Введение декрета в действие сопровождалось всякого рода репрессиями. Церкви, многочисленные монастыри произвольно закрывались. Священников арестовывали прямо во время службы, иные принуждены были подметать улицы; из священнических одежд шили красные флаги. Меньше чем за год двадцать епископов, десятки священников, диаконов, монахов и монахинь были уничтожены. Чтобы бороться с религиозностью народа, устраивались целые антирелигиозные спектакли. Раки с мощами почитаемых святых были вскрыты. Есть действенное средство… показать народу «нетленные» мощи, — утверждало коммунистическое руководство того времени. — Ничего нет лучше для того, чтобы разоблачить перед лицом легковерной массы низкий обман, на котором покоится всякая религия вообще, и русское православие в частности.[18] Были осквернены и мощи преподобного Сергия, а монастырь, им основанный, закрыт и превращен в антирелигиозный музей. Городок, возникший вокруг монастыря получил имя революционера — Загорск (сегодня он вновь обрел название, которое носил прежде — Сергиев Посад). Гражданская война между Красной и Белой армиями вызвала разгул насилия. Что же касалось церковной администрации, то, принимая во внимание, что связи с отдельными территориями стали невозможными, Патриарх разрешил некоторым епископам в отрезанных от Москвы епархиях принимать все нужные решения, не докладывая Патриархии. После окончательной победы большевиков, хотя он и избегал всего, что касалось политики, ему пришлось вынести новые нападки на Церковь. В 1922 году обрушился страшный голод на страну. Власть приказала изъять все драгоценные предметы, хранившиеся в церквах, продать их и помочь жертвам голода. Патриарх сам решил сделать это, но воспротивился изъятию освященных предметов (таких, как священные сосуды). Власти с этим не посчитались, и когда во многих местах верующие пытались помешать изъятию ценностей, это стало предлогом для целой волны арестов среди духовенства. Начались процессы и казни. Из одного секретного письма Ленина видно, что это провокация, задуманная с тем, чтобы «расстрелять как можно больше духовенства».[19] Патриарх Тихон был вызван как свидетель на один из этих процессов, а затем обвинен и арестован.
Тем временем среди духовенства возникло несколько групп; их называли «обновленцами». Они выдвигали большую реформаторскую программу. Часть предлагаемых реформ, например, по модернизации литургии, возможно, была бы поддержана Собором 1917–1918 гг., если бы его работа не была прервана. Другие были абсолютно неприемлемы с точки зрения традиций православной Церкви. В частности, предлагалось посвящать в епископы людей женатых. В православной Церкви священники обычно женаты, имеют семьи. Но епископы избираются только из числа монахов и, следовательно, иметь семьи не могут. «Обновленцы» высказывались за новую ориентацию Церкви, более социальную, и выступали за сотрудничество с большевиками. Пользуясь ситуацией и получив поддержку властей, они учинили настоящий путч — организовали коллегиальный орган для управления Церковью, созвали Церковный Собор, который низложил Патриарха; обновленцы сделали все для того, чтобы привлечь на свою сторону епископов и приходы, не без помощи политической полиции, арестовавшей их противников. Всем этим они надолго скомпрометировали в глазах простых верующих саму идею о реформе Церковной жизни.
Патриарх Тихон под давлением международного общественного мнения и после того, как он выразил сожаление по поводу своей «антисоветской деятельности», был освобожден. И сразу же активно взялся за восстановление единства православной Церкви. Большинство епископов и священников из числа тех, кто встал на сторону «реформаторов», вновь подчинились его авторитету. Наряду с этим, он повторял во многих декларациях, что Церковь, не будучи ни красной, ни белой, признает и поддерживает Советскую власть. Патриарх умер в 1925 году, оставив завещание, где указал имена трех епископов, способных, как полагал, его заменить, до той поры, пока не будет созван Собор для избрания его преемника. Первые два уже были в ссылке, а третьего не замедлили арестовать, но он, в свою очередь, назвал своим преемником митрополита Сергия.[20] И он тоже был арестован. Освобожденный спустя несколько месяцев, митрополит опубликовал вместе с несколькими епископами заявление о своем лояльном отношении к большевистской власти, что вызвало большие споры среди духовенства. Бесспорно, уже Патриарх Тихон начал налаживать отношения с большевистской властью, хотя при этом старался держаться ближе к нейтралитету. В своем верноподданическом заявлении митрополит Сергий употребил выражение, ставшее легендарным: «Мы хотим быть православными и одновременно признавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи». Он также благодарил советское правительство за его «внимание к духовным нуждам православного населения». Более того, многие считали, что он не имел права говорить от лица всей Церкви, т. к. был в это время лишь заместителем местоблюстителя, то есть, выражаясь не церковным языком, заместителем временно исполняющего обязанности Патриарха, в силу сложившихся обстоятельств. Его также упрекали в том, что, противозаконно перемещая епископов, несогласных с ним, он, подобно обновленцам, опирался на советскую власть. Несколько епископов порвали с митрополитом Сергием, считая, что временно должны сами руководить своими епархиями, как это уже было во время гражданской войны в областях, отрезанных от Патриарха. Так они дали толчок зарождению целого движения, смысл которого заключался в уходе в подполье.
