— Давно так начал тонуть котел? — озабоченно спросил он.
— Четыре дня… — прошептал Фу-Хэ, видимо порядочно трусивший перед непонятной прожорливостью земли.
— Сразу тонет?
— Один ночь! Моя вчера рису вари — кушай, котел оставь… Утром работа начинай, котела земля кушай.
Карасев посмотрел на небо.
— Так и есть: солнечная сторона.
Инженер провел на поле корейца несколько часов. Он ходил взад и вперед, как будто измерял что-то, щупал землю каблуками, снова и снова пробовал вытаскивать увязший в сухой земле котел и что-то записывал у себя в книжке. И чем дальше, тем сумрачней и озабоченней становилось его лицо. Не слушая причитаний корейца, он молча сел на лошадь и тронулся в обратный путь, задумчиво опустив голову.
— Неужели там тоже? — спрашивал он себя. — Вот так предварительные исследования Кругликова! Мы тоже копали шурфы. Но ведь это всего-навсего полтора метра, а глубже?
Он пожимал плечами.
Небо натягивало на свое мягкое голубое тело лохмотья туч.
Снова поднимался ветер.
В лагере было тихо. Большинство уже спали, и только Алексей и еще несколько человек поджидали у костра возвращения Карасева. Его задержка беспокоила Алексея: он часто отходил от костра и вглядывался в темноту, надеясь рассмотреть на вершине сопки силуэт всадника. По небу растрепанными птицами мчались облака, и среди них кувыркалась, крутилась и прыгала луна. Тучи хотели захватить ее с собой, но она вырывалась. Когда луна показывалась из-за туч, степь освещалась тусклым бесцветным мерцанием. Она казалась встревоженной и настороженной. Ветер неистовствовал в осоке. Ждали грозы.
Алексей сильно устал после дневной работы и решил больше не ждать Карасева. В последний раз он поднялся на склон сопки и осмотрелся. Случайно, когда на секунду показалась луна, молодой человек стоял лицом к избушке Максима. Точно освещенная молнией перед Алексеем возникла картина, успевшая, прежде чем потухнуть, крепко врезаться ему в память.
Он увидел узкую косу, поросшую осокой, лодку, вытащенную на берег, убогое жилье Максима и развешанные сети. Вокруг хижины вся осока была повыдернута на несколько метров, а трава старательно притоптана. Сначала Алексею это показалось странным. Он никогда прежде не замечал такого двора вокруг хижины Максима. Но уже в следующий момент внимание Алексея было привлечено к маленькой тени, вдруг шмыгнувшей из избы к осоке, постоявшей там в нерешительности и потом быстро скрывшейся за углом. Смутное подозрение шевельнулось в голове Алексея, но, подумав, он решил, что собственно ничего необычного не видел. Он пошел к себе в палатку, и скоро уже спал.
Рабочие, оставшиеся дежурить у костра, тихо разговаривали друг с другом. То один, то другой клевали носом. Товарищи его подталкивали, он встряхивался и шел за щепками для костра.
Вдруг один из сидевших поднял голову и тревожно потянул носом воздух. Потом встал и начал осматриваться. Снова понюхал воздух. И вдруг, увидев что-то, испуганно закричал:
— Ребята! Пал идет!
Разом все вскочили на ноги. И увидели, что где-то около хижины Максима бегают по земле красные зверьки, шустрые, суетливые, прячутся в осоке, догоняют друг друга и снова разбегаются по степи. Эти зверьки затеяли нето игру, нето драку между собой.
Кто-то кричит:
— Товарищи! Мы под ветром!
Один рабочий хватает ведро и бьет в него чуркой. Другой пронзительно свистит, засунув в рот пальцы. Третий бежит по палаткам, будит всех и торопит:
— Товарищи! Степь горит! Скорей! Траву рвать, товарищи! Пал идет! Живей, живей!
Первым выскакивает из палатки Алексей. Один за другим поодиночке подбегают к костру рабочие. Как только они узнают что случилось — сна как не бывало. Все знают, что делать. Приказаний не ждут. Рассыпавшись в цепь, рабочие набрасываются на траву, словно она ведет наступление на лагерь. Они ползают на коленях, перебегают с места на место и, хватая кустики травы, вырывают ее и кидают вперед.
Красные зверьки становятся все суетливей и беспокойней. Они наскакивают один на другого, обдают друг друга брызгами кровавой слюны и возятся, возятся в траве, как не в меру разыгравшиеся котята. Но скоро зверьков становится меньше: большие проглатывают маленьких. Из-за озера идет ветер. И под ним красные зверьки вскидываются на дыбы и вдруг стремительно и чудовищно вырастают. Они превращаются в гигантские огненные столбы, красные смерчи, которые, колеблясь и извиваясь, идут над степью прямо к лагерю. Обогнавший их ветер доносит до людей жаркое удушливое дыхание огня и хрусткий шум его поступи.
