– Грэхэм, ты готов сейчас выйти на сцену? Они еще минуту будут звонить в больницу.
– Быстро только.
– Сережа, – говорю в трубку, – выключи музыку, махни световику, если успеешь, мы поднимаемся по лестнице, менеджер объявит об отмене концерта.
– Dear friends! As a manager of artist I'm sorry to tell you that Roisin Murphy seriously hurt herself and can't continue with the performance. Right now she's being transported to the hospital. We hope that she'll get well soon and we can get back and perform.
– Дорогие друзья! Менеджер артистки с сожалением сообщает, что Ройшн Мерфи получила серьезную травму и не сможет продолжить концерт. В эти минуты она отправляется в больницу. Мы надеемся, что она скоро поправится и сможет вернуться к нам.
Свист, вой, улюлюканье.
– В дурку ее! – кричит галерка.
– They wish her best of health! – перевожу.
– Thank you! – кивает Грэхэм.
Сцена гаснет. Тек-хаус заглушает растерянный гул: что дальше-то делать на концерте, которого не будет?
– Тут уже двое на входе кричат, что это не их проблема и если артист на ногах не стоит, то деньги назад, звонит Лена. – Здесь действительно все плохо, мы пытались с ними говорить, но в итоге пришлось спрятаться к охране.
Игорь отправляется воевать на вход.
Ройшн встает сама, молча натягивает на голову капюшон, знакомым маршрутом, через кухню, расшугивая испуганных официанток, мы с Грэхэмом выводим ее к карете скорой. Капюшон на голове – защита надежнее самого мощного секьюрити. Оживленный муравейник на входе на нашу скучную процессию – два мужика и кто-то мелкий между ними – ноль внимания. Только когда Марина и вторая, про чай для похудания, открывают перед нами дверь скорой, нас замечают и из толпы летит робкое:
– Пусть поправляется!
Спасибо, что не надо мухлевать с переводом.
В карете скорой темно. Мы с Грэхэмом, не сговариваясь, роемся в интернете в расписании рейсов на Лондон. «Аэрофлот», «Трансаэро», British – ей немедленно нужен пластический хирург, о шраме не может быть и речи. Грэхэм диктует трэвел-агенту номер банковской карты.
– Нет, Марина, – тихо-тихо доносится с переднего сидения. – Никакого толку от этого чая для похудания.
Ройшн лежит без движения.
– Здравствуйте, – раздается в трубке. – Я консул Ирландии. Я хотел бы узнать, в каком она состоянии? Могу ли я чем-то помочь?
Времени два часа ночи вообще-то.
Консула Ирландии я понимаю. Когда много лет назад я летел в Лондон делать интервью с ее группой Moloko, плюгавый человечек на паспортном контроле спросил: «Цель визита?» – и, почесав волосатое ухо, сказал: «А, та самая ирландская девочка!» Ройшн, сколько бы ни прожила в Лондоне, для Ирландии не просто так девочка.
Пока я пересказываю консулу про стул, бумажные швы и рейс «Аэрофлота» через шесть часов, машина тормозит, пара санитаров хватает каталку Ройшн, ввозит в приемный покой Боткинской и паркует рядом с каталкой старушки в цветастом халате.
– Господя! – причитает старушка.
Ловлю взгляд Грэхэма: он хотел сказать то же самое.
Обещаю консулу перезвонить. Две минуты, пять, десять: «Ожидайте», – повторяет женщина-робот в приемном покое. «Господя!» – тихо скрипит старушка.
У врача лицо Бориса Карлова. Наклоняется над Ройшн, и это лицо быстро приводит ее в сознание: от неожиданности Ройшн садится на каталке.
– Сошьем, но за результат не поручусь. У вас есть еще несколько часов, пока рана не стянется. Хотите – отвезите в Американский центр, все иностранцы от нас туда уезжают.
И переключается на старушку.
Вызываю машину из Американского центра и свободной рукой подписываю отказ от госпитализации, расписываюсь: «Roisin Murphy» – и пытаюсь улыбнуться пришедшей в.сознание Ройшн:
– Машина вот-вот будет. Там хорошая клиника. Самолет через пять часов, Грэхэм договаривается о времени у врача назавтра в Лондоне. Я страшно сожалею, что так получилось. И что так получилось в Москве.
– Дай сигарету, – протягивает руку Ройшн. Отъезжаем всей компанией с каталкой на пять метров,
на улицу. Ройшн затягивается.
– Да это где угодно могло произойти, при чем здесь Москва. Публика здесь хорошая. Только чтобы шрама не было – нельзя, чтобы шрам остался, зараза. Это наша машина подъезжает?
Грэхэм отрывается от телефона и распахивает перед Ройшн дверь.
В Американском центре (небо и земля!), пока я пытаюсь сварить для Ройшн кофе, уверенный доктор Алексеев (привет Василию Шумову) рассуждает на хорошем английском:
– Кто вам сказал, что завтра будет поздно сшивать? Глупости. Рана неглубокая, сейчас мы ее обработаем, зафиксируем, а завтра – уже сегодня – встретитесь со своим пластическим хирургом.
