Если весь наш постсоветский мир - это не театр, как утверждал великий Шекспир, а такая вот школа, в которой столь нестандартным образом надо завоевывать внимание столь нестандартных учеников, то что такое социальная роль? Любая роль - учителя, политолога, политического философа?
Реальность ("ши" по Конфуцию) настоятельно требует повышения уровня сложности аналитических построений. А школьники в состоянии освоить лишь донельзя упрощенные "мин". Как тогда вводить одно в правильное соответствие с другим?
Не первый раз я сталкиваюсь с подобной проблемой. И, как мне кажется, нашел приемлемый способ ее решения.
В момент, когда выйдет эта публикация, двадцать первая в рамках второго моего газетного сериала, выйдет и книга, в которой первый сериал ("Медведев и развитие", если кое-кто еще помнит) превращен в двухтомное исследование "Исав и Иаков. Судьба развития в России и мире".
Ну, так вот… В книге есть целая часть, которую я сознательно не стал публиковать в газете, назвав отказ от "огазетивания" этой части исследования "погружением на глубину". Разве это девальвировало другую часть исследования, в которую вошли - конечно же, серьезно переработанные, - газетные материалы? Никоим образом.
Ценя невероятную редакторскую дерзость А.Проханова, готового печатать мое исследование в десятках номеров газеты, я ни злоупотреблять этим не собираюсь, ни превращать рискованные и без того газетные марафоны в дурную бесконечность, в "перпетуум мобиле".
Подойдя к некоей черте, за которой сложность аналитических построений войдет в противоречие с газетным жанром, я не сойду с дистанции, а уподоблюсь гегелевскому кроту истории. То есть ненадолго погружусь в негазетные, так сказать, изыскания. С тем, чтобы в итоге предъявить заинтересованному читателю полномасштабное исследование в виде очередной книги, в которой будет как газетная, так и "негазетная" часть.
Пока что мы вместе с читателем к этой черте лишь понемножечку приближаемся. А раз так - продолжим "школьные упражнения", не сетуя на качество школы и не заискивая перед теми ее учениками, для коих изучение географии возможно лишь после пробуждения специфической мотивации.
То, что я предложил читателю в виде соотношения имен (мин) и реальности (ши), может быть описано и с использованием европейского научного аппарата. Но этот (хорошо знакомый специалистам по лингвистике и семантике) аппарат с его "коннотатами", "денотатами" и так далее… он… ну, как бы поделикатнее выразиться… Он и сложнее конфуцианского аппарата, и суше (то есть выморочнее) оного. Конечно же, европейский аппарат позволяет технологизировать то, что аппарат китайский технологизировать не в состоянии. И потому приходится пользоваться синкретическим аппаратом, в котором есть место и китайским понятиям, и европейским открытиям новейшего времени.
Тот же социокультурный вирус, например… Его не Конфуций изобрел и не его последователи. Хотя и конфуцианцы оперировали сходным инструментарием. И все же - вирусами занялись, конечно же, европейцы.
Сначала они поняли, что такое вирусы биологические. Поняли - как на практическом, так и на теоретическом уровне. Возникли и теоретическая биология, и вирусология, и другие более сложные дисциплины.
Конечно же, понять по-настоящему, что такое социокультурный вирус, можно лишь детально разобравшись в природе вирусов иных - биологических, в том числе. Но начать сейчас подобным разбирательством заниматься - значит, переступить ту черту, наличие которой я только что оговорил.
ЭТО МОЖНО было сделать и раньше. Но зачем? Можно было, говоря о различиях между кризисом и катастрофой, начать расписывать уравнения Вольтерра-Локки. Но, во-первых, это не в газете делают. И, во-вторых, утонуть в деталях легче, чем анализировать принципы.
Принцип же, который я сейчас хочу обсудить с читателем, - агрессивность. Европеец чаще всего существо метафизически агрессивное. Он все, что познает, немедля превращает в оружие. Познав биологические вирусы, он использовал это знание во благо, научившись бороться с определенными заболеваниями. Но тут же он использовал это знание во зло… создавши вирусы боевые.
Нобелевский лауреат, астрофизик С.Хокинг (человек очень осведомленный) после 11 сентября 2001 года сразу же заговорил об угрозе "вируса Судного дня". То есть вируса, способного уничтожить человечество не частично (как, между прочим, ЛЮБАЯ ядерная война), а полностью. Ответ на эту угрозу Хокинг предложил специфический. Начни я его рассматривать - мы вновь рискуем утонуть в частностях. Давайте лучше о принципе.
