Некоторые наблюдатели рассматривают российскую агрессию исключительно как продолжение конфронтации России с Западом. Украина в этой (четвертой по моей классификации) трактовке — лишь удачно подвернувшийся повод, случайное поле битвы. Мол, Запад нарушил свои обязательства перед первым и последним президентом СССР Михаилом Горбачевым, которому было обещано, что НАТО не будет продвигаться на Восток. Не важно, имело ли такое обещание место в действительности (документы, относящиеся к взаимоотношениям Запада и СССР в конце 1980-х, свидетельствуют, что это не более чем миф)[74], но в реальной политике важна не истинность тех или иных утверждений, а то, насколько глубоко они пустили корни в общественном сознании. В этом смысле пресловутое «коварство Запада» играло и продолжает играть огромную роль в российской политической жизни и в риторике Путина. Не знаю, верит или нет в эту теорию сам Путин, но для российского истеблишмента — это почти аксиома. Аргумент про угрозу со стороны Украины, вступившей в НАТО, не так легко парировать, если ты находишься в плену у советской мифологии. Достаточно взглянуть на карту: от Луганска до Волгограда по прямой — 381 километр. В 1942 году германская армия преодолела это расстояние за считанные недели, поставив Красную армию в тяжелейшее положение.
Другое дело, что выбранный Путиным способ решения этой проблемы превратил ее из воображаемой в реальную. Украина не была разгромлена, и теперь интеграция в военно-политические структуры Запада — будь-то НАТО или военный союз с Соединенными Штатами — представляется едва ли не единственным способом обеспечить безопасность страны. В политической элите по этому поводу достигнут консенсус, но, что гораздо важнее, идея о присоединении Украины к Североатлантическому альянсу теперь пользуется поддержкой большинства граждан. Если в 2012 году за вступление в НАТО проголосовало бы лишь 15 % украинцев, то в июле 2015-го — 64 %[75].
Пятая версия сводится к тому, что в Украине Кремль ищет идеологической легитимности, ответа на вопрос, а где, собственно, корни современной России. Ведь если Украина больше не имеет к России отношения, если Украина отделилась окончательно, то как быть с одной из главных идеологем Российской империи, которая ведет свою родословную от Киевской Руси, а Киев считает матерью городов русских и неотъемлемой частью «русского мира»? Если Киев — это самостоятельный центр принятия решений, если он ведет диалог с Москвой на равных, то что остается от идеи, на которой построена вся имперская историография — от Карамзина и Соловьева до сталинских академических историков?
Свободная Украина — отправная точка переосмысления всей русской культурной и исторической традиции, а к этой работе в современной России, как мы видим, почти никто не готов. На мой взгляд, это даже более значимый для Кремля фактор, чем стремление украинского народа к демократии. Для лоскутной империи, которой остается Российская Федерация, выдвинутая Путиным концепция «духовных скреп», отличающих россиян от материалистических народов Запада и Востока, — способ продлить время жизни авторитарного режима, отсрочить неизбежные изменения. Судя по рейтингам Путина, подавляющее большинство россиян готовы принять эту концепцию.
Размышляя о причинах российской агрессии, я бы не сбрасывал со счетов и фактор элементарной обиды, азарта игрока — это шестая версия. Ну как же, мог рассуждать Путин, мы с Януковичем заключили сделку (в обмен на лояльность и готовность обсуждать участие российских корпораций в приватизации украинской оборонной промышленности Россия дает ему 15 млрд долларов, снижает цены на газ), а кто-то, кто не являлся легитимной стороной этой договоренности (США, Евросоюз, украинские националисты — нужное подчеркнуть) взял и все разрушил. Провал соглашения о мирном выходе из вооруженного противостояния, заключенного оппозицией и Януковичем при посредничестве Запада 21 февраля 2014 года, должен был только усилить эту обиду. «Запад нас кинул» — это популярное объяснение любых поражений и провалов российской внешней политики, которое красной нитью проходит через публичные выступления Путина, начиная со знаменитой Мюнхенской речи в феврале 2007 года.
