Джон Раммель не оставил равнодушным ни одного человека в зале, описав, с какой трогательной любовью и бескорыстием Шпильман ухаживал за своим соседом — съехавшим со всех катушек старым маразматиком Эдом Мельхиором. «Эд был невыносимым человеком, от него сбежали все родственники, а соседи просто шарахались в сторону, лишь завидев его на горизонте. И только Мел со своим добрым сердцем постоянно ухаживал за умирающим стариком. Да что там говорить: Мел был для Эда — что сын родной!» — заключил Раммель. В этом месте заместитель окружного прокурора Майкл Бернард не удержался и, нарушив ранее достигнутую с защитой договоренность, язвительно ввернул: «Ничего себе сынок! Подделал завещание старпёра и присвоил миллион сто тысяч долларов!» Отдадим, однако, должное правосудию: беспристрастная Шэрон Мак-Рэй тут же указала заместителю прокурора на недопустимость и — главное! — сюжетную неуместность подобных выпадов со стороны обвинения. Мелвин Шпильман, по инерции еще стильно одетый в кремовые слаксы и небесно-голубой блейзер, расплылся в счастливой улыбке и одобрительно закивал, с надеждой поглядывая на вершительницу своей судьбы. Забегая вперед, скажу — надеялся он напрасно: вероломная Мак-Рэй отклонила прошение об условном наказании и впаяла Шпильману на полную катушку.
Полагаю, читатель уже догадался: чиновник Мелвин Шпильман служил обществу и отечеству на ниве погребальных услуг. Работа его во многом перекликалась с промыслом легендарного Харона, сына Эреба и Ночи, перевозившего души умерших через Ахерон, реку скорби, омывающую Царство Мертвых. Было, правда, и отличие: Харон обслуживал всех подряд, тогда как Шпильман занимался исключительно одинокими душами. То есть душами тех, кто преставился без родственников и наследников. Согласно установленной процедуре, окружной патологоанатом после констатации смерти удостоверялся в том, что усопший гражданин (или гражданка) никому на этом свете больше не нужен, после чего передавал прах в заботливые руки временного администратора — служащего окружного отдела наследования и завещаний. В обязанности администратора входит организация похорон за государственный счет, поиск возможного завещания, а также реализация имущества: продажа дома, предметов обихода, земельных участков, ликвидация банковских счетов и погашение ценных бумаг. Все полученные средства вручались дядюшке Сэму на укрепление государственности и поддержание общественного порядка.
«Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом,он произносил: „Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?“
Н. В. Гоголь. Шинель
Чем занимался Мел Шпильман первые сорок лет своей жизни, история умалчивает. Можно только предположить, что выдающиеся свершения, творческие озарения и коммерческие прорывы благополучно его миновали, поскольку к середине 80-х годов Шпильман состоял на должности рядового конторщика в отделе наследования и завещаний при офисе окружного судьи Тома Викерса. Перманентное пребывание на галерке жизни оставило неизгладимый след на образе нашего героя: говорил он исключительно тихим бархатистым голосом, переходящим в шепот, никогда не спорил, избегал конфликтов, со всеми соглашался, одевался очень скромно, но со вкусом, дружил со всеми. Именно последнее качество — патологическое дружелюбие — могло бы сойти за визитную карточку Шпильмана.
За долгие годы государственной службы Мел обзавелся каким-то невообразимым количеством знакомых и приятелей во всех без исключения общественных структурах: в суде, полиции, прокуратуре, судебной экспертизе, моргах, больницах, авиакассах, супермаркетах, автосалонах, банках, стадионах, на бензоколонках и даже в доме для престарелых. Сан-Антонио — городок небольшой, но жутко криминальный (мало того, что Техас, так еще и граница под боком с полным джентльменским набором: ночными караванами нелегалов да трафиком наркотиков, оружия и проституток). Поэтому все мало-мальски честные и уважаемые люди давно взяли за правило держаться друг за дружку и помогать в трудную минуту. Думаю, такая взаимовыручка и товарищеский дух — единственное объяснение того, что Мел Шпильман умудрился шмонать своих покойников на протяжении четырнадцати лет (!!!), и никто — ни единая душа! — не поймал его за руку, даже не заложил дядюшке Сэму.
В офисе Викерса Шпильман занимался чистой и не хлопотной работой: разбирал и систематизировал бумажки по делам наследования. Так бы и просидел он Акакием Акакиевичем до пенсионного возраста, и уж точно не видать ему своей «шинели» (а что за «шинель» была у Шпильмана, читатель скоро узнает!), если бы не случайное стечение обстоятельств.
