Владимир КУЛИКОВ,
СИМФЕРОПОЛЬ
Миша
Народ на Русском Севере внешне суровый, строгий, как окружающая его природа, потому не сразу можно разглядеть сущность человека: его чувства естественным образом скрыты глубоко внутри натуры и скупо выходят на поверхность, словно опасаясь затеряться попусту. В неторопливом, с достоинством поведении, в немногословном говоре с характерными интонациями он выдаёт свои чувства и отношение к собеседнику, украшая свою речь пословицами и поговорками, шутками и прибаутками.
Миша искренне, с доброй, присущей только ему улыбкой смотрит на меня, и в глазах его светится всё тот же семилетний крепыш, готовый без страха и сомнений совершать отчаянные поступки. Его жена, худощавая приветливая женщина, хлопочет, накрывая в кухне стол: ведь встретились два друга детства, которых судьба разъединила на много лет, которые не по своей воле живут теперь, жутко сказать, в разных странах, а их деревня, расположенная в семнадцати километрах от Красноборска, ушла в небытие, как тысячи деревень Русского Севера.
По-разному сложились наши судьбы. Миша после седьмого класса выучился на тракториста, танкистом отслужил в армии, вернулся в родные края, окончил вечернюю среднюю школу, переместился из опустевшей деревни в районный центр Красноборск, стал старшим мастером технического училища, где обучал подрастающее поколение механизаторов. Я же, как выпускник Ленинградского электротехнического института, был направлен в Новгород, а в 1964 году оказался в Симферополе для организации завода телевизоров.
Я заметил, что всякий раз, когда я приезжаю на родину, подсознательно мои поведение и говор трансформируются на манер той среды, которая меня окружает. Между тем в честь моего появления на стол выставляются пятидесятиграммовые гранёные стаканчики, бог знает как сохранившиеся с давних времён, и бутылка водки. Мы оба с Мишей по нынешним временам непьющие люди (и это всем известно). Однако общепринято, что, встречая дорогого гостя, надо поставить на стол бутылочку водки. Впрочем, в довоенных деревнях такой традиции не было. Водка, причём только мужчинами, употреблялась лишь на свадьбах, а по праздникам пили пиво, сваренное по старинным рецептам. Самогоноварением в наших краях не занимались. Женщины спиртное и табак не употребляли. Считалось позором для женщины, если она брала в руки рюмку водки, не говоря уже о папиросах или сигаретах, которых и у стариков не водилось. Традиция встречать гостя с бутылкой водки возникла в годы Великой Отечественной войны. Тогда от неизбывной тяжести труда и горя приобщились к водке и женщины, подчас сопровождая выпивку вновь созданной поговоркой: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик».
Не сговариваясь, мы вознамерились посидеть вдвоём, повспоминать давние годы, поговорить о товарищах, которых время разбросало по разным местам. Жена Миши, понимая нас, без слов ушла заниматься своими делами.
Едва мы уселись за стол, как до нас донёсся мужской голос: «Михаил Фёдорович дома?» Извинившись, Миша выходит. «Фёдорович, у меня что-то забарахлил мотор в машине: не заводится, стерва. Помоги, пожалуйста, в Пермогорье надо съездить». – «Проверь свечи, – отвечает Миша, – очисти контакты, а может, бензин в баке закончился… Если не заведётся, скажи, и я подойду, но сейчас у меня редкий гость, так что сам понимаешь…» Вернувшись к столу, как бы извиняясь, Миша поясняет: «Кузьмич приходил. Это наш новый работник. Он недавно подержанную машину приобрёл и ещё не научился её обслуживать. Вот и приходится помогать». И вот мы выпиваем с ним по стопке водки, закусываем, обмениваемся рассказами о своём бытии, делах, семье, потом вспоминаем наше теперь уже далёкое детство.
«А помнишь, как мы нашли заброшенный ткацкий станок, вытащили из него тончайшие отполированные деревянные пластинки, из которых сделали самолётики? Запускали их руками – в полёте они выделывали непредсказуемо сложные фигуры, и однажды мой попал в окно твоего дома», – рассказываю я о наших детских играх после очередной выпитой рюмки. Помню, как боялся гнева бабушки, но она не наказала меня, так как поняла, что это была непреднамеренная случайность. Миша хмыкнул, сказав, что они с Васей всё видели. Вспомнили и Васю, нашего общего друг детства, позже выпускника Архангельской школы моряков, а затем и мореходки, ставшего в конечном счёте настоящим морским волком, пробороздившим на торговых судах все моря и океаны.
