КЛИЕНТЫ И КЛИЕНТКИ
Не так давно мне на глаза попался газетный заголовок, от которого я громко заскрипел зубами. Один клык до сих пор качается. «Адвокат заявляет о невиновности своей клиентки». Сначала я хотел написать все, что думаю по этому поводу, рискуя вызвать ярость Комитета разгневанных читательниц, дочери памплонского нотариуса — убежденной феминистки (каждый несет свой крест) и безымянного редактора, пропустившего в номер такую несусветную галиматью. Однако человек слаб. Пусть мой сосед — бывшая английская собака, который теперь стал королем острова Редонда, — лишит меня титула герцога корсиканского. Есть вещи, на которые не решился бы сам учитель фехтования со спортивного радиоканала «СМР». Сдаюсь, пусть все остается, как есть. Впредь обязуюсь подчинить стилистику своих заметок нуждам нашего общества и избегать употребления грамматических форм, в которых можно усмотреть проявления мужского шовинизма. В этом я солидарен с Королевской Академией, готовой узаконить любую чушь — сначала в молчании, затем в словаре. Я готов пойти дальше. Я глубоко раскаиваюсь в том, что прежде игнорировал богатый опыт, накопленный в предвыборных баталиях политиками, активно использующими обращения «граждане и гражданки» и «уважаемые жители и жительницы нашей страны». Я всего лишь старался следовать совету Франко: «Берите пример с меня. Не суйтесь в политику».
В будущем я постараюсь быть внимательнее к велениям времени. Я готов игнорировать даже тот факт, что большинство известных мне интеллигентных женщин, когда я интересуюсь, как они предпочитают называться: репортерами или репортершами, доцентами или доцентшами, — говорят, чтобы я прекратил валять дурака и звал их, как раньше, потому что унизительно, когда подчеркивают различия полов, а не наоборот. И что их безмерно раздражают лицемерные демагоги, полагающие, что проблемы решатся сами собой, если вместо «баски» говорить «жители и жительницы Страны Басков». Только радикалы и дураки — а это не всегда одно и то же — считают, что оскорбляют слова, а не те, кто их произносит.
И тем не менее, впредь я сведу к минимуму использование нейтральной лексики, а со временем и вовсе исключу ее из своего словаря. Я даже готов обогатить испанский язык новыми словами, такими, как «персонажиха» или «адвокатиха». Правда, не совсем понятно, как быть с собирательными существительными — «молодежью», например, или «клиентурой». Определенную проблему представляют и слова, у которых нет эквивалента мужского рода. Совершенно непонятно, как поступить, скажем, с «сиделкой». А ведь есть еще гомосексуалисты. Они тоже имеют право на собственный род. При этом нельзя забывать и о правах гомосексуалистов. Для них стоит придумать новый грамматический род. Или даже два. Ведь гомосексуалисты бывают двух типов. Кому-то нравится, чтобы его называли Марипепой, а другой предпочитает оставаться Пако. Рано или поздно нам удастся приспособить грамматику к требованиям, которые выдвигает современное общество. Это будет звучать приблизительно так: «Дорогие друзья и подруги, соотечественники и соотечественницы, гомосексуалисты и гетеросексуалы, духовные лица и миряне, а также пенсионеры третьего возраста, наши избиратели и избирательницы оказали нам доверие, следовательно каждый и каждая из них несет свою долю ответственности за будущее всех граждан и гражданок нашей страны». Придется пролить немало пота и чернил, но все останутся довольны. Надеюсь.
