С Россией, которая, как свидетельствуют все факты, становится благоразумным партнером, правда, очень ослабленным в экономическом и военном отношениях, и вместе с тем является крупным экспортером нефти и природного газа, Европа может только расширять сферы взаимопонимания. Стратегическая беспомощность США перед лицом России сглаживает противоречия между ними. Америка без конца вынуждена после актов агрессии прибегать к демонстрации своей дружбы с Россией. К этому ее подталкивает и боязнь, что русские и европейцы оставят ее в стороне от своих будущих переговоров.
В отношении ислама американская пагубная агрессивность продолжает усугубляться и становится очень конкретной. Мусульманский мир поставляет в Европу значительную часть иммигрантов: пакистанцев в Англию, арабов из Магриба во Францию, турок в Германию, если ограничиться только наиболее многочисленными группами иммигрантов. Дети этих иммигрантов являются гражданами стран, принявших их, включая отныне и Германию, где только что приняли закон о «праве почвы», что сближает ее с Францией. Европа должна поддерживать отношения мира и доброго взаимопонимания с мусульманскими странами не только в силу их географической близости, но и для того, чтобы обеспечить внутренний мир в своих странах. Здесь Соединенные Штаты выступают как генератор не только международных, но и внутренних беспорядков. Нападения молодых обездоленных арабов Магриба на синагоги в первом квартале 2002 года позволили Франции первой познать опыт дестабилизации вследствие американо-израильской политики, хотя глубинные причины бунта лежат в структурном неравенстве, все более характерном для самого французского общества. Неясно, как Германия со своими турками и еще больше Англия со своими пакистанцами смогут избежать в грядущие годы дестабилизирующего воздействия США.
Франко-германская супружеская пара... и ее английская любовница
Говорить о Европе, о ее мощи, о ее растущем антагонизме с Соединенными Штатами — означает использовать концепцию, смысл которой не определен: экономический регион, сфера цивилизации, агрегат наций, короче говоря, — если уж оставаться в абсолютной неопределенности, — общность, которая находится в движении. В настоящее время экономическая интеграция продолжается. Благодаря своей массе и своим успехам эта общность притягивает к себе новых членов из числа стран Восточной Европы и, кажется, предназначена для того, чтобы, несмотря на все трудности, поглотить Турцию. Однако первым политическим результатом этой спонтанной экономической экспансии становится дезорганизация. Экономическое расширение ставит организационную систему в беспомощное положение. Стойкое сохранение наций, воплощающееся в языках, политических системах, ментальности, делает весьма трудным процесс принятия решений, приемлемых для всех членов.
С мировой стратегической точки зрения, подобная эволюция могла бы быть воспринята как начало процесса дезинтеграции. В действительности она просто делает особенно вероятным процесс упрощенного принятия решений тремя ведущими странами, при котором Великобритания вместе с Германией и Францией фактически составили бы руководящий триумвират. Франко-германское сближение сейчас, после нескольких лет разногласий, является весьма вероятным. Роль Соединенного Королевства могла бы быть абсолютно новой, но должна рассматриваться в плоскости возможностей. Мы не должны повторять изначальную ошибку Бжезинского, который уверяет нас, что Великобритания, в отличие от Франции и Германии, не является «геостратегическим игроком» и что «ее политика не заслуживает пристального внимания». Роль франко-британского сотрудничества в разработке европейской военной политики такова, что эта оценка уже сейчас может быть квалифицирована как неудачная.
Между 1990 и 2001 годами франко-германские отношения не были хорошими. Объединение двух германских государств разбалансировало Европу — создание Германии с 80-миллионным населением как бы рикошетом уменьшило роль Франции, число жителей которой достигает только 60 млн. человек. Объединение валют, которое должно было бы представлять собой оптимистичное продвижение вперед, было задумано, чтобы связать Германию. Для ее успокоения европейцы согласились на преувеличенно строгие критерии управления и на годы стагнации. Со своей стороны, Германия, слегка опьяненная вновь обретенным единством, не сыграла умиротворяющей роли в этот период, особенно во время распада Югославии. Эта фаза закончилась. Германия эволюционирует в направлении большей гибкости и гедонизма, сближаясь с Францией в ментальном плане.
