О.: Эдуард, я скажу тебе честно. Хотелось чего-то более однозначного. Волшебную палочку с функцией «авада кедавра». Магический предмет, заклинание, скатерть-самобранку.
Э.: Волшебная палочка существует, но она работает совсем не так, как мы привыкли думать. Настоящее волшебство — это преображение человека.
О.: Например?
Э.: Тайная вечеря. Иисус видит перед Собой тех, кто его предадут или разбегутся, но отдает Себя им в дар в таинстве Евхаристии.
О.: А более житейский пример?
Э.: То есть пример с Иисусом тебе не подходит?
О.: Подходит, но хочется про обычных людей.
Э.: Два человека любят друг друга. Это не программируется, это нельзя запланировать, но это самое большое чудо, которое преображает жизнь. И ни одна наука не сможет это объяснить.
О.: Поддержу тебя. Многие люди мечтают летать… И… Я, конечно, не могу сейчас шагнуть с балкона и полететь… Вернее, могу, но это будет недолго и плохо кончится. Тем не менее, каждый из нас испытывал чувство полета, когда был влюблен. Как на картине Шагала, когда двое парят над городом, взявшись за руки.
Э.: В переносном смысле…
О.: Нет, в самом реальном. Похоже, мы поменялись ролями… И теперь я убеждаю тебя в существовании волшебства.
Э.: Ура! Мы договорились.
32. «Я не трус, но я боюсь»
Как была бы прекрасная жизнь, если бы в ней не было иррациональных страхов. То есть таких, которые не объясняются повышенной реальной опасностью. Конечно, стоит бояться самолета, если находишься прямо на взлетной полосе, но сколько людей боятся гораздо больше, сидя внутри взлетающей машины.
Те мои знакомые, которые доверчиво пустились со мной в полет, по прибытии в аэропорт назначения клянутся самыми страшными клятвами, что больше никогда в жизни не повторят этот опыт. Потому что я сначала крещусь, потом громко читаю молитвы, потом хватаю соседей за руки, а потом могу завизжать. Особенно если случится (а она почти всегда случается) легонькая турбулентность. Если турбулентность серьезная, лучше не буду описывать тот кошмар, в который я погружаю ближайшие десять рядов.
Нет, я все знаю. Что самолет — самый безопасный транспорт. Что риск погибнуть в автомобильной аварии в десятки раз выше. Что летчик не самоубийца и у него тоже есть семья. Я все знаю, но ничего поделать не могу. И начинаю пить валерьянку стаканами за неделю до полета, а коньяк на протяжении. Напиться до беспамятства — единственное, что как-то мне помогает.
Еще я очень боюсь застрять в лифте, хотя это тоже совершенно безопасно с точки зрения формальной логики. Что такого? Приедут и достанут. Но сам факт, что я не могу покинуть эту коробочку самостоятельно и завишу от ремонтной бригады, вгоняет меня в состояние тяжелой истерики и даже панической атаки.
И не твердите мне, что современный наркоз в условиях стационара совершенно безопасен. Я в курсе. Одна моя подруга готова даже зубы лечить под общим наркозом. Ей нравится отключиться, поспать и снова включиться. Я же настояла, чтобы мне аппендикс удаляли под местным. Очень больно, кстати. Но мне так спокойнее.
Моя дочь совершенно не боится летать и обожает «воздушные ямы». Когда самолет швыряет как щепку, она смеется и поет песни. Зато она боится мух. Банальных мух. И ни за что не войдет в комнату, если по ней летает крошечная дрозофила.
Мне кажется, если каждый будет честным и рискнет об этом рассказать, у любого найдется совершенно идиотская фобия, способная довести до реального инфаркта.
Что это было?Ольга: Эдуард… ээээ… у тебя есть фобии?
Эдуард: Ответ может тебя удивить. Я не в курсе. Есть какие-то вещи, которые вызывают во мне чувство некоторого внутреннего напряжения. Например, кататься на американских горках. Но это ведь фобией не назовешь? У меня нет иррациональных страхов.
О.: Ты просто утешение любого психотерапевта. Человек без глупых страхов.
Э.: Может быть, психотерапевт нашел бы у меня какие-то фобии. Я просто их не вижу. Ты можешь точно определить свои, я — нет.
О.: Если бы у тебя была фобия, ты бы ее узнал непременно. Ее нельзя не узнать, когда встретишь. Объясняю. У меня взрывной характер, я нервная, мои реакции на события часто бывают преувеличены, но в них наблюдается логика. Однако в том, что со мной происходит в полете, никакой логики нет.
Даже когда я в обычной ситуации предъявляю миру свой норов, я все равно сумасшедшая в свою пользу. Когда в дело вступает фобия, я перестаю быть собой. Это меня пугает, я не понимаю, откуда это взялось?