Итак, сначала европейцы открыли биологический вирус и тут же создали соответствующее оружие.
Затем они, европейцы эти (если кому-то удобней, то евроамериканцы), создали компьютер. Возникли разного рода новые дисциплины. Наиболее на слуху, видимо, такая дисциплина, как "искусственный интеллект".
Параллельно развивалась теория систем.
После создания всего этого понятия "ядро системы", "периферия системы", "коды, хранящиеся в ядре" стали междисциплинарными. Их задействовали (размяли, детализировали) сразу и биологи, и специалисты по искусственному интеллекту, и математики, занятые общей теорией систем, и…
И политические культурологи. Если точнее - специалисты по социокультурному моделированию. Но главное, опять же, не в этих профессиональных деталях, а в принципе.
Как только были разработаны все основные понятия (социокультурное ядро, социокультурная периферия, социокультурные коды) - дошло дело и до того, что связано с… С социокультурными вирусами.
Про вирусы компьютерные все знают. И понимают, что речь идет не о метафоре - об изделии. То есть о том, что можно и изготовить, и запустить. К вопросу о метафизической агрессивности европейца как оборотной стороне его технологической изощренности.
Компьютерные вирусы стали оружием, применяемым в специфических военных действиях. Такого рода оружие является одной из частных модификаций так называемого "нелетального" оружия. А оно, в свою очередь, является одной из модификаций "оружия пятого поколения". На подходе уже - оружие шестого и чуть ли не седьмого поколения. Но это, опять же, частности. Хотя и весьма существенные.
Принцип же - прост, как мычание. Как только появились не биологические, а иные вирусы (ну, хотя бы компьютерные), речь зашла и о вирусах социокультурных (а также когнитивных и иных). Подчеркиваю - речь зашла о них не как о метафорах, а как об изделиях. Социокультурный вирус - это такое же изделие, как и вирус компьютерный. И это - тоже оружие. Которое кто-то относит к пятому, а кто-то к шестому поколению. Я со своими коллегами - к шестому. Но это, опять же, частности.
Принципиально же тут только одно. То, что социокультурный вирус является оружием в той же степени, как и вирус компьютерный.
Когда правительственные компьютеры ряда государств подверглись атаке, то есть воздействию компьютерных вирусов, - что сделали государства? Они расценили это как акт кибертерроризма. И, сообразуясь со статьями международного законодательства, обратились в международные инстанции, дабы подвергнуть предполагаемых террористов уголовному преследованию. Они ведь не стали, будучи оч-ч-чень демократическими государствами, рассуждать вместо этого о том, что каждый гражданин должен иметь законное право на мессиджи, заполненные вирусами и адресованные чужим информационным системам.
Но в каком-то смысле, согласитесь, - что компьютер, что мозг. Просто в мозг как суперкомпьютер засылают адекватные этому "супер" когнитивные вирусы.
Итак, есть вирусы как средство поражения тела (биологические). Есть вирусы как средство поражения информационных систем (компьютерные). Есть вирусы как средство поражения мозга-суперкомпьютера (когнитивные). А есть вирусы как средство поражения вашей социокультурной макросистемы (культуры, цивилизации). Это вирусы социокультурные.
Почему же анализ социокультурных боевых вирусов расценивается как поползновение на человеческую свободу, как возврат к идеологическому диктату, цензуре, инквизиции особого рода? А анализ боевых компьютерных вирусов таким образом не расценивается?
Что? Дураки и негодяи могут, видите ли, этой аналитической рефлексией неадекватно воспользоваться? Так они любой рефлексией могут неадекватно воспользоваться.
У тех социальных групп, которые справедливо обеспокоены возможностью очередного государственного развала, групп уже отнюдь не малочисленных, - есть один фундаментальный изъян. Они боятся сложности.
В результате их раз за разом разделывают, так сказать, под орех те, кто освоил сложность эту самую (эффективную, разумеется). Терпя от освоивших оную малосимпатичных лиц и структур одно сокрушительное поражение за другим, группы прогосударственные (и те, кто от их лица выступает) огорчаются аки дети. И обязательно на что-нибудь ссылаются. То на загадочность применяемого против них оргоружия… То и вовсе на мистику…
