…Ленин так подробно рассказал мне о Нике Самофракийской, как будто всю жизнь только и занимался вопросами античной скульптуры…
Он обладал широчайшими знаниями в области искусства, поражал своим эстетическим кругозором».
Величайшему из борцов за освобождение человечества — В. И. Ленину высокая красота искусства помогала вести бой за утверждение подлинно прекрасной жизни для трудящихся.
И потому такими естественными и убедительными кажутся слова каменщика В. Богомолова, написанные им в письме, опубликованном «Комсомольской правдой»:
«Вы… говорите, что в век космоса некогда вздыхать о Блоке, восторгаться музыкой Баха, что это устарело. Значит, это все ушло в прошлое? Не верю. И никогда не поверю!
Как могут устареть или уйти в прошлое Пушкин, Толстой?!
Как может устареть Чайковский?! На мой взгляд, так может говорить только сухой, черствый и односторонний человек… По-моему, в наш космический век настоящее и искреннее чувство любви необходимо человеку больше, чем когда-либо».
Не случайно молодой каменщик, говоря о прекрасном в искусстве, тут же сблизил в своем представлении это понятие с красотой большого человеческого чувства. Молодежь наша правильно считает, что вопросы эстетического воспитания не могут быть оторваны от трудовой, общественной деятельности человека, от мира его внутренних чувств и нравственных представлений. Эстетическое у нас в обществе идет в ногу с этическим. Это значит, что само понятие «прекрасное» тесно связано у нас с общественным поведением человека, его жизненными принципами и устремлениями, его моральными устоями — в общем, со всем его человеческим обликом.
Не надо быть особенно искушенным в эстетике, чтобы понять такие простые истины:
что настоящая женская красота имеет мало общего с вульгарной броскостью или смазливостью и, еще того меньше, с личиком, где явно проступают злоупотребления по части косметики;
что одухотворенный взгляд человеческих глаз («глаза — зеркало души») привлекательнее, чем бессмысленный взор даже самых очаровательных очей;
что музыка мелодичная, музыка, вызывающая хорошие человеческие чувства, глубокие раздумья, приятнее уху и сердцу, чем музыка кричащая, скрипящая, дергающаяся — в общем, та самая какофония, которую авторы модной современной музыки за рубежом выдают за новое слово в музыкальном искусстве;
что строгая соразмерность всех частей здания, стройность его архитектурных форм и внутреннее удобство более отрадны и взору зрителя и жильцам, чем нагромождение роскошных зодческих ухищрений.
Человек, неспособный отличать красивое от безобразного, не увидит разницы и между истинно прекрасным и поверхностно привлекательным. И он не сможет по-настоящему познать в жизни многие высокие радости, которые полностью ощущает лишь тот, кто способен хорошо и сильно чувствовать, кто научился распознавать подлинную красоту.
Ведь каждый день строительства нашей страны приближает великое будущее — коммунизм. Истинно прекрасное, красивое все больше проникает в нашу жизнь, становится реально доступным для каждого.
И потому вполне естественно, что стремление нашей молодежи к духовному совершенствованию становится с каждым днем все ощутимее. Университеты культуры, в которых читаются лекции, разгораются споры по различным вопросам искусства, коллективные посещения концертов, театров, художественных выставок стали одним из первых параграфов программы жизни бригад коммунистического труда. Все это говорит об огромном внимании нашего народа, прежде всего молодежи, к проблемам эстетического воспитания.
Говоря сегодня о правильном восприятии красоты, о понимании прекрасного, мы имеем в виду не только литературу, театр, музыку, кино, архитектуру, но и убранство жилищ, поведение человека в обществе и то, какое он носит платье, какого покроя его костюм, какова его повседневная речь, — все это у нас теперь стало признаками общей культуры.
«Эстетическое воспитание представляет собой необычайно важную, неотъемлемую часть общего культурного развития человечества, — отмечает писатель Леонид Леонов. — Красота предметов и окружающей среды, в которой человек вращается, воспитывает у него чувство вкуса, а вместе с тем личную дисциплинированность…».
