Россия и экономики АТЭС могут сотрудничать по многим направлениям. Это и привлечение инвестиций из АТР в освоение наших региональных углеводородных ресурсов — как в геологоразведку и добычу, так и в дальнейшую переработку. И участие стран АТР в инфраструктурных проектах по экспорту нефти и газа, угля и электроэнергии из Сибири и Дальнего Востока, в первую очередь в Китай и Южную Корею. Перспективным является сотрудничество в сфере развития альтернативных и возобновляемых источников энергии. В этой области Китай обладает большим опытом, который может быть крайне полезен для России.
— Что конкретно может предложить Россия?
— Россия уже реализует ряд крупных проектов. В консорциуме с японскими и индийскими компаниями осуществляется разработка месторождений «Сахалин-1» и «Сахалин-2», откуда идет экспорт газа и нефти в страны АТР (в частности, в Японию и Корею). Добычу и экспорт угля в Якутии ведет российско-корейское предприятие «Эрэл». Экспорт угля в страны АТР осуществляют также компании ОАО «СУЭК», «Мечел», «Кузбассразрезуголь», «Сахалинуголь». В апреле 2011 года ОАО «Газпром» и консорциум Japan Far East Gas Co. подписали соглашение о совместной реализации в районе Владивостока проекта строительства СПГ-завода и газохимического комплекса. Предполагается, что он будет запущен до 2017 года. Одним из основных рынков сбыта должна стать Корея.
Идет сотрудничество и в рамках АТЭС. В 2012 году министерство реализовало два самофинансируемых проекта: «Энергетические связи между Россией и Восточной Азией: стратегии развития в XXI веке» и «Использование океанских энергоресурсов прибрежных зон стран АТЭС в качестве стабильного источника экологически чистой электроэнергии в регионе». Во второй половине 2012 года будут реализованы еще четыре проекта, частично финансируемых АТЭС. Важно, что они касаются таких аспектов, как использование возобновляемых источников энергии и энергии моря.
— И все же главный партнер в регионе — Китай?
— Смотря о каком сотрудничестве мы говорим. Мы расширили за последние 7 лет саму географию поставок — было 6 стран, а стало 10. Не говоря уже об объемах. В Китай сегодня идет 21 миллион тонн нефти ежегодно (в 2005 году — 8 миллионов тонн). Выросли объемы поставок в США и Южную Корею. Но каждый из наших партнеров в этом регионе готов купить больше.
— Китай прозрачно намекал о желании забрать себе возможности двух очередей ВСТО — все 80 миллионов тонн. Мы готовы им это продать?
— Зависит от того, будут ли созданы соответствующая инфраструктура и стимулы для разработки новых месторождений Сибири и Дальнего Востока. Мы над этим работаем сейчас.
— Россия располагает такими объемами черного золота, чтобы удовлетворить потребности Китая?
— Согласно данным разведки, располагает. Есть месторождения в Восточной Сибири, которые находятся на стадии проектов. Чтобы начать их освоение, нужна договоренность о будущей цене нефти в долгосрочной перспективе. Сегодня цена на рынке серьезно колеблется, а на переговорах с теми же китайцами мы пока не достигли взаимовыгодного соглашения. Без ясности мы не можем просчитать объем инвестиций, необходимых для освоения месторождений и строительства инфраструктуры. Мы должны знать, будет ли гарантирован сбыт этой нефти по цене не ниже той, что заложена в планах. Когда строили трубопровод на Дацин (ответвление от ВСТО-1), формула будущей цены была зафиксирована в контракте с Китаем, поэтому весь проект получился рентабельным.
— Китайцы — сложные переговорщики...
— Вообще коммерческие переговоры по цене ведут сами компании — Минэнерго в них участвует опосредованно. В отношении Китая это преимущественно «Роснефть» и «Газпром». Правительство же занято решением других проблем, например строительством трубопровода. Будем следить за ситуацией: поставки энергоносителей относятся к разряду стратегических, и мы просто обязаны увязать их с генпланом развития отрасли.
— То есть, по-вашему, паника в отношении нехватки нефти неоправданна?