Вскоре разговор зашёл о Мишином отце, которого он рано лишился, – о человеке могучего сложения, не раз ходившего охотиться на медведя, несмотря на то, что ружья у него не было. Деревня жила в те годы натуральным хозяйством. Однажды, разведав медвежью берлогу, он по старинке отправился на охоту с рогатиной. Поднятый из берлоги медведь оказался громадиной: под его тяжестью рукоятка рогатины сломалась, и разъяренный зверь напал на охотника, нанеся ему страшные увечья и оставив на его теле глубокие раны от когтей. Выхватив нож, Мишин отец поразил медведя наповал и, может быть, остался бы жив благодаря своему могучему здоровью, но помощь пришла с опозданием, и он умер от потери крови.
Матери Миши, на воспитании которой было трое детей, приходилось трудно, семья жила бедно, но мальчик рос крепышом. Видимо, по наследству Мише перешли те сила и отвага, которыми обладал его отец. Был случай, когда эти качества ему пригодились.
Однажды вечером, когда детям уже не полагалось быть на улице (а выросший без отца, Миша считал себя самостоятельным человеком), прямо навстречу ему двигался бык, возглавлявший стадо коров, возвращающихся с пастбища. Бык с большим кольцом в ноздрях был известен своей свирепостью, вся деревня его боялась. Но это не касалось Миши. Вместо того чтобы убежать, он направился прямо на быка. (Вся эта сцена происходила перед окнами нашего дома, а я, послушный приказанию бабушки, сидел в избе и смотрел в окно.)
Когда Миша подошёл почти вплотную к быку, тот наклонил голову до земли, как бы предупреждая о своей атаке. Миша как ни в чём не бывало стал дразнить быка, используя туесок, который был в его руках (он шёл за молоком, своей коровы у них не было). Бык недолго думая рывком подался вперёд, аккуратно поддел новоявленного тореадора на рога, немного его приподнял и, бросив на землю, наблюдал за дальнейшим поведением своего противника. Миша, не выпуская из рук туеска, невредимый встал на ноги и убежал. Взрослые, невольно наблюдавшие это быстротекущее событие, только ахнули, а кто-то, убедившись в благополучном исходе происшедшего, облегчённо произнёс в адрес ребенка: «Вот медведь!»
Этот эпизод снова ярко высветился в моей памяти, когда речь зашла о Мишином отце. Однако мой рассказ Миша выслушал без комментариев, не придав ему никакого значения, лишь по обыкновению хмыкнул.
В воспоминаниях незаметно прошло время нашей встречи, которая обоим принесла душевное удовлетворение. И мы тепло расстались в надежде когда-нибудь встретиться вновь.
Впрочем, больше встретиться нам так и не довелось. Через некоторое время я получил от родных из Красноборска сообщение, что Миша скоропостижно умер от инсульта прямо за баранкой автомобиля, на котором ехал по работе.
Урок
Школа, период получения знаний об окружающем мире и обществе, оставляет неизгладимый след в душе каждого человека. Некоторые уроки запоминаются на всю жизнь. Об одном из таких уроков я хочу рассказать.
После окончания четвёртого класса начальной школы, в которой учились дети из десятка окружающих деревень, я поступил в пятый класс средней школы села Красноборск, где жила в то время моя мать.
Красноборск ещё в царствование Екатерины Второй был назван городом, но затем с приходом советской власти по ходатайству его жителей был переименован в село. Сельская средняя школа располагалась в красивом двухэтажном кирпичном здании, построенном ещё до революции 1917 года, у неё была высокая репутация: некоторые учителя окончили Петроградский университет.
Вот в пятый класс этой школы и привёл меня старший брат Саша, который к тому времени уже окончил седьмой.
С чувством робости и восхищения входил я в этот храм, где мне предстояло получить среднее образование. Правда, об этом я как раз не думал. Просто меня поражала разница с той, прежней моей школой, которая располагалась в деревянном двухэтажном доме одного из раскулаченных крестьян, в котором было всего две больших комнаты: в одной размещались первый и третий классы, а в другой – второй и четвёртый. И, соответственно, было только две учительницы на всю школу.
После предварительного знакомства в канун учебного года на второй день началась учёба – первые уроки. Пожилая учительница русского языка Олимпиада Александровна вошла в класс, села к столу и, водрузив на нос очки, приступила к опросу по заданной на лето теме. А задано было ознакомиться с введением учебника русского языка С.Г. Бархударова. Предположив, что в классе будет много более развитых и подготовленных ребят, ради того, чтобы не ударить в грязь лицом, я выучил введение наизусть. Учительница вызвала первого ученика. Не получив от него вразумительного ответа, она громко и внушительно произнесла: «Единица!» Тут же подняла второго. Тот тоже принялся говорить что-то невнятное. И – снова: «Садись! Единица!»
