ГЕННАДИЙ КАСМЫНИН
ГНЕЗДО ПЕРЕПЕЛКИ
Не слыхать перепелок во ржи,
Только спутник проносится, тикая,
И деревня стоит у межи
Обреченная, темная, тихая.
Это все отболело давно,
Это месте зовется Горелое,
Даже кладбище здесь сожжено,
Плешь осталась песчаная, белая.
Поднялась высоко лебеда,
Мы из лучшего в худшее сосланы,
То протаем весной изо льда,
То костями желтеем под соснами.
Не прощу я, пока не умру,
Не забуду, пока не забудется,
Как свалилась ничком на юру
Догнивать у колодезя улица.
Лет полсотни пройдет или сто,
Вы и мертвые вспомните, сволочи,
Деревеньку свою, гнездо
Разоренное, перепелочье.
ОКНО ДЛЯ ШАГОВ
Отчаянье бывало окончательным,
Когда хотелось выйти из окна,
Отчаянье бывало замечательным
И превращалось в рюмочку вина.
Отчаянья тогда как не бывало,
И наступала слабая печаль,
Она меня уже не добивала,
И я ее почти не замечал.
Сменялись настроения, как омуты
Сменяет быстролетный перекат,
И вот уже я выходил из комнаты
И падал на завалы баррикад.
Под тряпкой, обгорелой и простреленной,
Лежал я возле дома богача,
Ковровою дорожкою постеленный
Под будущие ножки Ильича.
Моя рука сжимала вороненое
И бьющее в Историю ружье!
Не вышло, не случилось... О вранье мое,
И все-таки не ваше, а мое!
Да мало ли в какие после черного
Отчаянья входил я времена,
И яблока хотелось мне моченого,
И тюри с квасом или толокна.
Живу теперь на грани обретения
Всего того, что так хотелось мне,
И не могу переступить растение
В открытом настежь для шагов окне.
БЕРЕЗА
Было так: я дошел до обрыва,
Ровно шаг оставался, никак,
Тут и встретилось дивное диво
Всё в веснушках, лучах, мотыльках.
Я вцепился, почти улетая,
Обнял ствол за предельной чертой
И остался с тобой, золотая,
Нежно-ржавый, почти золотой.
Пахнет севером и бездорожьем,
Никого не видать за версту,
И уйти от обрыва не можем,
И не можем шагнуть в пустоту.
Неподвижно в небесной пустыне
Мы летим высоко-высоко
Вместе с ветром в безоблачной сини,
А внизу — глубоко-глубоко.
Михаил ЧВАНОВ • "Ангел-спаситель" (Наш современник N2 2002)
“Ангел-спаситель”
Колошенко В.П. Ангел-спаситель.
Кн. 1. С. 332, илл. Кн. 2. С. 304, илл. —
М.: Журналистское издательское агентство “ЖАГ-ВМ”, 2000.
“Ангел-спаситель” — так он назвал свою книгу, подразумевая вертолет, которому посвятил жизнь.
Но вертолет — мертв, он — всего лишь машина, и ангелом-спасителем он становится далеко не в каждых руках. Более того, ни конструкторы, ни летчики-испытатели, безусловно специалисты своего дела и смелые люди, которые впервые подняли его в небо, объездив, как молодую норовистую лошадь, испытав в разных режимах, составив инструкции по его эксплуатации, ни тем более рядовые гражданские и военные летчики, загнанные в рамки этих инструкций, превращенных авиационными чиновниками посредством напичканных в них всевозможных ограничений в шоры, — абсолютно все не подозревали об истинных возможностях Ми-4, пока в его пилотское кресло не сел Василий Петрович Колошенко, тогда еще не летчик-испытатель, но уже широко известный своей отчаянной, но далеко не безрассудной смелостью полярный летчик. Он доказал, что этот вертолет, получивший к тому времени уже столько нареканий, в том числе за рубежом, не просто может летать, но и лучший в мире в своем классе, что на нем можно летать в любых метеорологических условиях, спасая людей из самых безвыходных положений, днем и ночью, в пятидесятиградусные морозы и в пургу в Арктике и в Антарктике и в пятидесятиградусную жару в Африке и в Центральной Азии. И потолок его применения не 5,5 километра, как написано в техпаспорте, — если надо было спасать людей в Гималаях, Василий Петрович смело поднимался и на 8 километров, правда, надев кислородный прибор. Он доказал, что Ми-4 может безопасно садиться и взлетать в снежной или пустынной пыли, что считалось смертельно недопустимым и уголовно наказуемым, чиновникам наплевать было, что это запрещение сводило на нет саму суть вертолета как уникального внеаэродромного летательного аппарата, словно, к примеру, в Арктике или в африканской пустыне кто-то сначала должен был приехать на велосипеде и веничком подмести посадочную площадку. И не вертолет, а именно его, слившегося в единое целое с винтокрылой машиной, великого вертолетчика Василия Петровича Колошенко в богатой природными катаклизмами Индии назовут ангелом-спасителем, потому что кроме него никто в мире на этом или других вертолетах не делал для спасения людей ничего подобного. Именно ему, показавшему возможности