— Все в жизни имеет две стороны — наверное, то увольнение сохранило вам здоровье и силы для собственных творческих дел?
— Безусловно. Моя мама всегда говорила: все, что Бог ни делает, — к лучшему. Если ты воспринимаешь неприятности как повод ввязаться в полемику, это не приводит к добру. А если ты их с честью выдерживаешь и они для тебя служат импульсом для нового творческого раскрытия, это всегда к лучшему. Так же было в свое время, когда нас выставили из театра — Мариса, Майю (Лиепу, Плисецкую. — Ред.), Катю и меня. Потому что для нас тогда открылся весь мир. Ведь как считают многие артисты: нет, я могу работать только в БТ. Такая позиция — гибель для артиста. Настоящий артист, мне кажется, везде и всегда будет искать приложение своих творческих сил. И потом, когда я ушел отсюда, я же начал каждый день писать картины. Из меня вырывались стихи: самые худшие моменты жизни всегда служили мне импульсом к поэзии, которая меня выручала.
— Помню, год с небольшим назад мы встретились на «Триумфе», и вы хорошенько критически прошлись по «Евгению Онегину», поставленному в Большом Дмитрием Черняковым.
— Ну это вообще непонятное для меня явление.
Из беседы с С. Бирюковым, «Труд», 18.04. 2010
//- Владимир Васильев: «Это был шок!..» — //
— Большая или большая часть вашей жизни связана с Большим театром?
— Большая и большая. Мы же не говорим высокими фразами типа «театр — мой дом». А он действительно был нашим домом. В театре мы проводили большую часть нашей жизни. А домой приходили только спать.
— Какие тенденции характеризуют Большой театр последнего десятилетия?
— Вот не знаю, не могу сейчас сказать. Для этого надо быть в театре, часто туда приходить. А я после 2000 года туда прихожу очень-очень редко.
— Обида осталась?
— Она не на театр. Обида — да, у меня есть обида на определенных людей, которая тоже уже сейчас сгладилась. Я не могу сейчас сказать, что встретил бы их и отвернулся, не подал руки или еще хуже что-нибудь сделал. Все это сглаживается, негативные моменты с годами уходят. И я отлично понимаю, что сам Большой театр тут ни при чем. Да, были отдельные люди, не столько в Большом театре, на которых, конечно, у меня была обида. Но время показало, что люди, которым наносят обиды, могут справиться с этими обидами очень легко — если будут еще больше заниматься творчеством, еще больше себя отдавать работе. У меня именно так произошло. Поэтому сейчас я затрудняюсь сказать — хорошо это или плохо, что меня «ушли» в 2000 году, а мою должность ликвидировали. Конечно, это было ужасно, это шок был! Я отдавал всего себя, все 100 %, все пять лет. И тут вдруг. А до этого ведь сколько лет самозабвенно работал! И вдруг — раз — и нет тебя, и все.
— Депрессия?
— Ну, она была буквально считаные дни. А потом работа настолько меня поглотила, что было не до копания в этой истории. Я сразу же, буквально на следующий день после того, как узнал об увольнении, поехал в Рыжевку, это Костромская область. Там мы с женой на протяжении полувека отдыхали каждый август. И когда я приезжал на открытие сезона из этой самой нашей Рыжевки, то говорил жене: «Ну вот, сейчас откроется сезон, и я тогда приеду за вами, через несколько дней буду». Но приехал — и узнал из газет, из радио, что меня нет. А когда позвонил жене, она сказала: «Вот, я же тебе говорила, чем это дело кончится! Я очень рада. Все, приезжай». И я приехал на Рыжевку — и все потом завертелось. Да, конечно, я написал несколько эпиграмм. Эпиграмма — это замечательная вещь. Они поразительно эффективно нейтрализуют негатив, даже удивительно.
— Процитируете?
— Нет, не стану. Не хочу ворошить это прошлое. Злые такие эпиграммки, неплохие очень. На определенных людей, кстати. Но — сейчас не надо, одно дело в компании у себя, другое — на миру.
— Вы были назначены художественным руководителем-директором Большого театра по указу Ельцина.
— Я даже это потом как-то переосмысливал. И не думаю, что сам Борис Николаевич в это вникал и все знал. Другое дело, что перед самым назначением я около трех часов разговаривал с Черномырдиным. Он тогда был у нас премьером. И именно он меня уговаривал, чтобы я взял Большой театр. Ему я был тогда действительно благодарен.
— Настоящая «афера века» — бесконечная и умопомрачительная по затратам реконструкция Большого театра. И пусть даже вы «не в теме».
— Дело в том, что первые подписи под реконструкцией этого театра ставил как раз я. Первый бюджет был именно мной продуман. Конечно, он был в десятки, если не в сотни раз меньше. Поэтому говорить о том, насколько это большая афера, я не могу и не хочу.
