Вероятно, в глухих районах еще не освоенной европейцами Африки, во внутренней части Аравии, в глубинах Южной Америки существуют такие же слои имен, раз навсегда данных далекими предками, не перемененных ни разу и не видоизменившихся.
Там же, где (как в Европе, в Передней Азии, в Северной Африке) на протяжении тысячелетий волны народов перекатывались через утесы других народов, где сменялись языки, племена, цивилизации, — там такую первозданную простоту приходится с трудом разыскивать под толщами наслоений. Во всех случаях топонимика оказывается волшебным зеркалом, в котором отражаются и постоянство и перемены.
Вот почему тот, кто соприкоснулся с этой наукой, начинает панически бояться всякого произвола в обращении с именами мест: мы же далеко не у всех из них сумели и успели снять показания!
Как возникли простейшие наименования, мы уже видели, да можем увидеть и еще. Способ называния если и варьирует от народа к народу и от эпохи к эпохе, то лишь в частностях. В принципе он остается неизменным: описание по приметам.
Путешественник Грум-Гржимайло рассказывает:
«Мы достигли ключика, не имевшего никакого имени, а потому и названного Рахметом (проводником) УРУС-КИИК-УРДУ-БУЛАК, то есть „Ключ, на котором русские били джейранов“».
Чем не название для затерянного в пустыне источника и чем оно хуже десятков тысяч других, утвержденных народами и долгое время благополучно существующих в мире названий? Разве оно хуже, чем ОЗЕРО ТАНЦУЮЩИХ ЛОСОСЕЙ (есть такой топоним на дальнем нашем северо-востоке), или чем ДЖЕБЕЛЬ-КАРАНТАЛЬ — «Гора, на которой Иисус Христос проводил свой сорокадневный пост» (такое имя имеется в Передней Азии)? Или китайского ДЗАМАЦЗИГОУ, которое гольд Дерсу Узала у Арсеньева переводит как «Речка, где отпечатаны лошадиные копыта на грязи».
Ничем не хуже. Разница только в том, что одно утверждено и существует, известно множеству людей, а другое наименование могло так и умереть через неделю после рождения…
Но могло и не умереть.
Проблема длительности сроков жизни топонима — совершенно неисследованная проблема.
В городе Братске была остановка автобуса возле красивой и могучей сосны, которая росла там в момент начала строительства Братской ГЭС. Остановка стала именоваться СОСНА. Во всяком случае, так ее звали пассажиры, народ.
Строительство закончилось. Сосну срубили. Но люди, особенно зимой, когда окна автобуса замерзают, еще много лет продолжали спрашивать, беспокоясь: «Сосну проехали?»
Вероятнее всего, сейчас той остановке дано уже какое-нибудь другое, официальное название. Но, может быть, так, а может быть, и нет. А во-вторых, если здесь дело закончилось скорой смертью топонима, то можно назвать множество случаев очень долгой жизни топонима уже после исчезновения реалии, послужившей поводом к его образованию.
От случая с братской Сосной в принципе ничем не отличается случай с московской улицей КУЗНЕЦКИЙ МОСТ.
История не новая и уже набившая оскомину, но напомнить ее тут не помешает.
Мост через речку Неглинную, перестроенный из деревянного на каменный в середине XVIII века «архитектуры гезелем» Семеном Яковлевым, простоял здесь до 1819 года и был снесен, а река засыпана и заключена в трубу. Он существовал (в каменном виде) неполных 60 лет. А имя, перешедшее от моста на улицу, живет вот уже больше полутора веков, даже если считать только «безмостный» период его существования, и поживет еще. Мы с вами ходим по Кузнецкому Мосту, и после первого момента недоумения, который переживает каждый малоосведомленный немосквич, настолько привыкаем к нему, что его имя не кажется нам топонимическим парадоксом.
А таких парадоксов — пруд пруди. Потому что любое слово или сочетание слов, раз став именем, разрывает связь со своим былым вещественным значением и превращается в «чистое название».
Попробуйте каким угодно законом упразднить слово «река» и заменить его хотя бы близким словом «поток». Очень сомнительно, чтобы язык подчинился такому насилию. Потребуется не одна сотня лет, чтобы подобная замена могла произойти, да и то, если обстоятельства приведут к тому.