ПОВОРОТ СЮЖЕТА
Однажды я написал о Патрике О’Брайене, авторе двадцати романов об Английской армаде, капитане Джеке Обри и его друге докторе Мэтьюрине. Это одна из лучших морских историй — куда лучше, чем романы С. С. Форестера о Горацио Хорнблоуэре или недавний цикл Александра Кента о Ричарде Болито. Патрик О’Брайен умер три месяца назад, в 86 лет. К этому времени в Испании вышли тринадцать его романов. Он жил в маленьком французском селении, почти отшельником, а умирать поехал в Дублин, оставив неоконченным двадцать первый роман своей восхитительной морской серии. Восьмого января, когда пришло известие о смерти О’Брайена, его осиротевший читатель дал в своем сердце салют из двадцати залпов. Потом я вырезал из газеты некролог и наклеил его на первую страницу «Фрегата “Сюрприз”», третьей книги серии, рядом с выведенными каллиграфическим почерком словами «Артуро Пересу-Реверте в знак искренней дружбы. Патрик О’Брайен».
Вообще-то я небольшой поклонник книг с автографами. Даже эта подпись появилась в книге против моей воли. Автограф добыл испанский издатель О’Брайена, чтобы порадовать меня. И все же, всякий раз, когда я открываю эту книгу, сердце мое наполняется гордостью и благодарностью. Иногда я демонстрирую автограф своим друзьям: пусть завидуют. Один, с детства мечтавший о морских сражениях и погонях, способен на убийство ради книги с подобной надписью.
Как ни удивительно, мне никогда не хотелось познакомиться с Патриком О’Брайеном. Несколько лет я старательно избегал встреч с ним несмотря на приглашение в гости, которое писатель передал мне через общего знакомого. Мне всегда казалось, что читателям не следует встречаться с авторами любимых книг. Я уверен, что знакомство с невыносимым параноиком Томасом Манном навсегда отбило бы у меня охоту перечитывать «Волшебную гору», а Стендаль наверняка оказался бы посредственным полнеющим снобом с набором салонных острот. Я ни за что не стал бы встречаться с Мухикой Лайнесом или благородным Лампедузой, чтобы не разлюбить ни «Бомарсо», ни «Леопарда». Даже Сервантес вызывает у меня некоторые опасения.
В подтверждение моих слов в США вышла в свет биография Патрика О’Брайена, из которой следует, что он был не слишком-то симпатичным человеком. Начнем с того, что на самом деле его звали Патрик Расс, и он был никакой не ирландец, а самый настоящий англичанин. Более того, писатель вовсе не был героем войны, никогда не служил во флоте ее величества, а фамилию сменил в 1945 году, когда ушел от жены и детей. А самое главное — он едва ли хоть раз выходил в море, не умел завязывать морских узлов и черпал знания об Английской армаде исключительно из архивов и книг. Короче говоря, это был англичанин выдававший себя за ирландца, комедиант и лгун, который, к тому же, как все англичане, презирал испанцев.
Зато остались его книги. На восьми-десяти тысячах страниц О’Брайен — неважно, как его звали на самом деле — создает восхитительный мир, который мы, его верные ученики, читатели с детства, привыкшие бороздить бумажные моря, вправе считать своим. Автор остался позади, лег в дрейф, идя на марселях и фокселях. К миру своих книг он не имеет никакого отношения. О’Брайен — да и любой другой писатель — на самом деле всего лишь посредник. Его миссия состоит в том, чтобы записать произведение. Когда все ресурсы исчерпаны, а вдохновение утрачено, такие писатели просто сходят со сцены, а их произведения остаются, чтобы прожить собственную жизнь. На самом деле это книги рассказывают нам истории. И жалок тот, кто цепляется за свой роман, не желая уйти в тень, когда труд закончен. Подчиняясь правилам маркетинга, под давлением читателей или собственного тщеславия, некоторые упорно отказываются — некоторые из нас упорно отказываются — покидать сцену. Мы не хотим снимать приклеенные улыбки, хотя наш грим осыпается, а громадные дыры на наших костюмах из павлиньих перьев хорошо видны в свете прожекторов. Мы вновь и вновь приходим на круглые столы, устраиваем пресс-конференции, давая читателю совершенно не нужные разъяснения. И бессмысленная суета обесценивает мудрые, прекрасные, незабываемые книги.
