Кругом множество печатных объявлений, во всех бросаются в глаза канцеляризмы и бюрократический синтаксис.
Сушка волос прекращается за 5 мин. до закрытия.
Купание без шапочки воспрещено. Указ горсовета. Действ, с пн. 12.09.1980.
Убедительная просьба. Вход воспрещен. Только для сотрудников.
Голос, звучащий в подобных объявлениях, неотделим от той долгой политической борьбы за признание прав и обязанностей граждан, которая шла при Третьей республике. Размеренный, обезличенный комитетский голос — а где-то вдали смеется ребенок.
Году в 50-м Фернан Леже написал серию полотен под названием «Plongeurs» — «Ныряльщики в бассейне». Эти картины, с их первичными цветами и спокойными, простыми линиями, прославляли мечту и планы рабочих, которые наслаждаются досугом и — поскольку они рабочие — преображают досуг в нечто, еще не имеющее названия.
Сегодня до осуществления этой мечты дальше, чем когда бы то ни было. И все-таки порой, складывая свою одежду в шкафчик в мужской раздевалке, надевая ключ на запястье, принимая обязательный горячий душ, перед тем как ступить в ванночку для ног, подойти к бортику большого бассейна, нырнуть, я вспоминаю эти картины.
На большинстве плавающих, помимо обязательных купальных шапочек, темные очки для плавания, которые защищают глаза от хлорки. Взглядами пловцы обмениваются редко, а если кто-то из них случайно заденет ногой другого, то немедленно извиняется. Атмосфера не та, что на Лазурном берегу. Здесь каждый сам по себе, каждый независимо преследует собственную цель.
Поначалу я обратил на нее внимание, потому что она плавала не так, как все. Движения ее рук и ног были на удивление медленными — подобно движениям лягушки, — и в то же время это ей не слишком мешало. У нее были другие, не как у всех, взаимоотношения с водной стихией. Китайский мастер Ци Байши (1863–1957) любил рисовать лягушек, и сверху их головы выходили у него очень черными, словно на них надеты купальные шапочки. На Дальнем Востоке лягушка — символ свободы.
Ее шапочка была золотисто-рыжего цвета, одета она была в купальный костюм цветочной расцветки, немного напоминавшей чинц, английский ситец. Ей было под шестьдесят, я предполагал, что она вьетнамка. Позже я обнаружил, что ошибался. Она из Камбоджи.
Каждый день она плавала почти час, дорожка за дорожкой. Как и я. Когда она решала, что пора, вскарабкавшись по одной из лесенок в углу, уходить из бассейна, на помощь ей приходил мужчина, сам плававший в нескольких дорожках от нее. Он тоже был из Юго-Восточной Азии, чуть худее, чуть ниже ростом, чем она, с лицом более точеным — ее круглое лицо напоминало луну.
Он подходил к ней сзади и клал руки на ее зад, чтобы она, стоя лицом к бортику бассейна, могла на них сесть, и слегка поддерживал ее, когда они вместе вылезали из воды.
Оказавшись на твердом полу, она направлялась от бортика к ножной ванночке, ко входу в женскую раздевалку, одна; в походке ее не было заметно прихрамывания. Однако, раз за разом наблюдая этот ритуал, я видел, что при ходьбе тело ее напряжено, словно растянуто на колышках.
Мужчина со смелым, точеным лицом был, вероятно, ее муж. Не знаю, почему я слегка сомневался на этот счет. Было ли дело в его почтительности? Или в ее холодности?
Когда она появлялась в бассейне и собиралась войти в воду, он сходил по лесенке до середины, она садилась ему на одно плечо; затем он осторожно погружался, пока вода не дойдет ему до бедер, чтобы она могла спуститься на воду и уплыть.
Оба они знали эти ритуалы погружения и извлечения наизусть и, возможно, сознавали, что вода здесь играет роль более важную, чем любой из них. Быть может, поэтому они и казались скорее партнера-ми-исполнителями, чем мужем и женой.
Шло время. Чередой проходили дни. Наконец однажды, когда, отмеряя свои дорожки и плывя друг другу навстречу, мы с ней впервые за тот день поравнялись — нас разделяла какая-нибудь пара метров, — мы подняли головы и кивнули друг другу. А когда, собираясь уходить из бассейна, поравнялись в последний раз, то обменялись знаком «au revoir»[8].
Как описать этот знак? Он включает в себя приподнятые брови, откинутую, словно в попытке отбросить волосы назад, голову, сощуренные в улыбке глаза. Очень незаметно. Очки, подтянутые кверху, на купальную шапочку.
