять же: чем заняться «на всю оставшуюся жизнь». И не хотел откладывать его, потому что каким-то для юнца чудом понимал, что если отложишь, то можешь ведь и потонуть в мелких, вроде бы жизненно насущных частностях и потребностях, потеряться в широко расходящемся веере своих же интересов и увлечений, а их было предостаточно вплоть до живописи. Своей молодой жадности к жизни и сегодня завидую. Но она же может и подвести, направить по неверно, впопыхах выбранному пути, и потому я с искренним сочувствием отношусь к молодым, стоящим перед таким выбором.
Интуиция и привела меня сорок лет назад, когда увлёкся стихописанием, в оренбургское литобъединение, которое вёл и посейчас ведёт Геннадий Хомутов, выученик Литинститута легендарных теперь уж времён Рубцова, Передреева, Соколова, Кузнецова, Шкляревского. Его штудии были для нас, молодых, тем, что можно назвать «закалкой классикой», после чего уж мало кого потянет в постмодернистские забавы, нечистые игры со словом, поскольку тогда мы пусть в первом приближении, но познали уже истинное чудо Слова… Но стихи – свои собственные, конечно, а не из наследия поэтического нашего, – были мне как-то узки, тесны, не вмещали всего, что хотелось выразить, слишком многое там, казалось, отнимали условности формы, и хотелось вырваться на волю, на простор прозы… Как видишь, прозаичный я человек.