— Опасения были. Хотя бы потому, что длительное время восточносибирские месторождения практически не осваивались. И понятно почему: в России до недавнего времени действовала довольно косная система налогообложения. Только этой весной были приняты распоряжения правительства по шельфу и по трудноизвлекаемым запасам. Как только они заработают в полную силу, у компаний появится стимул для ввода в эксплуатацию новых месторождений и для высокотехнологичного освоения старых. В постановлениях прописаны принципы предоставления льгот — налоговых, по экспортным пошлинам. С Минфином мы сейчас заканчиваем разработку методик, как это будет делаться. Срок — 1 октября: к этому времени все поправки в законы должны быть разработаны.
— Что это даст?
— Рынок уже положительно оценил эти решения. Признаюсь: давно такого не было, я бы назвал произошедшее прорывом, который позволит изменить ситуацию в корне и начать разработку шельфа.
— Принятых мер для этого достаточно?
— Мы в начале пути. Стратегическая задача — завершить в обозримом будущем реформирование налоговой нагрузки на отрасль, снизить налоговое бремя на нефтедобычу, убрать субсидии для ориентированной на экспорт переработки, выйти на налогообложение финансового результата.
— Почему же этого не сделали до сих пор?
— Задача крайне непростая, особенно с учетом роли нефтяной отрасли по наполнению российского бюджета. Факторов много — и человеческие, и объективно отраслевые. Все это требует времени, но мы четко видим стратегию реформы и двигаемся в таком направлении.
— А что Минфин? Готов потерять в доходах?
— Там есть понимание. Мы с Сергеем Дмитриевичем (Шаталов — замминистра финансов. — «Итоги») знаем друг друга давно — еще со времен моей службы в этом ведомстве. Минфин справедливо вопрошает: в чем объективность критериев? И как «делить» месторождение, если в одной его скважине трудно-, а в другой — легкоизвлекаемая нефть?
— У вас есть ответы?
— Ищем. Например, само применение тех или иных технологий — уже показатель степени сложности извлечения нефти.
— Нефть — основа бюджета. Не боитесь лишить государство доходов?
— Ни в коей мере. Многие восточносибирские месторождения и шельф сейчас разрабатываются. Можно и дальше сохранять нынешние налоги и пошлины, но тогда уже через несколько лет мы потеряем уровень в 500 миллионов тонн добычи нефти. Не говоря уже о приросте.
— В диалоге со странами АТЭС тема разработки шельфа обсуждается?
— А как вы думали, если в их число входят США и Канада? Совсем недавно «Роснефть» подписала соответствующее соглашение с американской ExxonMobil — как раз о совместной разработке шельфа и об обмене технологиями. Заинтересованность проявляют также Китай и Япония.
— До сих пор западные компании, даже подписывая соглашения, технологиями делиться не спешили. Что изменилось?
— Не было стимулов и условий для разработки шельфа. Если бы не появилось распоряжение правительства № 443, то и соглашения с ExxonMobil, Eni, Statoil вряд ли были бы подписаны. Шельф — это огромные затраты и риск. Ведь никто не гарантирует, что реальные запасы соответствуют заявленным. Во всем мире такие риски иногда берет на себя государство — проводит геологоразведку, а уже предварительно оценив запасы, привлекает операторов. В России на геологоразведку выделяется ничтожно мало — 20 миллиардов рублей в год. Из этого на нефтяной сектор приходится только миллиард. А нужно несколько миллиардов долларов! Вот и приходится перекладывать риски на компании. Те, кто приходит на шельф, де-факто консервируют средства на многие годы: сначала проводят разведку, а потом только строят платформы, ведут добычу.
— Отсюда недавнее предложение ФАС и Минприроды по упрощению доступа на шельф для частных компаний?
— Такой доступ есть и сегодня. Западные концерны туда допущены. Но нужно больше игроков: слишком уж сложные эти месторождения и малоизученные.
— До геологоразведки тоже иностранцев допустите?
— Сейчас и в этой сфере все меняется. Раньше не было стабильного заказа, вот и не было геологоразведки. Кадры в России остались, нужно просто создать спрос и стремиться отдать заказ отечественным частным компаниям. Вариантов много. Минприроды, например, предлагает давать гарантии, чтобы в случае обнаружения запасов компания, занимавшаяся геологоразведкой, могла производить добычу.
— Минэнерго предложило оказывать адресную поддержку крупнейшим инвестпроектам в нефтегазовой сфере в случае падения цены на нефть до 60 долларов за баррель. Где деньги возьмете?
