И, потрясая сердце до основ,
И через сорок лет меня разбудит.
Но в этот миг прекрасный,
как весна,
Я думаю в пустынном кабинете
О том, какая, Боже, тишина
Настала наконец на белом свете.
Ничто не омрачит её пока,
Хоть с ненавистью фюрер
бесноватый
Колючим взглядом из-под сапога
Косится на советского солдата.
Перевод М.АХМЕДОВОЙ-КОЛЮБАКИНОЙ
Муталиб МИТАРОВ
(1920)
Старухам снятся сыновья
Перевалило за полночь. А ночь
Прохладна и темна в горах
в апреле.
Под буркой неба горы спят.
В постели
Спят люди. Только мне
уснуть невмочь.
Ещё огонь горит в одном окне.
Кто там не спит? И я,
уняв тревогу,
Шагами мерю гулкую дорогу,
И, старая, встаёт навстречу мне
Мать друга, что остался
на войне...
И на столе её – остывший ужин.
Я не ошибся – был я очень нужен:
О сыне мать рассказывает мне.
О том, каким он был,
когда был мал,
Как говорил, как бегал,
как смеялся.
Передо мною друг мой раскрывался
Таким, каким и я его не знал.
Он был таким, как мать его видала
Давным-давно, потом в бреду, во сне.
Не верит, что погиб он на войне, –
И головой седою покачала...
По крыше дома ветер прошумел,
Как лапой кот провёл,
своё мурлыча.
Был этот час полночный необычен,
И речь её прервать я не посмел.
Когда в тиши пропели петухи,
Помог ей лечь, тепло укутал ноги,
Сказал ей: «Отгони свои тревоги,
Пусть будут сны прекрасны
и тихи.
Вернётся сын!» – её я успокоил.
И свято лгал. Иначе я не мог.
И тяжело переступил порог,
И за собою дверь прикрыл рукою.
Пришёл домой. И веки мне смежил
Рассветный сон, разбитый
чьим-то стуком –
Я дверь открыл.
Ко мне пришла старуха,
Сказать, что сын её, конечно, жив.
Он к ней пришёл во сне. Его шинели
Она касалась слабою рукою.
Они с ним вместе на ковре сидели,
И он принёс ей радость и покой.
Он улыбался часто и открыто,
Своей души от мира не тая...
И понял я: былое не забыто,
Пока старухам снятся сыновья.
Перевод Н. ПОЛЯКОВОЙ
Баллада об отце
На костылях –
он к ним уже привык,
От боли и тоски изнемогая,
В родимый дом, где мать ждала
седая,
Израненный вернулся фронтовик.
Что он живой – не верил даже сам,
Иссеченный, истерзанный войною...
И злой, кровавою слезою
Сочился на груди –
у сердца – шрам.
Едва родной порог переступил –
Мать бросилась, забыв про всё,
навстречу.
И долго-долго не кончался вечер –
С ним весь аул в тот вечер говорил.
И взгляд соседок стал теплей,
светлей:
А может, он их видел сыновей?
И взгляд невест уже не так суров:
А может, он их видел женихов?
– А может, ты письмо сынка
принёс? –
Соседка задала ему вопрос, –
Уже полгода он не пишет мне...
– Всё, знаете, бывает на войне...
Как молния:
– Приехал фронтовик! –
Молва летела...
Снова – встречи, встречи...
И вот однажды в тихий майский
вечер
Пришёл к нему почтеннейший
старик.
Он плотен был, с обветренным
лицом,
С глазами, что смотрели
вдаль устало…
Всё в нём, и незнакомом и чужом,
Знакомые черты напоминало.
И мысли в голове фронтовика
Смешались вдруг...
И ощутил он радость!
Он в старике увидел паренька,
Которого искали для награды.
Ещё припомнил,
Как в землянке пар
Тепло струился...
Тлел фитиль, мерцая...
И обнял его сына комиссар,
Медалью «За отвагу» награждая.
Потом его он больше не встречал –
Война людей решительно разводит...
«Но как старик на паренька
походит!..»
В нём фронтовик солдата узнавал.
И он отцу солдата всё сказал,
Потом солгал – хоть лгать
не приходилось,
Что видел его после...
И светились
Надеждою усталые глаза.
– Так, значит,
видел сына каждый день? –
С его лица сходила тут же тень.
– Так, значит,
сын мой, как и ты, герой? –
И он касался ордена рукой.