Все эти версии имеют право на существование — как и те, что я не стал здесь рассматривать. Ключевым сопутствующим фактором конфликта я считаю то, что ни Путин, ни российская элита, ни поддержавшее их население не понимают всю глубину различий между нашими странами. Все эти разговоры про «один народ» и «братские народы», которые так раздражают украинцев, ведет не только российский президент, но и его политические оппоненты. Для украинца мифологема «одного народа» — часть имперской идеологии, обосновывающей право Москвы решать судьбу Украины. Среднестатистический россиянин, напротив, считает это проявлением великодушия: украинец — брат, пусть и непутевый, ну да в семье разное бывает, достаточно, что я согласен на словах признавать его ровней.
Один из отрицательных героев булгаковской «Белой гвардии» называл украинскую государственность образца 1918 года «опереткой». В моменты наибольшего раздражения не скрывает такого отношения к Украине и Путин. Думаю, эта фраза могла вертеться у него в голове, когда в феврале 2014 года он принимал решение об оккупации Крыма.
* * *
Анализ субъективных мотивов Путина — необходимая, хотя и не самая, на мой взгляд, перспективная часть работы по осмыслению вызовов украинской независимости. Строить государственную политику на таком шатком фундаменте невозможно. Необходим объективный анализ угроз.
В этом плане важную работу проделал патриарх украинской политической мысли, 77-летний Владимир Горбулин. Владимир Павлович — один из творцов евроатлантического вектора украинской политики. Инженер-оборонщик, в конце 1970–1980-х Горбулин отвечал за ракетно-космические и авиационные программы в аппарате ЦК КПУ. Кого-кого, а его точно не заподозришь в «шароварщине».
Весной 2015 года Горбулин с двумя соавторами написал книгу «Украина и Россия: девятый вал или Китайская стена»[76]. Эпиграфом к ней могло бы стать латинское изречение Vis pacem — para bellum («Хочешь мира — готовься к войне»). За основу анализа украинско-российского противостояния Горбулин берет следующий тезис: «В вооруженных конфликтах следует полагаться прежде всего на оружие и победы, а не на дипломатию и договоренности».
Война России с соседями за советское наследство — вот тот геополитический фон, на котором осуществляется противостояние Москвы и Киева, единственной постсоветской столицы, способной бросить вызов Кремлю. Горбулин видит пять основных сценариев, описывающих развитие российско-украинского конфликта.
Первый из них (наименее вероятный из пяти сценарий тотальной войны) предусматривает полную милитаризацию украинского общества, мобилизацию всех наличных ресурсов — от экономических до культурных и пропагандистских — для ведения войны, максимальную опору на собственные силы ввиду неготовности Запада безоговорочно поддержать войну с Россией. Как ни парадоксально, в тотальной войне Украина имеет шансы на победу, убежден Горбулин: ресурсы России ограничены, армия «недомодернизирована», а стойкое сопротивление Украины рано или поздно вернет ей поддержку ведущих государств мира и усилит изоляцию России. Такая тотальная война не обязательно сопровождается массовыми жертвами: она имеет сугубо оборонительный характер, а готовность к ней Украины будет оказывать сдерживающее воздействие на агрессора, угрожая ему значительными потерями и переносом боевых действий на его территорию.
Сценарий «отрезанного ломтя» предполагает окончательный отказ Украины от оккупированных территорий и полный разрыв с ними. В конце концов на карте мира немало стран, терявших свои земли в пользу более сильных соседей, и, тем не менее, процветающих. Германия, потерявшая после Второй мировой войны ряд восточных земель, — возможно, самый яркий пример. «Необходимо подчеркнуть, что в случае реализации этого сценария речь идет не о каком-то «цивилизованном разводе», выгодном местному и общеукраинскому криминалитету (бандитам, контрабандистам и взяточникам), — пишут авторы. — Речь идет про жесткую и бескомпромиссную «ампутацию» с разрывом всех отношений и возведением «защитной стены» вдоль новообразованной «зоны общественно-политического отчуждения».
Сценарий «заморозки» конфликта по образцу Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии, возможно, был бы наиболее приемлемым для России и части стран Евросоюза. По Горбулину, для Украины это будет означать торможение евроинтеграции и необходимость нести издержки на содержание «пострадавших» регионов без окончательного снятия напряженности в отношениях как с Донбассом, так и с Россией.