Новая фаза антирелигиозной борьбы началась одновременно с объявлением коллективизации. Сигнал был дан публикацией постановления, фиксирующего статус религиозных организаций. В основном этот текст (он был официально отменен только в 1990 году!) повторял антирелигиозные законы прошлых лет, но после его появления вновь участились аресты епископов и священников. Закрытие церквей пошло ускоренным темпом. Множество храмов было разрушено. Иконы и богослужебные книги сжигались целыми телегами. Был введен новый календарь; неделя теперь состояла из пяти или шести дней, а воскресенье, как день отдыха, упразднялся. К 1935 году Церковь, казалось, была вытеснена из общества. Действительно, видимой жизни Церкви не существовало, но тем не менее, она не погасла, а широко продолжалась повсюду, но тайно — стала катакомбной. Катакомбы XX века! В их недрах и пробудилась вера маленького Александра.
Под сенью преподобного Сергия
Родители Александра Меня принадлежали к поколению, которое, в целом, не испытывало сомнений в правильности избранного пути и строило будущее общество, не ставя перед собой метафизических вопросов. Его отец учился в техническом институте и, подучив диплом инженера по текстильной промышленности, полностью отдался своей работе. Еврей по национальности, он утратил веру в детстве под влиянием своего учителя, но все же не стал воинствующим атеистом. Любая религия была ему чужда, но он терпимо относился к ней.
Вольф Гершлейбович и Елена Семеновна с сыновьями Александром и ПавломЗато мать Александра — Елена[21] была глубоко религиозна. Тоже родившаяся в еврейской семье, она была матерью воспитана в любви к Богу, Творцу Вселенной, любящему всех людей. «Когда я впервые услышала слова о страхе Божием, — вспоминает она, — я с недоумением спросила маму: „Мы ведь любим Бога, как же мы можем Его бояться?“ Мама ответила мне: „Мы должны бояться огорчить Его каким-нибудь дурным поступком“. Этот ответ меня вполне удовлетворил».
Ко всему прочему, Елена находилась под большим влиянием своей бабушки (иначе говоря, прабабушки Александра). В семье не без гордости рассказывали, как она была исцелена самим Иоанном Кронштадтским. В Харькове, в 1890 году, оставшись вдовой с семью детьми, она заболела. Врачам не удавалось ее вылечить. Однажды соседка рассказала ей, что в городе проездом находится знаменитый проповедник, и уговорила ее пойти к нему. Церковь и площадь вокруг были переполнены людьми, но соседка помогла ей пробиться сквозь толпу, и подойти к о. Иоанну. Посмотрев на нее, он сказал: «Я знаю, что вы еврейка, но вижу в вас глубокую веру в Бога. Помолимся вместе Господу и Он исцелит вас от вашей болезни». Месяц спустя она была совершенно здорова.
С детских лет Елену притягивало христианство. В девять лет она объявила матери, что хотела бы креститься. Новость произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Чтобы отвратить материнский гнев, брат разбил оконное стекло. Спустя несколько лет она стала бывать на службе в баптистской общине. Однажды присутствовала при крещении взрослого человека в реке и была этим очень взволнована. Ее контакты с баптистами вызвали дома новые ссоры. В конце концов, после того, как она помирилась с родителями, в Харьков приехала ее двоюродная сестра Вера[22] и увезла с собой в Москву.[23] Елена окончательно обосновалась в Москве и там вышла замуж.
