В начале шестидесятых годов Дейнекин летает на Ту-104 в Ленинградском объединенном авиаотряде гражданской авиации. Тогда военных летчиков посылали для летной практики в “Аэрофлот”. Кабины “Туполевых” очень похожи, а налет за месяц у гражданских пилотов больше, чем у военных за год. Позже Петр Степанович возвращается в армию, заканчивает академию имени Ю. А. Гагарина. Его назначают командовать полком специального назначения, в котором в годы Великой Отечественной войны получили звания Героев Советского Союза двадцать девять человек — случай в истории Вооруженных сил уникальный. Впоследствии Дейнекину довелось командовать полком, получившим дальние сверхзвуковые бомбардировщики-ракетоносцы Tу-22M2, названные американцами “бэкфайер” (“задний огонь”). Когда они взлетали на форсаже, за ними метров на десять тянулось пламя — отсюда и такое название. Самолеты были страшно секретными. Даже принимать их летчики ездили в гражданской одежде.
Дейнекину посчастливилось осваивать новый ракетоносец Ту-160. На нем он будучи главкомом ВВС возглавлял юбилейный воздушный парад в небе Москвы на 50-летие Победы 9 мая 1995 года. Вместе с ним в кабине самолета был полковник Анатолий Жихарев. В тот день, впервые за последние десятилетия, над Москвой были показаны возможности современной российской авиации. В тот день ему пришлось трижды выполнить полеты: с авиабазы Энгельс до Москвы, обратно до Энгельса и вновь вернуться в столицу.
Невосполнимый удар по всей нашей армии нанес развал Советского Союза. Были заморожены и полностью прекращены программы развития нашей авиации, ее модернизация. Фактическая остановка создания новых самолетов, отток талантливой молодежи из оборонной промышленности привели к тому, что прервалась преемственность поколений. Изменились приоритеты не только в политике государства, но и в умах людей. Профессии летчика, инженера, конструктора так называемые реформы сделали малопривлекательными. Начался отток молодых людей за границу. Да и сами границы претерпели значительные изменения. То, что раньше было единой державой, в одночасье стало аморфным образованием под названием СНГ. Каждая республика взяла суверенитета столько, сколько могла проглотить. Появились независимые, самостоятельные государства, которые взяли под свой контроль всю военную инфраструктуру, боевую технику, находящуюся на тот момент на ее территории. Военным было предложено самим выбирать себе место службы.
По Лиссабонскому соглашению, Украине запрещалось иметь стратегические ядерные силы. Но передислокацию самолетов в Рязань и Энгельс командир дивизии стратегической авиации генерал-майор Михаил Башкиров саботировал. Он принял украинскую присягу и, выслуживаясь перед националистами, сделал так, чтобы самолеты не смогли подняться в воздух. Вскоре в Полтаву прилетел главком ВВС России Дейнекин.
В советские времена на западе Советского Союза были собраны лучшие самолеты нашей авиации. Двести самолетов Ил-76, двадцать воздушных топливозаправщиков Ил-78, двадцать стратегических бомбардировщиков Ту-95МС и столько же стратегических ракетоносцев Ту-160 с крылатыми ракетами Х-55 и ядерными зарядами к ним. Разговаривая перед телекамерами со своим бывшим командиром, генерал Башкиров демонстрировал свою “незалежность”: несмотря на распоряжение главкома, он отказался собрать в клубе боевых летчиков. Когда Башкиров, под прицелами нескольких телекамер, попытался воспрепятствовать встрече, Дейнекин публично и жестко указал своему бывшему подчиненному на дверь.
— Когда я командовал дальней авиацией, — скажет через много лет Дейнекин, — среди десяти командиров дивизий были генералы Башкиров, Гребенников и Дудаев. Все они были блестящими летчиками и толковыми командирами. Разрыв с каждым из них — настоящая драма. В начале восьмидесятых Владимир Гребенников первым и единственным за всю историю дальней авиации в мирное время был награжден орденом Ленина. А судили его за катастрофу трех истребителей Су-27 и гибель четырех летчиков пилотажной группы “Русские витязи”. В декабре 1995 года, при возвращении домой с аэрошоу на малазийском острове Лангкави, генерал Гребенников был лидером за штурвалом самолета Ил-76, он в условиях грозовой деятельности завел группу в горы южнее вьетнамского аэродрома Камрань.
На суд, среди прочих свидетелей, вызывали и главкома ВВС Дейнекина. Когда судья спросил, доверил бы Дейнекин вновь сопровождать самолеты Гребенникову, Петр Степанович ответил, что, конечно бы, доверил.
