Последний за сегодня пациент познакомил меня с новым значением выражения «без сознания» – «отказывается двигаться или говорить после ссоры с подружкой».
Честно говоря, мне показалось, что у него есть какие-то психиатрические проблемы, но не станешь же среди ночи проводить полную психическую проверку. Еще час
Последние 50 минут я провел с хрупкой пожилой дамой (93 года), у которой с трех часов ночи не прекращалась рвота. Она позвонила лечащему врачу, но тот решил не ехать к пациентке, а попросил консьержа из ее дома набрать 999 и вызвать скорую помощь.
Дама оказалась очаровательной: полностью в здравом уме, она жила одна и сама себя обслуживала. Мне было очень приятно с ней поговорить. Я заглянул в ее медицинскую карту и понял, что ей только что закончили курс паллиативной терапии.
Рак.
В пять утра это показалось мне особенно грустным.
Мы сидели и болтали с ней о разных пустяках, пока не освободилась скорая, чтобы отвезти ее в клинику.
Почему мы так долго дожидались машины? Дело в том, что из того же дома поступил еще один вызов, и вторую скорую ждали в соседнем квартале.
Совпадение?
В очередной раз мне показалось, что из-за халатности других служб (акушерок, неотложки и врачей общей практики) мы, скорая помощь, являемся единственной инстанцией, в которую пациенты могут обратиться и которая реально выполняет свою работу. Мы и отделения скорой помощи в больницах стали «страховочной сеткой», на которую полагаются другие службы, перекладывая на наши плечи свои собственные обязанности.
Сейчас четверть шестого утра – самое время перестать жаловаться и вспомнить о своей теплой, уютной кроватке.
Паллиативная терапия означает, что мы боремся с симптомами, а не с заболеванием, которое неизлечимо. В большинстве случаев – это купирование болей на период, пока пациент не умрет. Спасайте тех, кто молод
Пару ночей назад я ездил на вызов к 16-летнему юноше. Он жаловался на боли в груди. Это означает, что звонку присваивают наивысшую категорию срочности и отправляют туда машину немедленного реагирования, так что я тут же помчался по адресу.
Юноша ждал на дороге; он выглядел сильно истощенным. В ту ночь мне не раз приходилось подолгу дожидаться скорой, поэтому я заранее знал, что у нас будет время поговорить.
Быстрый осмотр и сбор анамнеза показали, что у пациента кашель, от которого грудь и болит. У нас завязалась беседа: тут-то я и выяснил корень его проблемы.
В прошлом году он сбежал из дома и жил с приятелем. Две ночи назад тот выгнал его из квартиры. Слишком напуганный, чтобы вернуться назад к родителям, подросток спал на улице. Он был совсем худой, с гнилыми зубами, плохой кожей и явно не следил за здоровьем даже в те времена, когда у него был дом. Я выяснил, чем он питается – фастфудом, да иногда пьет витамины. Мне показалось, что он обходится колой и сигаретами, а может, и чем покрепче.
Во время нашего разговора он держался очень вежливо и уважительно, что довольно редко для подростка его лет. Он признался, что у него неприятности с очень опасными людьми, и я понял, что вызов на «боль в груди» – это крик о помощи.
Я решил, что нет смысла дожидаться скорой, посадил его к себе в машину (ш-ш-ш, никому не говорите, вообще-то, мне нельзя этого делать), отменил скорую и повез паренька в ближайшую больницу.
В этой больнице есть два типа медсестер: те, кому я доверяю и знаю, что они поступят правильно, и те, кто считает дни до того, как сможет выбраться оттуда. Я обратился к одной из тех, кому доверяю; рассказал ей все, что вы прочитали выше, и мы сошлись на том, что тут необходимо вмешательство социальных служб. К счастью, они в тот момент не были сильно перегружены, и я знал, что о парне не забудут. Да и медсестра рада была «понадоедать» им, пока они что-нибудь не предпримут.
На прощание юноша пожал мне руку и поблагодарил.
Я редко слышу благодарности, особенно от подростков.