– У меня никогда не было пластического хирурга, – слышу я смущенную Ройшн.
– Вы, главное, не волнуйтесь – мы все, что нужно, сейчас сделаем и для страховки вам документ напишем. Пойдемте потихоньку в кабинет, а кофе ваш друг вам туда, надеюсь, принесет.
– Только чтобы шрама не было, я артист, мне никак нельзя, чтобы шрам остался, – покорно ковыляет за ним Ройшн.
Девочка. Девочка.
С утра она запустила мне пальцы в волосы и, мурлыкая на мотив «Теперь я Чебурашка», поинтересовалась: «А где Moet Chandon? В клубе? А можно, пожалуйста, найти еще бутылку до приезда в клуб?» Носилась за клавишником Эдди вокруг Сашиного автобуса: в салки они, что ли, играли. Случись обычный концерт, расстались бы друзьями и не скучали друг о друге до следующего.
– Ну вот и все, – бодро вещает доктор Алексеев; вся компания возвращается из кабинета через десять минут, на брови у Ройшн пластырь. – Вы не могли бы задержаться на полчаса, пока ваша знакомая будет отдыхать в гостинице? Здесь помощь с переводом для оформления страховки понадобится, – это он мне.
Ройшн с Грэхэмом курят по последней сигарете и уезжают в «Президент».
– Чай? Кофе? Точно не хотите? – доктор проводит меня пустынным коридором, время – полчетвертого ночи; включает компьютер и картинно заносит руки над клавиатурой. – Итак! Во время выступления, верно? During the act of performance Roisin Murphy – какие у нее паспортные данные, подскажите, пожалуйста? – occasionally struck herself- или можно без «herself», а впрочем, нет, нормально – struck her head, вот, against the chair…
Я забираю бумагу с двумя печатями жутко официального вида, жму руку доктору Алексееву и прошу водителя остановиться у ближайшего цветочного ларька на Садовом. Глупость, наверно, но я хочу купить ей букет цветов – и у меня есть еще полчаса до выезда в аэропорт, пока она лежит в своем мрачном сьюте в «Президенте».
– Да, господин консул. Спасибо, что звоните, уже лучше. Летит утренним «Аэрофлотом» через три часа. Менеджмент договорился о приеме у пластического хирурга сегодня после обеда. Большое спасибо вам и доброй ночи.
– Да, вот такие розы, как под лампочкой, хорошо, – переключаюсь на заспанную продавщицу в ларьке. – Пятнадцать, пожалуйста.
***
Владелец вызвал Игоря: что у вас там творится, один концерт дороже другого. Игорь ему: как иначе ты думал растить клуб? Вот откроем сейчас Нижний, потом Питер, будем первой клубной сетью в стране, прибыль с лихвой покроет издержки. А владелец свое – никакой сети, Москву сначала в порядок приведите, то Laibach у вас убыточный, то дорогущая артистка головой об стул бьется, и вообще, не много ли экспериментов? Игорь опять: Москва работает на пределе возможностей, в этих стенах ресурс скоро выработаем, пора на более крупную площадку переезжать. Давно пора. Владелец в ответ: не вижу смысла. А Игорь: ну раз так, я пошел. На- что владелец: не смею задерживать.
– Поговорили о бабах и разошлись, – подытоживает Игорь и допивает капучино. – В общем, я через месяц начинаю заниматься собственным проектом. Сеть будем строить сами. Если хочешь – присоединяйся.
Я в прострации лезу в сумку за ежегодником – у нас дальше Амон Тобин, Faust, Broken Social Scene: их, похоже, я буду доделывать один. Доделаю и повторю, не в этом проблема. Но планы на захватывающее будущее, похоже, сворачиваются до стабильного настоящего.
Что еще за тряпки у меня в сумке. Вот черт. Окровавленное полотенце – ремайндер о вчерашнем концерте. Тоже мне туринская плащаница.
***
С Mono нас свел звукорежиссер Psychic TV, голландец Матски. Эпическая гитарная тянучка, которая десять лет назад называлась бы построком: на такое всегда находятся охотники, да и, справедливости ради, тянучка у Mono – первосортная.
Матски десять раз предупредил, что группа – милейшая в обращении, только обычный ритуал – прилет-встреча-чек-концерт-ужин-проводы-вылет – должен происходить минута в минуту. Проходили: Япония.
Прилет-встречу-чек-концерт-ужин волшебная Анечка сдирижировала секунда в секунду, водитель Саша из Херсона в ее руках – сама пунктуальность. Я поклонился в пояс гитаристу Така-сану, пообщался о природе и погоде, отсмотрел полчаса концерта и вернулся в почтовый ящик воевать с группой Faust, они требуют на сцене всамделишного сварщика – не бывать этому, сгорим так к бабушке.