— Я знаю Гребенникова как классного летчика. То, что произошло в том полете — горький урок не только для него, но и для всех нас. Бывают ошибки, никто от них не застрахован. На них мы учимся, поскольку вся история авиации написана кровью.
Не раз вспоминался главкому и командир дивизии генерал Джохар Дудаев. Пётр Степанович рассказывал о своей первой встрече с ним.
— Майор Дудаев! — взяв под козырек, представился мне, как старшему по званию, худощавый бледный офицер на аэродроме Белая под Иркутском. Туда мы прилетели после крупного совещания в Семипалатинске. Он был одет в летную куртку. Левая рука нервно теребила пару шевретовых перчаток. Над верхней губой — тоненькая ниточка щегольских черных усиков. Эти подробности запомнились мне на всю жизнь, потому что в то утро наш воздушный лайнер Ту-116 при посадке неожиданно попал в густой слой приземного тумана. В авиации такое явление относится к опасным. Пилоты, очутившись в “молоке”, не могут видеть землю визуально и контролировать расстояние до нее. Поэтому машина, вместо мягкого приземления, падает на бетон на скорости триста километров в час. От такого столкновения самолет разрушается, при этом возникает пожар, со всеми вытекающими последствиями. На борту нас было тридцать три человека во главе с командиром Краснознаменного Смоленского авиационного корпуса дальней авиации генералом Борисом Балихиным. Когда после взлета из Семипалатинска наш корабль взял курс на Белую, все беззаботно задремали в глубоких мягких креслах под басовитый рокот двигателей. Панели — под орех, драпировка — под ситец, ковровые дорожки. Тепло. Имеется буфет, умывальник, зеркала и туалет. Нам, военным летчикам, которых долгие годы туго затягивали в ремни и лямки, понравились барские условия для пассажиров в этом самолете.
За штурвалом командир авиационной дивизии генерал Игорь Дмитриев. По внешнему виду и характеру наш коллега был копией Макара Нагульнова из шолоховской “Поднятой целины” в исполнении Евгения Матвеева. Однако в народе комдива звали отнюдь не Макаром, а Джигитом. Наверное, потому, что решения он принимал быстро, в действиях был резким и, как горец, горячим. Тут же, правда, остывал и никогда не помнил зла. Требовательный, но человечный и справедливый по отношению к людям, Игорь Борисович был общим любимцем.
Итак, командир экипажа Дмитриев на самолете Ту-116 с пассажирами на борту, после многочасового полета, чуть шурша двигателями, снижается по схеме над транзитным для нас аэродромом Белая. Облаков нет, видимость, как говорят в авиации, миллион на миллион. Мы в салоне уже проснулись и беззаботно беседуем. Внизу проплывает серпантин реки Белая и трубы химкомбината в городе Усолье-Сибирское. До земли остается метров тридцать. Чувствуем, как на выравнивании перед посадкой летчики плавно убирают “газ” моторам. И вдруг в наступившей тишине раздается чей-то возглас:
— Что он делает? Ведь так и убиться можно!
“Что за дурацкие шутки, да еще в воздухе?” — подумал я и глянул в иллюминатор. И глазам своим не поверил: видимость — нулевая! В салоне потемнело. “Воткнулись в приземный туман!” — молнией мелькнула мысль. Все замерли в ожидании встречи с землей. Помочь летчикам мы ничем не могли. “Наверное, отлетались”! — мелькнуло в голове. Показалось, что в салоне запахло еловой хвоей траурных венков. Как нелепо все получилось, черт возьми!
Однако не тут-то было! Оказалось, что комдива в народе прозвали Джигитом не зря. Не успели мы в мыслях попрощаться с семьями, как последовал жесткий удар колесами о бетон и самолет боком, по-собачьи, побежал по посадочной полосе. Неужели пронесло? Оказалось, еще нет! Наш летающий ящер вдруг выбежал за обочину ВПП, на грунт и, вильнув там громадным хвостом, рванул опять на полосу. Левая тележка шасси “разулась”. Клочья от покрышек величиной с кавалерийское седло застучали по обшивке. Из перебитых трубок красным фонтаном захлестала гидросмесь. Да, с Дмитриевым не соскучишься! Теперь жди пожара…
И все же там, на небе кто-то есть! “Нога” не заискрила, пламя не возникло. Дожевывая остатки резины на левой тележке, самолет, теряя скорость, освободил ВПП. Пока мы гуськом сходили по встроенному трапу, Джигит спустился из пилотской кабины на землю и успел закурить. И, стоя в окружении экипажа, во всеуслышание гордо объявил:
