Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков.
И будут жаловаться милым,
Что не родились в те года,
Когда звенела и дымилась,
На берег рухнувши, вода.
...И пусть я покажусь им узким
И их всесветность оскорблю,
Я – патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю,
Я верю, что нигде на свете
Второй такой не отыскать,
Чтоб так пахнуло на рассвете,
Чтоб дымный ветер на песках:
И где ещё найдёшь такие
Берёзы, как в моём краю!
Я б сдох, как пёс, от ностальгии
В любом кокосовом краю.
Но мы ещё дойдём до Ганга,
Но мы еще умрём в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.
16. Семён ГУДЗЕНКО. Пишет [email protected]: "…А есть ещё Семён Гудзенко…"
Конечно, есть. Есть целая плеяда прекрасных фронтовых поэтов – Гудзенко, Орлов, Друнина… Это кроме перечисленных ранее. Со студенческой скамьи ушёл в начале войны в 1941 году на фронт. Воевал под Москвой, на Буге и Днестре, в Венгрии и Словакии. В одном из стихотворений Гудзенко писал: "Мы не от старости умрём – от старых ран умрём". Так и случилось. 15 февраля 1953 на тридцать первом году он ушёл из жизни. Умер от ран.
Когда на смерть идут, – поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв – и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
...
Бой был коротким. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.
17. Сергей ОРЛОВ. Так уж случилось, что из фронтовых поэтов не было ни одного, кого бы мы назвали гениальным. Но отбери по десять лучших стихотворений у десяти фронтовых поэтов, и это будет сборник гениальной поэзии. Всех вновь не назовёшь, опять кто-то будет упрекать: нет Марка Соболя, или Евгения Винокурова, или Сергея Викулова. Но каждый из них в ответе за всех. Пишет filgrad: "Понимаю, что список не безразмерный, но и хоть кто-нибудь из поэтов фронтового поколения (да, Слуцкий, но хотя бы ещё кто-то) должен там быть…"
Сергей Орлов, так и помню по юности его обгорелое лицо танкиста на вечерах поэзии.
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград…
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...
18. Юлия ДРУНИНА. Прокоп пишет: "А Юлия Друнина? А Сергей Орлов?.." Конечно же, говоря о фронтовой поэзии, никак нельзя пройти мимо Юлии Друниной. Кто ещё из женщин ходил в атаку? Кто описал так свой бой? Страшная вещь, не имеющая права на существование, – женщина на войне. Страшная смерть в 1991 году. Это не самоубийство, это вызов ельцинскому режиму, её последний бой. Она писала в одном из последних стихов: "Безумно страшно за Россию…" И в записке: "…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…"
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
19. Алексей ФАТЬЯНОВ. Его песни, как и песни Михаила Исаковского, являются самой высшей поэзией. Конечно, можно вспомнить и светловскую "Гренаду", и сурковскую "Землянку", у многих поэтов есть по одной замечательной песне. У Фатьянова что ни песня, то шедевр. В самый разгар войны, в 1942, рождается одна из самых популярных, как на фронте, так и в тылу, песен Великой Отечественной войны – "Соловьи". А ведь поэт только что вышел из окружения, был ранен. Но – побеждала не казённая, а народная жизнестойкость. Не мешали этой жизнестойкости ни штрафбат, куда он попал по огульному обвинению и воевал в нём вплоть до второго ранения в Венгрии, ни послевоенное осуждение демагогами его, как "певца кабацкой меланхолии" за прекраснейшую песню "Три года ты мне снилась".
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят,
Немного пусть поспят.
Пришла и к нам на фронт весна,
Солдатам стало не до сна –
Не потому, что пушки бьют,
А потому, что вновь поют,
Забыв, что здесь идут бои,
Поют шальные соловьи.
20. Владимир ЛУГОВСКОЙ. going_out из Англии пишет: "Вертинский и Луговской – они куда значительнее того же, к примеру, Поплавского…" Интересна неожиданная близость имён – ностальгирующий эмигрант Вертинский, весь оставшийся в прошлом, и строитель будущего Луговской. Искренний романтик социализма тридцатых годов. Его книги "Мускул", "Страдания моих друзей", "Большевикам пустыни и весны", воспевали стройки и преобразования 1930 годов. Тогда же в его стихи вошла тема границы, пограничников. Поэт ездил по всему Союзу (республики Средней Азии, Урал, Азербайджан, Дагестан, российский Север) и везде видел грандиозные перемены. Впрочем, так оно и было, страна строилась вплоть до конца брежневских времён. Заводы, научные центры, новые города. Поэту было чем увлечься. Одно из самых известных его стихотворений – "Итак, начинается песня о ветре…" "Слово "ветер" в моих стихах, – писал поэт, – стало для меня синонимом революции, вечного движения вперёд, бодрой радости и силы". Позже пришло время осмысления всего сделанного. Возникла такая значимая поэма, как "Середина века".
Пусть любая мне радость приснится, постигнет любая невзгода, –
Никогда не забуду друзей и товарок тридцатого года.
Тех, кто жили в горячей бессоннице от напряженья,
В каждый день выходили упрямо, как ходят в сраженье.
Вы, в холщовых рубахах, в седых сапогах из брезента,
Все дороги узнали от Мурманска до Ташкента.
На афганской границе и на китайской границе
Видел я ваши солнцем сожжённые лица.
Вы, строители, гидротехники, агрономы,
Были в каждом ауле, в кибитке и в юрте – как дома.
Это русские люди, как нас называли – Иваны,
Рыли в снежной Сибири, в казахской степи котлованы,
Шахты ствол опускали, крутили подъёмные краны.
Через четверть столетья их юные лица актёры несли на экраны.
21. Леонид МАРТЫНОВ. Его фамилию назвал мне ВВК. Он в чём-то походит на Луговского. Только сибирской породы. Оба родом из русского авангарда, Луговской – из конструкти- вистов, Мартынов – из футуристов. Леонид Мартынов дважды рождался как поэт заново. Сначала из Сибири на Москву, вослед за южанами – Багрицким, Олешей, хлынула мощная молодая сибирская поэзия и проза – Всеволод Иванов, Вячеслав Шишков, Леонид Мартынов, Сергей Марков. Москва их быстро осадила, показав место. Ретивых Мартынова и Маркова даже репрессировали за их якобы сибирский сепаратизм. Впрочем, репрессии оказались не столь страшными, сибиряков из таёжной глухомани сослали в Вологду и Архангельск. Рыбу бросили в реку. Они и там прекрасно писали. У Мартынова вышел в результате его главный сборник стихов "Лукоморье", где поэт возрождает миф о Сибири как о некогда существовавшем древнем счастливом царстве. Тогда же появился ещё один утопический сборник "Эрцинский лес". Именно уехав из Сибири, поэт стал по-настоящему воспевать её. Может, ссылка и сделала из молодого футуриста и космополита сибирского сепаратиста? Сказочно-фантастический мотив поисков страны счастья обоих сборников тогдашняя критика осудила за отрыв от времени и аполитичность. Мартынова перестают печатать вплоть до самой смерти Сталина. Второй взлет поэта произошёл в годы оттепели; ещё до поэзии шестидесятников Леонид Мартынов, обретя второе дыхание, стал первой ласточкой вольного движения, выпустил с 1960 года до 20 книг.