И люди, осажденные огнем, мечутся перед палатками и, до крови рассекая руки, хватают острую жесткую траву и рвут ее, рвут, потому что в этом — единственное спасение от степного пала.
Дым затягивает небо. Тучи становятся еще мрачней, еще лохматей, а луна словно скрылась за запотелое стекло. Степь превращается в черный провал. Тьму прорывает огонь. Он кажется теперь странным безумным существом в красном балахоне. Существо прыгает, размахивает руками, припадает к земле, а потом вдруг вырастает так, будто хочет слизнуть с неба тучи. Оно падает на землю, вытягивается во весь рост от сопок до озера и быстро катится по земле к палаткам.
Алексею показалось, что огонь приближается скорей, чем они очищают от травы степь вокруг лагеря. Через каких-нибудь десять минут пламя подойдет вплотную. Внезапно ему приходит в голову, что можно облегчить защиту от огня, если охранять только палатки. С недостроенной же станцией все равно не случится особой беды. Она вся каменная, внутри деревянных частей нет, и могут обгореть только рамы. Спотыкаясь о наваленные везде доски, Алексей бежит к станции, отдает приказание, и люди смыкаются вокруг палаток.
Из тьмы стремительно кто-то влетает в лагерь. Прежде чем люди успевают разглядеть лошадь и человека на ней, Карасев оказывается среди них. Взмыленная лошадь стоит с вытянутой шеей, смотрит в землю стеклянными глазами и быстро-быстро дышит. Одним взглядом Карасев оценивает положение. Он бежит к остальным, и сам принимается с ожесточением рвать колючую траву. Но сейчас же вскакивает на ноги, смотрит в сторону станции, и страх появляется на его лице.
— Товарищи! — кричит он. — Огонь не должен подойти к станции! Здесь мерзлота!
Вряд ли кто-нибудь соображает, какая связь между пожаром и мерзлотой. Но, видя, что инженер бежит уже, перепрыгивая через рытвины и бревна, к станции, многие кидаются за ним…
В продолжение двух часов люди мечутся в лагере, осажденном степным пожаром. Пламя пожирает степь. Оно посылает вперед разведчиков, которые ползком по осоке подбираются к палаткам и, вдруг нащупав кучу стружек или брошенный ящик, набрасываются на добычу и глотают ее. Но они сами погибают здесь же. Рабочие нападают на них с прутьями, с мешками, с ведрами песку и воды — и побеждают. В то время как одни рвут траву и вытаптывают место перед лагерем, другие бегут навстречу огню и чуть не из самой его пасти спасают то телегу, то небрежно оставленные кем-то инструменты, то бочку с машинным маслом.
Главные силы огня подошли к лагерю, когда вокруг него была уже очищена большая площадка. Огонь приблизился не спеша, в сознании своей силы, и остановился перед лагерем, насмешливо дергаясь и извиваясь. Он обжигал на расстоянии нескольких шагов, и измученные люди с воспаленными глазами, израненными пальцами, в ободранной одежде должны были отступить. Они столпились у палатки и молча устало смотрели на огонь, медленно окружавший их. Многие в изнеможении садились на землю. Казалось, лагерь был обложен десятком костров. Некоторые из них горели высоким ярким пламенем, раскидывая искры, и слышно было, как трещит в них, погибая, осока. Другие костры только вспыхивали и на время над ними взлетали большие яблоки дыма, потом огонь погасал или, превратившись в сотню маленьких красных проворных мышат, разбегался во все стороны. Позади каждого мышонка оставался черный угольный след. Воздух был накален, входил в грудь тяжело, и его нужно было как можно скорей выдыхать, потому что он обжигал легкие.
Один рабочий отделяется и бежит к огню. Его пытаются задержать, но видят, что он бежит к большой связке веревок, которая вот-вот должна загореться. Прикрыв лицо рукой, рабочий хватает веревку и оттаскивает ее прочь. На нем загорается рубаха. Он падает на землю. Подбежавшие товарищи быстро накидывают на него брезент.
Откуда-то из огня выскакивает ослепший тарбаган[1]с опаленной шерстью. Он кидается прямо под ноги людям, потом налетает на палатку, швыряется в сторону и, обезумев от страха, бежит стремглав обратно в огонь.
Рабочие нападают на огонь с прутьями, с мешками, с ведрами песку и воды — и побеждают.
Пламя пыталось было перепрыгнуть к палаткам, но вдруг задымило, зачадило и медленно-медленно поползло в сторону. Оно прошло совсем близко от насосной станции, шумно проглотив по пути кучу мусора, собралось было обойти лагерь с другой стороны, но, подталкиваемое ветром, потянулось в падь. Там оно, точно заметив впереди новую добычу, сорвалось с места и с необыкновенной быстротой скрылось за сопками.