другого вертолета, Ми-8, в той же Индии, высоко в Гималаях и на всевозможных авиационных салонах, в том числе в Ле Бурже, страна обязана тем, что многие сотни этих машин до сих пор летают в десятках стран мира, принося в ныне скудную казну страны немалые деньги. И так было с каждым новым вертолетом, рожденным в КБ великого авиаконструктора М. Л. Миля, куда после долгих уговоров последнего В. П. Колошенко — до того свободная полярная, как бы специально улетевшая от всевозможного авиационного и другого начальства птица — пришел работать. Он выигрывал жесткую конкурентную борьбу во всех соревнованиях, в каких ему приходилось участвовать, в том числе со знаменитыми вертолетами Сикорского. Впрочем, допускаю, что просто у Сикорского не было таких летчиков. А что это была за борьба, доказывает пример гибели другого нашего великого вертолетчика, Героя Советского Союза Юрия Гарнаева при тушении лесных пожаров во Франции. Правительство Франции, отклонив предложения других вертолетных фирм, как и в предыдущий раз, пригласило В. П. Колошенко (тогда Ю. А. Гарнаев был у него вторым пилотом), чтобы впоследствии закупить 10 вертолетов Ми-6, но В. П. Колошенко незадолго до этого был назначен ведущим летчиком-испытателем сверхтяжелого вертолета Ми-12. До последнего времени утверждалось, что вертолет Ю. Гарнаева погиб, врезавшись в скалу при попытке уклониться от линии высоковольтных передач. Из книги В. П. Колошенко я впервые узнал, что в зоне гибели вертолета не было высоковольтных линий и что вертолет был взорван радиоуправляемой с земли миной. Ю. А. Гарнаев погиб исключительно из-за своей чрезвычайной доверчивости. В. П. Колошенко не поднимался в воздух, когда кто-нибудь из иностранных специалистов или даже важных гостей в последний момент перед взлетом под каким-нибудь предлогом пытался покинуть вертолет.
Если говорить о его кумире, то в первую очередь, конечно, на ум приходит В. П. Чкалов — та же отчаянная смелость. Но нет, его кумир — Михаил Михайлович Громов, великий профессионал и интеллигент, в любом полете думающий прежде всего о сохранении самолета и своих товарищей, в том числе оставшихся на земле — ни для кого теперь не секрет, что гибель летчика-испытателя или самолета часто тянула за собой хвост тюремных сроков и даже человеческих жизней. И в судьбе двух великих пилотов не случайно много общего. “Каждый из них во многом являлся первооткрывателем в своем виде авиационной техники, — написал в предисловии к книге В. П. Колошенко историк авиации М. Каминский. — Каждый из них пережил немало драматических ситуаций, но сумел избежать трагических последствий благодаря умению в совершенстве владеть собой и принимать в доли секунды отпущенного времени единственно правильное решение. Оба они в разное время провели успешные испытания самых больших в мире летательных аппаратов: Громов — восьмимоторного самолета-гиганта “Максим Горький”, Колошенко — вертолета-гиганта поперечной схемы Ми-12. Каждый из них в свое время стал первым Героем Советского Союза: Громов — среди летчиков-испытателей самолетов, Колошенко — среди летчиков-испытателей вертолетов”.
Он первым из вертолетчиков летал над Северным и Южным полюсами планеты, выполняя там сложнейшую и опаснейшую работу. Он летал в нарушение технических и иных инструкций, перерегулировав двигатели, в пятидесятиградусную жару и в других экстремальных условиях в Индии, в Ираке, в Индонезии, тушил лесные пожары во Франции, ставил опоры высоковольтных передач и поднимал кабины подвесных канатных дорог в Австрии и Швейцарии, когда от этого отказались, посчитав невозможным, лучшие летчики США и Англии. И везде над ним висел дамоклов меч заурядного уголовного кодекса: в каждом полете он нарушал одновременно как минимум с десяток запрещающих инструкций, и каждый раз его спасало лишь то, что из каждого своего уникального полета он возвращался победителем. Конечно, каким-то щитом для него были безграничное уважение М. Л. Миля и покровительство тогдашнего министра авиационной промышленности В. П. Дементьева, но только в той части, что с их молчаливого или даже немолчаливого согласия, а то и по прямому приказу А. Микояна он отправлялся в свои заграничные командировки (как ни парадоксально, только там, вне досягаемости отечественных авиационных чиновников он мог демонстрировать истинные возможности наших вертолетов, в результате чего их и покупали). Но случись что, они оказались бы бессильны ему чем-нибудь помочь.
