– Ну что ж, смена цивилизаций есть естественный процесс. Единственное, нужно постараться сделать его как можно менее кровавым, – неожиданно для собравшихся возвестил я.
Услышав мое заявление о гибели американской цивилизации, за столом загрустили. Заговорили об Ираке и кровопролитии. Повисла тяжелая атмосфера, и у нас было видение, будто бы этот классический зал с роскошными желтыми стенами, обитыми материей, как в камере для буйных умопомешанных, снующие официанты с букетами шашлыков и закуской – все это происходит в тридцатые годы и вот-вот начнется мировая война.
Я прервал молчание предложением вернуться к космологии. Энтузиазма не последовало, поскольку астрофизики не любят космологов, считая их авантюристами, а организатор конференции сразу созналась, что ничего в этом не понимает, потому что занимается теоретической наукой. Ее спросили, какой это теоретической наукой она занимается, на что она отшутилась, что той самой, чтобы никто не понимал, какой, и побольше давали денег.
Я стал проповедовать свои взгляды, осторожно обходя свое мнение о лженаучности космологии. Я говорил о том, что при взаимодействии ученых происходит накопление заблуждений, которые выстраиваются в ложные концепции, и их экспериментальная проверка стоит огромных финансовых средств и усилий ученых, а также задерживает развитие науки на десятилетия, если не века.
Меня слушали почти не перебивая, потому что я заверил, что, в общем, не имею в виду именно их науку и именно Соединенные Штаты, потому что, сказал я, США еще не весь мир, и мир чуть-чуть больше этой страны, с чем компания за столом охотно, хотя и растерянно согласилась. Но стоило мне опять заикнуться о проблемах космологии, на меня набросился Примак: «Какие проблемы? Ну, назовите хотя бы одну!»
Я сказал, ну вот например то, что обсуждалось и на этой конференции. Как успели сформироваться галактики и даже кластеры галактик, когда на это современная космологическая модель практически не оставляет времени, тогда как в Deep field (глубоком поле), полученном с Хаббловского телескопа, видны вполне сформированные галактики с доплеровским красным смещением, говорящим о их возрасте, чуть ли не совпадающем с возрастом Вселенной, по оценкам современной космологической теории.
В ответ я снова получил кислую улыбку. Если бы я мог их коллекционировать, я наверняка попал бы в книгу рекордов Гиннеса как обладатель наибольшей коллекции кислых улыбок.
Далее Нэнси Абрамс решительно доложила, о чем их книга, подавила поползновение атеистически настроенной астрофизички что-то возразить о Боге, и наконец мы все были освобождены друг от друга тем фактом, что из-за своего стола поднялся корифей и старейший ученый Donald Lynden-Bell – британский астрофизик, известный своими теориями галактик, содержащих центральные массивные черные дыры, которые являются источниками энергии квазаров. Он принципиально отказался пользоваться микрофоном, поскольку обладает поразительно громким голосом. Дональд Линден-Белл поведал собравшимся всю историю открытия черных дыр, начав с Ньютона, причем говорил так, как будто был с ним лично знаком и дружен. Основная идея его речи заключалась в том, что при взаимодействии ученых происходит накопление заблуждений, которые выстраиваются в ложные концепции, а экспериментальная проверка последних стоит огромных финансовых средств и усилий, а также задерживает развитие науки на десятилетия, если не века.
Джоэль Примак срочно сделал вид, что спит. Нэнси сидела с отсутствующим взглядом, однако агрессивно помахивая ногой.
После речи мы пожали друг другу руки и чинно расстались.
На обратном пути мы с супругой посетили место, где Джордж Вашингтон принимал командование над революционными войсками в день, ставший Днем независимости Америки. Рядом стоял памятник Линкольну.
«Один не желал платить налоги Британии, создавшей Северо-американские колонии, другой решил разорить независимый, кормивший всю страну Юг... – подумалось мне. – Славные вехи американской истории...»
Мы покидали черные дыры Гарварда, взмывая на канадском самолете в туманную высь Массачусетских небес... Я с удовлетворением вспоминал, как в последний день своего пребывания сообщил таксисту, что космология – лженаука...
Глава 3
Гравитация Острова свободы
Посещение Гарварда и занимательная встреча на банкете меня не удовлетворили, и я продолжил свой путь по косогорам планеты Земля в поисках чего-нибудь еще, что могло бы пролить свет в моем понимании самых, я бы сказал, коренных вопросов мироздания, столь далеких, казалось бы, от суеты мирской, однако таких же суетных, как и любые другие начинания человека.