Э.: Не буду оригинален. Наверное, фобии провоцируются неприятными ситуациями в прошлом, которые так глубоко легли, что их и достать непросто. Но можно. Представь себе, что ты находишься в темноте и вокруг силуэты чудовищ. Ты их не видишь толком, но ощущаешь — они есть. У тебя есть два выхода — навсегда выбежать из комнаты или… Какой второй?
О.: Настучать чудовищам по мордам.
Э.: Не-ет… Свет зажечь. И увидеть, что нет никаких чудовищ, а есть вешалка, стул и комод. Для того чтобы избавиться от страха, необходимо встретиться с ним лицом к лицу.
О.: Мои фобии, все как одна, проистекают из страха потери управляемости. Я не контролирую ситуацию в самолете, в застрявшем лифте и под общим наркозом. И должна полностью положиться на других людей.
Э.: Следовательно, твой способ лечения — научиться доверять окружающим. Поначалу в более простых вещах.
О.: Но мне кажется, что если я не проконтролирую, то другой обязательно напортачит.
Э.: Довериться — это как раз передать ответственность другому и встретить результат. Каким бы он ни был.
О.: Как ты представляешь себе не очень удачный результат полета или операции?
Э.: Я его хорошо представляю. Поэтому советую тебе выбирать хорошую больницу и хорошего хирурга, а также не летать самолетами «Кукуево Авиа». А выбрав, не нервничать. Потому что твои нервы не прибавят пилоту и хирургу мастерства и удачи.
О.: Ох, а я хочу покомандовать хирургом. Честно.
Э.: Вот поэтому тебе и нужен общий наркоз. Учись делать жесты доверия. Когда ты сидишь в ресторане, ты ведь не бегаешь на кухню, чтобы проверить свежесть продуктов?
О.: Не бегаю. А зря. Но в России бывают и не такие фобии. Некоторые просто боятся выходить из дома. Криминальная обстановка напряженная.
Э.: Но это правда. В Квебеке, наоборот, существует фобия полной безопасности. Ты же сама была потрясена девушкой в ночном парке…
О.: Ой, можно я сама расскажу? Гуляем мы, значит, темным осенним вечером в парке, практически в лесу. Не с тобой, с другим монахом — из Вьетнама, ты знаешь. Фонарей в лесу нет. Гуляем, монах и я, в глубине лесного массива, никого вокруг, мы одни. Идем и разговариваем. Но я периодически молча боюсь маньяков. Внезапно шаги по гравию, навстречу нам бежит девушка… Ничего такого, Эдуард, просто совершает пробежку вечернюю. В темноте, одна. Увидела нас, сказала «бон суар» и дальше побежала, не дрогнув. Мы с монахом тоже дальше пошли, причем я — потрясенная. А девушка — нет.
Э.: Вот именно. Фобии зависят от контекста — личного и общественного.
О.: Но у нашего-то человека фобии можно граблями собирать…
Э.: Естественно.
О.: Я же не могу не реагировать на то, что маньяки на детей стаями нападают. Возникает желание дочь вообще наручниками к себе пристегнуть. И гулять ночью в московском парке мне в голову не придет.
Э.: Да, не стоит. А здесь я однажды говорил с молодой женщиной, которая получила образование эксперта-криминалиста. Она жаловалась, что в Квебеке ей совершенно нечего делать, нет никаких интересных преступлений, и вообще преступлений мало.
О.: Не раздражай нас. Мы тоже так хотим.
Э.: Послушай, но ведь ты же знаешь, кем поначалу заселялся Новый Свет…
О.: Частично каторжниками.
Э.: Выходит даже криминальный менталитет может быть повернут в другую сторону. Люди приезжали сюда в надежде новой жизни и постепенно они преобразовали свою жизнь. Мне кажется, в российском контексте проблема не в том, что ничего нельзя изменить, а в том, что мы уже не верим в возможность перемен.
О.: Опыт, Эдуард.
Э.: Иногда даже криминальные элементы понимают, что так жить нельзя. Вот тебе пример. Много лет назад в одном из храмов Рима украли статую Иисуса Пражского, одежда которого была украшена драгоценными камнями, дарами верующих. И вот — статуя исчезла.
О.: Добрые католики унесли на память?
Э.: Возможно и добрые… Кюре сходил в полицию, полиция ничего не нашла. Тогда он встретился с лидером местной мафии и объяснил, как плохо красть из Божьего дома. На следующее утро Пражский Иисус вернулся в том же, в чем и ушел. Как он проник в запертый храм, так и осталось неизвестным.
О.: То есть надо убеждать и разъяснять?
Э.: Не только убеждать, но и показывать действием.