Когда мы говорим, что необходимо спорить о вкусах, речь, конечно, идет не о том, что кто-то, например, любит полакомиться вишневым вареньем, а другой предпочитает паштет из селедки… И не о том, что каким-то девушкам больше по душе блондины, а иным кажутся привлекательнее брюнеты. Тут действительно спорить не о чем. Ешьте себе на здоровье варенье или паштеты, оказывайте внимание белокурым или, наоборот, чернявым. Это ваше личное дело. Лишь безнадежный ханжа или унылый скукодей может быть недоволен тем, что запросы, вкусы людей многообразны и многолики, как вся живая природа. В этом отношении замечено совершенно правильно: сколько людей, столько вкусов. И только наши недруги клевещут на нас, изображая дело так, будто в нашей социалистической стране вкусы людей унифицированы, подогнаны под один ранжир.
Мы хорошо знаем, что это не так, что вкусы наших людей широки и разнообразны беспредельно.
Много раз, ведя с молодежью беседы о хорошем вкусе, об уточнении критериев общих эстетических оценок, мне приходилось слышать один и тот же пример, приводимый в качестве некоего контрдовода:
— Как можно говорить о каких-то принципиальных оценках вкуса, когда вот, например, такой великий писатель, как Лев Толстой, решительно не принимал творчества Шекспира… А Ленину не очень нравилась поэзия Маяковского. У кого же тут лучший вкус?
Между тем вопрос этот поставлен вообще неправильно, так как его пытаются решить как бы в безвоздушном пространстве, то есть в отрыве от определенных исторических и многих других условий, всегда так или иначе отражающихся на вкусе человека.
И нельзя расценивать художественные симпатии и антипатии великих художников и мыслителей применительно лишь к понятию — хороший или плохой вкус. Вряд ли ктонибудь сомневается в том, что у Шекспира и Толстого, у Ленина и Маяковского был высокохудожественный вкус.
Однако известно, что отношение Толстого к Шекспиру, к его драматургии было отрицательным. Утверждая в своих теоретических высказываниях, что драма обязана быть «религиозной», «поучительной», должна обязательно нести в себе некую христианскую мораль. Толстой считал драматургию Шекспира «безнравственной». Пьесы великого поэта эпохи Возрождения, естественно, не отвечали толстовской теории «религиозной драмы». Время показало, что творения Шекспира продолжают и сейчас волновать миллионы людей, так же как и гениальные творения самого Толстого.
Что касается Маяковского, то действительно Ленин вначале не принимал его творчества. Владимир Ильич был воспитан на классической поэзии; своеобразная форма и новое звучание строки у Маяковского были для него непривычными. Кроме того, известно, что впервые Ленин услышал стихи Маяковского в чрезвычайно дурном и манерном исполнении одной артистки, претенциозность чтения которой очень рассердила Владимира Ильича.
Но известно и другое: после встречи со студентами Вхутемаса (Высших художественно-технических мастерских), восторженно и пылко говоривших о своей любви к Маяковскому, Владимир Ильич стал больше интересоваться творчеством поэта, которым так горячо увлекалась лучшая часть советской молодежи, и, как потом писала в своих воспоминаниях Н. К. Крупская, «подобрел» к Маяковскому. Следует еще вспомнить, что впоследствии стихи Маяковского «Прозасе давшиеся» очень понравились Ленину, который заявил об этом публично, со свойственной ему скромностью оговорив при этом, что он не считает себя человеком компетентным в поэзии, но ручается, что с политической точки сфения стихи Маяковского абсолютно верны и он, Ленин, давно не получал такого удовольствия… Таким образом, дело тут было не в плохом или хорошем вкусе. Речь шла о том, что в специальных вопросах искусства, скажем, в выборе художником средств для выражения идеи, построения формы произведения — даже такие люди, как Ленинвождь Октябрьской революции и Маяковский — поэтический глашатай идей Октября в литературе, могли расходиться. Это еще раз подтверждает, что и в таком плане вопрос о вкусах требует всестороннего освещения.
Однако, как бы многообразны ни были оттенки общественного вкуса, мы среди окружающих нас все-таки различаем людей с хорошим, верным, добрым вкусом и таких, о ком общее мнение справедливо утверждает: «Безвкусный человек».
Вкус, говоря практически, — это сумма представлений человека о красоте, его способность и умение отличить красивое от некрасивого. Вкус человека — это его пристрастия, тяготения, симпатии в области литературы, искусства. Это, наконец, и склонности, которые проявляются в том, какой костюм выбирает человек, какое убранство жилья он предпочитает, какими предметами домашнего обихода окружает себя. Это также и его манера обращения с окружающими, весь внешний характер поведения человека.