Так случилось и в то утро, когда я с легким недоумением проснулся в бунгало гостиничного комплекса «Los Caneyes», обустроенного в индейско-крестьянском стиле, находящегося поблизости от крошечного, грязного городка с обманчиво-сладким названием «Santa-Clara», где-то в центре Острова свободы, в простонародье именуемого Куба.
«Куба далеко! Куба рядом!» Какой там рядом! Больше чем рядом! Вот она, наползла на меня огромным пространством океана, без стеснения заглядывающего сначала в круглое окошечко самолета, подернутое сахарком лютого надоблачного морозца, а потом пялющееся зеленью вод в окно гостиницы в Гаване на неизвестно каком этаже... окно, открывающееся в полный рост. Такого в западных гостиницах не встретишь. Остров свободы воистину свободен. Хочешь – прыгай в окно, а хочешь – повремени.
Сначала Куба встретила меня дышащим в лицо океаном, а вот теперь слеповато глядящей на меня выкрашенной стеной гостиничного домика – гордого строения туристической деревушки, полнящейся курами...
Если учесть, что я слыву домоседом и тихоней, такие бешеные прыжки в пространстве пугают не только меня. А тот факт, что за последние три месяца это уже второе мое пришествие на остров, хотя до этого я на нем никогда не бывал, вполне позволяет заподозрить, что Куба возобладала надо мной какой-то особой индивидуальной гравитацией, притягивающей именно меня, мой крошечный чемоданчик и мою верную спутницу, – разумеется, тоже с чемоданчиком, весело-зеленым и мелким, как коробочка из-под каши «Геркулес».
Все случилось по воле бумажки, официального письма из университета, проводящего конференцию по гравитации и космологии[10]. Я всегда неровно дышал к бумажкам, а тут в ответ на мою скромную просьбу пригласить меня с супругой на конференцию в качестве научных писателей, кубинские товарищи ответили не каким-нибудь завалящим интернетным сообщением, а настоящей официальной бумажкой с огромной овальной печатью!
Я болезненно увлечен космологией – наукой, которая одновременно и манит, и настраивает против себя своей самоуверенной и подчас несносной фантазией, называемой моделированием и теориями, фантазией, строго подкрепленной высшей математикой, что должно делать ее более реальной, однако оставляя менее приемлемой.
Космология – это раздел астрономии и астрофизики, изучающий происхождение, крупномасштабную структуру и эволюцию Вселенной. Данные для космологии в основном получают из астрономических наблюдений. Эти наблюдения в начале 1920-х годов, в сочетании с прогрессом в теоретической физике, сумели поставить космологию в ряд точных наук, тогда как до этого она, скорее, была областью философии и отменным поводом сжигать еретиков на кострах.
Сейчас сложились две космологические школы: эмпирики ограничиваются интерпретацией наблюдательных данных, не экстраполируя свои модели в неизученные области; теоретики пытаются объяснить наблюдаемую Вселенную, используя некоторые гипотезы, отобранные по принципу простоты и элегантности.
Нетрудно догадаться, что я горячий сторонник эмпириков, ибо глубоко раздосадован философской, политической и религиозной спекуляцией космологическими моделями... Мол, если космологическая постоянная равна нулю – то Бог есть, и надо соблюдать все заповеди, а если не равна, то можно безобразничать, как заблагорассудится, или наоборот. Теоретики продолжают искать игрушечные решения своих игрушечных вопросов... А целая толпа псевдофилософствующих разъясняет нам, во что верить, а во что нет... А что, если Вселенная – мембрана, точнее, коврик? Тогда что же, можно убивать друг друга по четвергам? А что, если Вселенная – половая тряпочка? Тогда можно по пятницам?
Итак, от нечего ли делать, от страсти ли к познанию и некоторым новым физическим ощущениям, которые нам дарит смена климата, мы очутились на Кубе.
Куба – страна социалистическая... хотя и с поднимающим голову мелким предпринимательством, разрешенным Кастро в «особый период», когда Куба положила зубы на полку и, оставшись без заказов Советского Союза на сахар и грейпфруты, без запчастей и нефти, поступавшей взамен, буквально перешла на вспахивание полей волами, и слово «интернациональ», прибавляемое к слову «клиника», обозначает на Кубе ничто иное, как то, что заведение это приличное и предназначено исключительно для иностранцев.