Как-то раз сослуживец слег с гриппом и попросил Мела подменить его на «черной» работе: нужно было похоронить одного бесхозного старикана за государственный счет. Мел получил в офисе свидетельство о назначении временным администратором, проставил печать окружного судьи в канцелярии и отправился на кладбище. Сама процедура оказалось делом плевым и не произвела на Шпильмана глубокого впечатления: никаких плачущих родственников, никаких священников: паупер [12] — он и в Техасе паупер: хоронят без почестей, спасибо, что не в общей могиле. После погребения Шпильман решил заскочить в дом старичка, чтобы опечатать окна и двери и подготовиться к инвентаризации имущества. Хотя сослуживец и не просил Мела заниматься этими делами, любопытство взяло верх. Шпильман открыл входную дверь и стал прохаживаться из комнаты в комнату. Бог ты мой, сколько же тут было всякого добра! Старинные серебряные подсвечники, фарфоровые вазы, резной секретер XVIII века. «С ума можно сойти! — подумал Шпильман. — Тут настоящая антикварная лавка, а деда хоронят за общественный счет. Теперь все имущество распродадут на аукционе, а вырученные средства переведут на счет окружного совета».
Взгляд Шпильмана упал на золотые часы с цепочкой, лежавшие на письменном столе в кабинете: «Аудемарс Пигет», — на свой лад прочел Мел название на циферблате. — Что еще за Аудемарс? Ролекс знаю, а вот Пигет…» Несколько минут Шпильман простоял в нерешительности: брать или не брать? Вспомнил, как наставляла в детстве мамочка: «Мелвин, никогда не трогай чужого и не кради у людей». «Так ведь то ж — у людей! — осенило Шпильмана. — А старичок-то преставился, значит, уже не человек. И потом, тут и красть не у кого: родственников нет, знакомых тоже, завещания не нашли». Дальше Мел Шпильман не колебался: решительным жестом смахнул тридцатитысячедолларовые (как потом оказалось!) часы Audemars Piguet в карман плаща и, насвистывая патриотическую «Born in the USA» [13], вышел из дому. Он думал о своей «шинели».
«Реальность по ту сторону воображения»
«Он совершенно приучился голодать по вечерам; но зато он питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели».
Н. В. Гоголь. Шинель
В ванной комнате Мела Шпильмана висел шикарный плакат, вставленный в рамку, с изображением величайшей спортивной машины мира. Возбуждающая надпись: «Феррари — реальность по ту сторону воображения». Когда Мел Шпильман принимал душ, брился, чистил зубы и испражнялся, он смотрел на красную красавицу «Тестароссу», на капоте которой красовался желтый вздыбленный жеребец Каваллино — эмблема «Феррари», — и предавался вожделенным мечтаниям. Следователи, проводившие обыск с конфискацией в августе 2001 года, пришли в смущение не столько от антикварных обстоятельств каждого закоулка в особняке, сколько от откровенно музейного его характера.
Мел Шпильман превратил свой дом в священный алтарь, воздвигнутый в честь итальянского автомобиля. На всех стенах висели картины и фотографии (всего 214 штук), на журнальных столиках, книжных полках, шкафах и этажерках красовались миниатюрные копии авто и статуэтки Каваллино. Кульминация поджидала в опочивальне скромного государственного служащего: над роскошной кроватью Шпильмана возвышалась драпированная шелком (!) писанная маслом картина с изображением красного автомобиля!
Если бы дело картинками «Феррари» и закончилось, то не писать бы мне историю Мела Шпильмана в рубрике «Великих афер». Однако главные экспонаты его музея хранились не в доме, а по соседству — в гараже: шесть роскошных Каваллино, созданных гением Энцо Феррари, украшали конюшню нашего героя. Легендарная F-40 в чисто гоночном исполнении (из тех, что в 80-е годы уходили по полтора миллиона долларов за штуку, а очередь ожидания растягивалась на два-три года), не менее легендарная Testarossa, 308-я модель, также переделанная для автогонок, 288 GTO и скромненький «Боксер». Поодаль, в закутке, бедными родственниками жались одноместный гоночный Renard в стиле Indy Car и волшебница Lola T-332 Formula 5000 с восьмицилиндровым двигателем «Шевроле», доведенным до ума знаменитым тюнинговым ателье Lozano Brothers Porting. Для транспортировки всех этих сокровищ использовался 13-метровый двухуровневый трейлер, выполненный по спецзаказу (120 тысяч долларов), с автоматической рампой, встроенным пит-стопом (установка скоростной смены колес, воздушный компрессор для подкачки шин, цистерна для топливной дозаправки), жилым помещением, кабельной телевизионной установкой, спутниковой антенной, умывальником и душевой. Как оказалось, все свободное от шмона покойников время Мел Шпильман проводил в полном согласии со своим аристократическим хобби: принимал участие в престижных гонках на спортивных автомобилях коллекционных моделей. Такая вот была «шинель» у современного Акакия Акакиевича.