А имена мест — к сожалению или к нашему удобству — меняются сплошь и рядом, и по основательным причинам, и по чистому недомыслию, и в значительном большинстве случаев народы довольно легко мирятся с этим, если, конечно, не совершается грех против «системы топонимики» данной страны.
Такое случается даже с большими городами, даже со столицами стран, а когда речь идет о микротопонимике, о малых объектах, такие метаморфозы зачастую остаются даже никем не замеченными.
К. Лагунов в очерке «Нефть и люди» (журнал «Новый мир»), описывая перемены, которые разведанная нефть принесла на Обский север, удивляется странности местных имен населенных пунктов.
«Здесь… странные, непривычные слуху названия деревень: ТРАМАГАН, АГАН, ВАРЬЕГАН… А есть и с тройным наименованием: ПИЛЮГИНО-АЛЛОЧКА-ПОИЩИ УЗДЕЧКУ…»
К сожалению, автор ничего не поясняет, и я не знаю, какой именно пункт местности так назван: что-нибудь вроде Юрина Точка, какое-нибудь временное изыскательское становище или большое приобское поселение. Думается, однако, мы не ошибемся, если сочтем, что скорее не село, не старая деревня, а микроновостройка, какая-нибудь заимка, какой-либо геологический опорный пункт… Но как и почему у одного места могло образоваться три имени?
Мне думается, это как раз и свидетельствует о том, что речь идет о незначительном обитаемом пункте со сменным населением. Вряд ли возможны три разных имени у одного уже сложившегося поселка. Два — куда ни шло: «НЕЕЛОВО, НЕУРОЖАЙКА — тож». Это бывает. А три…
А вот когда имя меняется естественно. Сельцо КУЧИНО стало называться МОСКВА, потому что оно превратилось в город. Город ТВЕРЬ стал городом КАЛИНИНОМ, когда Россия стала РСФСР.
Похоже, что обский населенный пункт первоначально звался именно Пилюгино. Есть в Заволжье поселок нефтяников с таким названием. Существует довольно обычная русская фамилия Пилюгины; во «Всем Петрограде» за 1915 год отмечен Николай Васильевич Пилюгин, сапожник. В современной ленинградской телефонной книжке числятся Пилюгин Ф. О. и Пилюгина Т. И. Фамилия, думать надо, идет от диалектного «пилЮга» — «приставала, надоедный, наянливый человек». У Даля отмечено наречие «пИльно», а может быть, прозвище пошло и от глагола «пилить».
Легкомысленное Поищи Уздечку более походит на насмешливую времянку, возникшую в языке каких-то пришлых весельчаков. Всерьез такие топонимы обычно не создаются, и данный намекает, по-видимому, на некий трагикомический случай, памятный небольшой группе людей… Что-то вроде скалы ПРОНЕСИ ГОСПОДИ, полуимя, полупредупреждение…
Ну, а уж Аллочка, по самой нетипичности имени, кричит: я — новое. Меня принесли сюда молодые советские специалисты, люди не слишком церемонные, иронические, жизнерадостные…
Я, разумеется, не выдаю вам никаких гарантий, ибо у меня нет данных для научно-точного анализа. Только очень сомневаюсь, чтобы все три имени когда-либо существовали одновременно, могли возникнуть одновременно и все три могли в равной степени закрепиться за местом.
Попутно я «поднимаю проблему»: следует приглядеться повнимательнее не только к «долгоиграющим» топонимам, но и ко «времянкам» ограниченного срока действия.
…То, что никому не запрещено назвать по своему усмотрению любое место земного шара, приводит к существенным трудностям для ученого, стремящегося этимологизировать уже существующее и особенно древнее название.
Довольно ясно, что благодаря изначально царствующему в этой области свободному произволу чрезвычайно большой оказывается роль чистой случайности в возникновении топонимов.
В глубине Кызылкума есть урочище, именуемое АДАМ-КРЫЛГАН, что значит «Погибшие люди». Кто погиб, когда погиб, почему погиб — навряд ли можно установить с точностью. Неизвестно, идет ли речь о заблудившихся и погубленных жаждой путниках, о какой-либо болезни, о нападении врагов.