Однако вернемся в область политического реализма, соотношения сил. Демографический кризис в Германии неумолимо низводит ее до общего уровня крупных европейских наций. Число рождающихся сегодня там немного ниже, чем во Франции. Виртуально обе страны снова становятся как бы равного роста. Немецкие элиты осознали этот возврат на средний уровень. Лихорадка объединения прошла. Немецкие руководители знают, что их страна не будет единственной великой державой в центре Европы. Конкретные трудности реконструкции в бывшей ГДР способствовали этому возврату к принципу реализма.
Со своей стороны, Франция, с тех пор как она больше не парализована политикой сильного франка, с тех пор как она получила экономическое освобождение благодаря слабому евро, обрела, благодаря своей относительно более благоприятной демографической ситуации, некоторого рода динамизм и уверенность в себе. В целом при существующем в настоящее время климате доверия имеются все условия для развития франко-германского сотрудничества.
Однако еще раз мы должны констатировать, что ведущую роль в этом сыграла сила вещей. Демографическая сбалансированность не приходит по решению властей, она возникает в силу самой эволюции общества и предстает перед руководителями как нечто уже объективно данное. Франко-германская демографическая сбалансированность к тому же является лишь одним из аспектов демографической стабилизации в мире. Далее, на востоке демографический спад в России автоматически ослабляет старую боязнь Германии и Европы оказаться захлестнутыми волной демографической экспансии страны-континента.
Российский демографический спад, германская стагнация и относительно неплохая демографическая ситуация во Франции восстанавливают в широком смысле равновесие в Европе в целом, после того как в свое время в начале XX века оно было дестабилизировано обратным процессом. Тогда демографическая стагнация во Франции в сочетании с ростом населения в Германии превратила Францию в запуганную нацию. Еще более быстрый рост населения на востоке, в России, породил в то время в Германии настоящую фобию. Отныне везде уровень рождаемости низок. Этот недостаток ставит специфические проблемы, но, по крайней мере, его преимущество состоит в том, что он почти автоматически успокоил эту часть мира. Если очень низкая рождаемость сохранится слишком долго, то в Европе возникнет настоящий демографический кризис, представляющий угрозу для процветания континента. В первое время спад демографического давления облегчил, хотя это и не осознается, процесс слияния европейских национальных экономик на основе свободы торговли, устранив из сознания участников этого процесса страх перед нарушением политического равновесия и агрессией.
Любая гипотеза относительно будущего поведения Великобритании может быть только весьма рискованной. Одновременная ее принадлежность к двум сферам, англосаксонской и европейской, является естественным фактом.
Либеральная революция затронула Англию более сильно, чем любую другую европейскую страну, даже если сегодня британцы и мечтают лишь о том, чтобы снова национализировать свои железные дороги и улучшить систему здравоохранения путем разумных бюджетных дотаций. Связи между США и Англией простираются далеко за пределы узкого социально-экономического измерения: они заключаются и в общем языке, индивидуализме, врожденном, так сказать, чувстве политической свободы. Но все это, будучи очевидным, может заслонить другую очевидность. Англичане лучше, чем все другие европейцы, видят не только недостатки Америки, но и ее эволюцию. Если дела Америки пойдут плохо, то они это осознают первыми. Они являются приоритетными союзниками США. Но они также более, чем все остальные, подвержены идеологическому и культурному давлению из-за Атлантики, потому что они не располагают, подобно немцам, французам или другим нациям, естественной защитой в виде собственного языка. Дилемма Британии в том, что она не только вынуждена разрываться между Европой и Соединенными Штатами, но и ее отношения с Америкой представляются весьма проблематичными. Что несомненно, так это то, что окончательный британский выбор — войти в зону евро или отказаться от евро — будет иметь капитальное значение не только для Европы, но также для США. Интеграция финансовой и банковской систем Лондона, главного финансового полюса Старого Света, в зону евро была бы ударом для Нью-Йорка и для всей Америки, учитывая ее зависимость от мировых финансовых потоков. В настоящей ситуации падения американского экономического производства вхождение Сити в центральную европейскую систему могло бы действительно перевернуть равновесие в мире. И было бы забавно наблюдать, как игнорируемая Бжезинским Великобритания одним ударом — выбором в пользу Европы — сокрушает американскую гегемонию.
