Я даже воспрянул духом, когда обнаружил записку, которая она оставила мне в отеле у стойки портье. Я тут же позвонил по указанному телефону, и мы договорились встретиться тем же вечером в вестибюле ее отеля — более людного места и вообразить себе трудно. Этим аргументом я пытался заглушить в себе остатки беспокойства.
И вот мы с Беатрис уже сидим в вестибюле отеля «Плаза». Она предложила, чтобы интервью было на испанском — ее английский, пояснила она, далеко не так хорош, как мой испанский. Статьи, которые она собирается написать, продолжала Беатрис, будут опубликованы в Аргентине и Бразилии — позже она переведет их на португальский. Для начала она немного рассказала мне о себе, своем детстве, а я, в свою очередь, поведал ей о том, как бывал в Буэнос-Айресе. Она мило шутила о том, как трудно быть аргентинкой в таком оазисе женской красоты, как Рио.
Примерно через четверть часа приятной беседы Беатрис попросила разрешения записать мои ответы на пленку, и я согласился. Порывшись в большой вязаной сумке, она тут же достала из нее портативный магнитофон и установила микрофон на журнальном столике между нами. Последовал ряд вопросов о моей работе в качестве экономического убийцы. Затем она перемотала пленку и стала прослушивать получившуюся запись через наушник.
Закончив, она с досадой покачала головой: «Качество скверное, слишком много посторонних шумов». Потом опять полезла в сумку — на сей раз у нее в руках появилась ручка и небольшой блокнот. Извинившись, Беатрис попросила меня повторить все, что я говорил. Я снова принялся рассказывать, а она прилежно записывала.
Когда мы закончили работу, она устало откинулась на спинку кресла и, слегка покусывая кончик ручки, заявила, что многие в Бразилии уже знают меня как бывшего экономического убийцу, но почти никому неизвестно, что я также автор целого ряда книг о культуре коренных народов. «Мои читатели хотели бы побольше узнать о племенах, населяющих вечнозеленые леса Амазонки, и понять особенности их самобытной культуры. Можем мы сейчас поговорить на эту тему?»
Я с радостью согласился, уже порядком уставший от постоянных разговоров об экономических убийцах. Приятно было переключиться на любимую мной область, поговорить о своих ранних книгах.
Тут Беатрис бросила мечтательный взгляд на магнитофон. «Только мне бы хотелось записать ваш рассказ на пленку. Не возражаете, если мы перейдем в более тихое место, где я смогу сделать качественную запись? Может, пройдем в мой номер? Надо всего лишь подняться на лифте».
В тот момент идея поговорить с ней о культуре коренных народов показалась мне чрезвычайно привлекательной. Меня, признаться, впечатлил профессионализм, с которым Беатрис брала интервью, нравилась непринужденная атмосфера нашей беседы. Конечно, учитывая мою прошлую профессию и опыт, я должен был проявить большую осторожность, но, повторяю, в тот день мое внутреннее чутье несколько притупилось.
Идя следом за ней по длинному коридору, я не мог вновь не восхититься совершенством ее тела. Высоченные каблуки, обтянутые джинсами стройные ноги, каштановые кудри, которые покачивались в такт ее женственной походке. Она шла, соблазнительно покачивая бедрами, — той самой походкой знойных бразильянок, которая принесла всемирную славу пляжам Копакабаны и Ипанемы.
В номере Беатрис усадила меня на диван и стала пристраивать магнитофон на маленький журнальный столик. Затем предложила мне вина, и хотя я обычно не пью ничего, кроме пива, на сей раз я отступил от своего правила и согласился. Она наполнила два бокала, уселась на диване подле меня и предложила: «Ну что ж, давайте начнем».
И я снова отвечал на ее вопросы. В какой-то момент я заметил, что наши тела соприкасаются — видимо, задавая вопросы, она понемногу придвигалась ко мне. Теперь она подсела еще ближе и плавным движением отключила кнопку записи, потом подала мне бокал. Ее пальцы нежно коснулись моих. Наши бокалы тихо звякнули, когда она чокнулась со мной.