Естественно, его проблема со здоровьем не требовала вызова скорой помощи. Боль в груди от кашля – это пустяк, и хотя он плохо питался, его случай нельзя было назвать неотложным. Парню требовалось пробиться к людям, которые знают, как ему помочь, и смогут наставить на правильный путь, который, я надеюсь, убережет его от неприятностей.
Я выезжаю к огромному количеству алкоголиков и наркоманов, которые начинают с молодых лет; катаясь по улицам, я вижу массу мужчин и женщин около тридцати, которые целыми днями хлещут дешевый сидр, сидя на тротуарах и выпрашивая милостыню. Это очень меня расстраивает, потому что они впустую растрачивают свои жизни.
Я очень надеюсь, что успел «подхватить» того парня и не позволить ему превратиться в такого вот типа, а потом и в одного из наших «завсегдатаев».
Надежда умирает последней…
Пациентка не дышит
Новый вызов: «проблемы с дыханием».
Бросаюсь к машине; вот адрес, я знаю, куда мне ехать. Я в курсе, как туда добраться максимально быстро и избежать пробок, так что рассчитываю успеть.
Если пациентка не дышит, то от моей скорости зависит ее жизнь.
Включаю мигалку, переключаюсь на режим «спорт» (чтобы лучше разгоняться), сбрасываю счетчик и пристегиваю ремень; я готов стартовать.
Выезжаю со станции; быстро смотрю налево, потом направо, потом снова налево – машин нет. Пара ребятишек стоит на углу возле палатки с жареной курицей, на дороге никого (ну надо же!), поэтому резко выворачиваю вправо.
Первый перекресток. Две полосы здесь сливаются в одну, и водители часто не замечают мою мигалку, сконцентрировавшись на том, чтобы не задеть припаркованные машины. К счастью, впереди пусто, поэтому опять поворачиваю направо и мчусь дальше.
Первая опасность – горбатый мостик. За ним ничего не видно, и хотя посередине есть переход, дети часто перебегают дорогу у основания моста. Я не могу их увидеть, пока не доберусь до самой верхней точки.
Перестаю давить на педаль газа, все чисто. Снова выжимаю газ.
…20, 30, 40 миль в час… Вижу следующий опасный участок: торговая улочка, заканчивающаяся перекрестком со светофором. Сбрасываю скорость, держу правую ногу на педали тормоза. Короткая проверка: дорогу никто не переходит, машина впереди уступает мне, путь к перекрестку свободен.
…и тут включается красный свет.
Врубаю сирену; она отчаянно ревет, но у меня закрыты все окна, что отчасти приглушает шум. Чуть притормаживаю на подъезде к перекрестку; перед светофором стоит несколько машин (как обычно), поэтому решаю выезжать на встречную. Еще немного притормаживаю; перекресток широкий, я вижу, что делают остальные водители. Все ждут светофора – путь открыт.
Выворачиваю руль влево, моя сумка перекатывается по пассажирскому сиденью. Оборудование сзади чуть съезжает с места, но оно надежно закреплено.
Впереди свободная дорога, широкая и длинная, как мне нравится. Сирену лучше не выключать: день солнечный, мигалку люди могут не заметить. Проезжаю полицейский участок; полицейский, садясь в свою машину, машет мне рукой. Машу ему в ответ.
Глаза расфокусированы, я смотрю сразу во все стороны, в том числе и на тротуары. Двое ребятишек справа от дороги, идут спокойно, на дорогу выходить не собираются, один оглядывается, услышав звук сирены.
Машина выезжает прямо передо мной: водитель что, меня не видит? Нет, вот он прижался к обочине и пропускает меня. Но я-то все равно уже притормозил: я же не знал, уступит он мне дорогу или нет.
Небольшой холмик. С видимостью проблем нет, но ехать быстро все равно не получается. Так, все чисто, мчусь на всех парах к следующему перекрестку.
Опять магазины, опять машины; мигалка работает, но я хорошо знаю этот перекресток: водители здесь частенько игнорируют светофор, так что мне снова приходится сбросить скорость.