...И с той поры немало лет прошло,
Но каждою цветущею весною,
Став ниже ростом,
Старик приходит в тот же день
в село
И в дверь стучит иссохшею рукою,
И, взглядом быстрым
горницу окинув,
Он снова обращается к мужчине:
– Так, значит, видел?..
Значит, сын – герой?
– Да, да, отец... –
ответит фронтовик
(И воцарится трудное молчанье),
И всё глядит на старика с печалью,
И видит, как его светлеет лик.
Поговорит и наберётся сил,
И вновь пойдёт неспешными
шагами...
И повторяют губы его сами:
«Он седину мою не осрамил...»
Перевод И. САВЕЛЬЕВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Многоязыкая лира России
Пилотка
ПРОЗА УДМУРТИИ
Егор ЗАГРЕБИН
С войны старший брат Семён вернулся после Победы. Мы с сестрой как раз собирали свои школьные сумки. Вдруг кто-то постучал в дверь и на пороге вырос коренастый, в солдатской шинели парень.
– Сынок! – с певучим возгласом бросилась мать к вошедшему.
Мать от счастья плачет. Сестра крутится вокруг брата – гостинцев ждёт. А я, стесняясь, убежал за печку. Как-то растерялся, я же его совсем не помнил.
Мать вскоре подвела меня к брату. Он тут же протянул мне сладкую мармеладную конфетку. Только после этого я без боязни стал смотреть на брата. Вот он достал из потёртой солдатской котомки тёплую шерстяную шаль, развернул её и осторожно накинул на плечи матери – носи, мол, мама, не зная ни болезней, ни старости…
Сестре подарил большой отрез шёлковой, золотистого цвета ткани. Говорит ей: «Красивое платье сошьём».
«А что же мне, что привёз?» – гадаю про себя, смотрю на брата. И меня не забыл. Что-то опять достаёт из котомки. Ни на что не похожее. Это не хлеб и не конфета.
– Это губная гармошка. На фронте немцы веселились, а теперь, братишка, ты играй! – сказал старший брат, вручая мне свой подарок.
Как веселятся немецкие солдаты, я уже видел в кино. Прижав гармошку к губам, дую и вожу её туда-сюда. «Ина-кыр, ина-кыр!» – играет она. Дед, сосед, не успел зайти в дом, стал приплясывать. И мать, и сестру, и брата плясать заставил.
Во время пляски медали на гимнастёрке брата зазвенели. Ой, сколько их! Блестят одна красивее другой. Даже не понял, как, смотря на медали, перестал играть. Плясуны расселись вокруг брата. С восторженной детской гордостью я наблюдал и слушал. Брат мой Семён невысокого роста, руки-ноги не такие уж богатырские, но в рукопашной, по его словам, ни один немец не смог даже ранить его штыком.
Мне захотелось быть таким же сильным и бесстрашным, как он. Чтоб не бояться никакого Жирного Вени с Лёхой Оглоблей. Я знаю: они, как и я, завтра в первый раз пойдут в школу. Наверняка они и в школе, как возле деревенского пруда, будут такими же нахальными. Думают, что пруд только для них. Не дают купаться. «Принеси, – говорят, – картошку, огурцы, морковь». Если не приношу, кричат: иди купайся за огородом, в своём лягушатнике! И я, конечно, злюсь, но терплю. На соседней улице парней больше. Когда я один, Лёха Оглобля очень геройствует. Э, дать бы ему по лбу – да сам боюсь. Когда я так размышлял, брат Семён надел на мою голову прошедшую с ним в боях пилотку.
– Носи, братишка! Будь настоящим солдатом. Расти сильным, смелым и умным!
Я, осчастливленный таким подарком и словами брата, примерил пилотку и выпалил:
– Не потеряю, брат!
На следующее утро, когда мы с сестрой шли в школу, из-за кустов вышли Жирный Веня и Лёха Оглобля. Захотели отобрать пилотку. Но хотя моя сестра только на два года старше меня, не испугалась, как коршун налетела на них. Жирный Веня и Лёха Оглобля убежали.
И во время уроков вели себя чересчур… То Маню, которая живёт на нашей улице, за волосы дёрнут, то вдруг ни с того ни с сего начинают смеяться. И учительницу даже не слушают.
Учительница на школьной доске нарисовала что-то вроде лопатки.
– Сколько лопаток видишь? – спросила она Жирного Веню. Венина чёрная голова утонула в плечах, глазами крутит, а что сказать, не знает.
– Одну, – сказал я.
– Егору ставлю «пять», – сказала учительница и нарисовала на доске ещё одну лопаточку.