Я завороженно смотрел, как она медленно потягивает вино. Внезапно вспомнилось, как сегодня днем в одиночестве, будто поджидая кого-то, Беатрис стояла на улице, прямо на дороге от моего отеля к парку, где мне назначил встречу Жозе. «Насколько велика вероятность случайной встречи в таком огромном многолюдном городе, как Порту-Алегри?» — подумал я. Это сразу развеяло чары, которым я было начал поддаваться. При этом я хорошо понимал, что Беатрис двигало не только стремление заняться сексом с автором бестселлеров. Беатрис взглянула мне в глаза поверх бокала. Я же решительно поставил свой на столик, так и не прикоснувшись к вину. Интересно, подумал я, может, она уже успела туда что-то подмешать?
«Я настолько старше вас, что гожусь вам в отцы, — сказал я как можно серьезнее. При этом я обвел взглядом номер, прикидывая, где могут быть спрятаны видеокамеры. — А кроме того, я женат». Я решительно поднялся с дивана.
Не смутившись произошедшей во мне переменой, Беатрис игриво сказала: «А у нас в Бразилии говорят, что чем мужчина старше, тем он лучше знает, как доставить женщине истинное удовольствие; а женатые хороши еще и тем, что не болтливы».
«Я должен идти», — твердо сказал я.
«Но еще так рано», — протянула она в ответ, но я уже направлялся к двери. Обернувшись на пороге, я сказал ей: «На сей раз давайте останемся просто друзьями». Беатрис грациозно поднялась с дивана и пошла в мою сторону. Я поспешил открыть дверь. «Хотел бы попросить, чтобы вы прислали мне на просмотр интервью, когда оно будет готово», — я уже пятился в коридор.
«И все же, если передумаете, позвоните мне, — маняще улыбаясь, проворковала Беатрис, — я здесь, на всю ночь. Но в любом случае я непременно пришлю вам копию интервью».
Надо ли говорить, что она, конечно, так никогда ничего и не прислала?
25
Бросая вызов империи
Вскоре после моего возвращения из Бразилии граничащая с ней страна, Боливия, вновь стала ареной политических распрей и беспорядков. Человек, который сменил вынужденного уйти в отставку Гонсало Санчеса де Лосаду, Карлос Меса, в лучшем случае считался слабым политиком, а в худшем — рьяным прислужником корпоратократии. Партия Эво Моралеса, MAS, и поддержавшие ее организации коренного населения требовали у правительства дать им право на землю, возобновить субсидирование бытового топлива для бедных слоев населения, а также национализировать нефтяную и газовую промышленность.
Просматривая новости в Интернете и обсуждая положение в Боливии со своими латиноамериканскими друзьями, я часто вспоминал однажды виденную в Ла-Пасе очередь из бедно одетых мужчин, женщин и детей, послушно стоящих под ледяным дождем, чтобы оплатить в банке свои грошовые счета за электричество. Интересно, что они испытывают сейчас? Тогда они казались такими забитыми, покорными, совсем как их предки, до седьмого пота трудившиеся на оловянных рудниках испанцев. Ведь было что-то, что помогло им очнуться от спячки, осознать себя гражданами своей страны. Что-то, что заставило их, отказавшись от всегдашней покорности, выйти на улицы.
В Кочабамбе толпы боливийцев окружили помещение водопроводной компании. Такие же толпы стояли вокруг президентского дворца. Тогда разгневанным боливийцам удалось сломить жадность и упорство Всемирного банка, изгнать корпоратократию, нанеся чувствительное поражение империи, едва ли не самой могущественной за всю историю человечества. Они готовы были отдать жизни за свое дело. Так что же их пробудило?
Обычно на такие вопросы невозможно дать однозначный ответ — причин всегда много, и все же в данном случае одна представляется мне гораздо более значимой, чем все остальные. Это — человек по имени Эво Моралес. Конечно, выходец из местных индейцев, он был не единственным лидером нового движения народа, но зато единственным, кто стал членом парламента, а затем и кандидатом на президентский пост. Он стал главным символом и катализатором борьбы пробудившегося народа Боливии.