Из интервью газете «Конкурент», 2.03.2011
//- Информация к размышлению — //
Осенью 2000 года Минкульт снял со своих постов руководство Большого театра, а именно Владимира Васильева и Владимира Коконина. Директором ГАБТ был назначен Анатолий Исканов. Михаил Швыдкой лоббировал своего бывшего коллегу: Исканов с 1998-го по 2000 год занимал пост заместителя генерального директора телеканала «Культура». Художественным руководителем театра стал дирижер Геннадий Рождественский. Но уже в апреле 2001-го министру пришлось принять прошение Рождественского об отставке.
В 2000 году директором ГАБТ был назначен «хозяйственник» Анатолий Геннадьевич (он же Тахир Гадельзянович) Иксанов, которого лоббировал тогдашний министр культуры Михаил Швыдкой
Геннадий Рождественский: «Я пришел в Большой театр с открытым сердцем…»
//- Геннадий Рождественский уходит из Большого театра — //
Сегодня стало известно, что руководитель Большого театра, дирижер с мировым именем Геннадий Рождественский решил покинуть свой пост. По информации газеты «Известия», такое решение продиктовано глубоким личным разочарованием и обидами.
Уход Рождественского связывается с премьерой «Игрока». Как пишут «Известия», именно после выхода в свет этого спектакля у руководителя Большого театра появился повод для обид. Работа шла трудно, а в результате, пишет газета, публике был явлен сырой спектакль, не имевший до премьеры ни одного полноценного прогона. Кроме того, «последней каплей стал привычный для новой российской прессы некорректный, часто оскорбительный тон рецензий».
В свою очередь министр культуры Михаил Швыдкой, комментируя информацию об уходе Рождественского, сказал, что в контракте с самого начала был пункт о том, что «Геннадий Николаевич волен покинуть свой пост, когда сочтет необходимым».
По словам Швыдкого, Рождественский осуществил свою мечту: поставить первую редакцию «Игрока», и мало кто усомнился в том, что музыкальный уровень спектакля доставил удовольствие меломанам. Министр считает, что уход Геннадия Рождественского — это «тяжелый удар, но катастрофы в Большом театре сегодня нет».
В свою очередь, генеральный директор Большого театра Анатолий Иксанов, говоря о возможном уходе Рождественского, заявил «Известиям», что «Геннадий Николаевич имеет право сам распоряжаться своей судьбой».
NEWSru.com, 14.06.2001
//- Геннадий Рождественский: «Большой театр губят нищета и равнодушие» — //
Уход Геннадия Рождественского, музыканта с мировым именем, с поста художественного руководителя Большого театра вызвал большой, почти скандальный резонанс. Маэстро показал обозревателю «Известий» Валерию КИЧИНУ черновик открытого письма министру культуры. Письмо резкое, откровенное, на 14 страницах. В нем знаменитый дирижер рассказывает скорбную историю постановки «Игрока», изобилующую доказательствами полного разлада всех служб главного театра страны. Он сетует на равнодушие руководства Большого к предстоящей премьере, усматривая в этом все признаки саботажа. Я прошу разъяснений: откуда, почему вдруг саботаж?
— Я же привел очень сильную команду из Театра Станиславского и Немировича-Данченко — театра, который находится на той же улице и по идее дружественного. А что было делать, если все дееспособные солисты Большого отказались от участия в спектакле — они заняты за рубежом! Контракты составлены таким образом, что они могут уехать хоть накануне спектакля. «Гости» пели великолепно, это певцы с мировой репутацией, но и Большой театр, и прессу это только разъярило.
— В письме многие страницы посвящены прессе и часто недобросовестным — готов это свидетельствовать — нападкам на «Игрока». Но разговор о прессе касается уже не состояния в театре, а культуры и компетентности отдельных критиков, и министр культуры тут ничего поделать не может.
— Он может ясно выразить свое отношение к этому, заявить свою позицию. И у него достаточно авторитета, чтобы к нему прислушивались, — по сравнению с предыдущими министрами культуры он просто гений. Он интеллигентный и широко образованный человек — ему и карты в руки. Трагедия в том, что происходит подмена понятий. Да, мы пользуемся свободами, о которых и мечтать не могли. Но свобода слова стала еще и свободой лжи, и свободой хамства. Интерес публики к классической музыке в России пока что очень велик. Но публику все время деформируют — подсовывают ей суррогат. На этот суррогат ее пытаются ориентировать — идет известного рода оболванивание. Мне это кажется чрезвычайно опасным. Помните концерт к юбилею Большого зала консерватории, превращенный в пошлый балаган? Все это очень настораживает — стремление к развлекательности, к одурманиванию, к сокрытию подлинной музыки.