Однажды, когда я после плавания принимал горячий душ — там, в мужской раздевалке, восемь душей, кранов, чтобы их включить, нет, надо нажать на старомодного вида кнопку, похожую на дверную ручку, фокус же в том, что среди этих восьми имеются некие различия в длительности потока горячей воды, по окончании которого приходится снова нажимать на кнопку, и к тому времени я уже точно знал, в каком душе горячая струя не выключается дольше всех, и, если он был свободен, я всегда выбирал его — так вот однажды, когда я после плавания принимал горячий душ, под соседний встал тот мужчина из Юго-Восточной Азии, и мы обменялись рукопожатиями.
После мы перекинулись парой слов и договорились, когда оденемся, встретиться на улице, в маленьком парке. Так мы и сделали, и его жена присоединилась к нам.
Тогда-то я и узнал, что они из Камбоджи. Она состоит в очень дальнем родстве с семейством знаменитого короля, а впоследствии принца Сианука. Двадцати лет, в середине 70-х, бежала в Европу. До того изучала искусство в Пномпене.
Говорила она, а я задавал вопросы. У меня снова появилось ощущение, будто он выполняет роль охранника или помощника. Мы стояли у берез, рядом с их припаркованным «ситроеном» модели С15, где два сиденья спереди, а сзади свободное место. Машина, повидавшая виды. Вы по-прежнему пишете картины? — спросил я. Она подняла руку в воздух, жестом изобразив, будто выпускает птицу, и кивнула. У нее часто бывают боли, сказал он. Еще я много читаю, добавила она, на кхмерском и на китайском. Тут он дал понять, что им уже пора бы садиться в свой С15. Я заметил, что с зеркальца заднего вида свисает крохотное буддистское колесо Дхармы, похожее на штурвал корабля в миниатюре.
После того как они отъехали, я лег на траву под плакучими ивами — стоял месяц май — и понял, что думаю о боли. Она покинула Камбоджу — тогда еще Кампучию — в год, когда Сианука свергли, вероятно, с помощью ЦРУ, и, когда «красные кхмеры» под предводительством Пол Пота, захватив столицу, приступили к насильственному выселению двух миллионов ее обитателей в сельскую местность — там им, лишенным любой частной собственности, пришлось учиться тому, как стать «новыми кхмерами»! Миллион из них не выжили. В предшествующие годы Пномпень и окружающие его деревни систематически бомбили американские самолеты В-52. Погибло не меньше ста тысяч человек.
Народ Кампучии с его могучим прошлым, — Ангкор-Ват, тяжелые, не ведающие боли каменные статуи, впоследствии расколотые и разграбленные силой чего-то, что нынче принято считать страданием, — народ Кампучии в тот момент, когда она покинула родину, был окружен врагами: вьетнамцами, лаосцами, тайцами; в то время его тиранили и зверски уничтожали собственные провидцы от политики, превратившиеся в фанатиков, чтобы мстить самой реальности, чтобы свести реальность к одномерной. Подобная редукция несет с собой боль — столько, сколько поместится в сердце.
Глядя на ивы, я наблюдал за тем, как стелются по ветру их листья. Каждый листок — маленькое прикосновение кисти. Я понял, что невозможно отделить боль, очевидно унаследованную ее телом, от боли, что пережила ее страна в последние полвека.
Сегодня Камбоджа — самая бедная страна Юго-Восточной Азии, девяносто процентов ее экспорта производится в мастерских-потогонках, где делают вещи для многонациональных торговцев тряпками, украшенными брэндом.
Мимо меня пробежала группа четырехлетних детей, они направились вверх по ступенькам, через стеклянные двери — на урок плавания.
Когда я в следующий раз увидел ее с мужем в бассейне, то приблизился к ней, дождавшись, пока она доплывет до конца очередной дорожки, и попросил ее назвать мне причину своей боли. Она ответила тут же, словно сообщила название места: полиартрит. Началось, когда я была молодая, когда поняла, что должна уехать. Спасибо, что поинтересовались.
Левая половина ее лба немного другого цвета, чем остальная часть, более коричневая — словно бы к ее коже некогда приложили продолговатый лист, от которого осталось небольшое пятно. Когда голова ее, откинутая назад, плавает на поверхности воды и лицо напоминает луну, это пятно на лбу можно сравнить с одним из «морей» на лунной поверхности.
Мы оба брели по воде, и она улыбалась. Когда я в воде, сказала она, я меньше вешу, и через некоторое время у меня перестают болеть суставы.
Я кивнул. А потом мы опять стали плавать. Плавая на животе, она, как я уже говорил, двигала ногами и руками медленно, словно лягушка. На спине она плавала, как выдра.
