Естественно, что другие генерал-губернаторы стремились воспользоваться этими прецедентами и получить такие же полномочия. Летом 1865 года генерал-губернатор новороссийский и бессарабский П.Е. Коцебу передал одесскому почтмейстеру Н.Д. Саржинскому список лиц, имеющих недозволенные заграничные газеты и книги. Почтмейстеру было предложено наблюдать за их корреспонденцией, а в случае подозрения о ее «неблагонадежном» характере — немедленно уведомлять об этом. В ходе всеподданнейшего доклада 31 августа 1865 года И.М. Толстой напомнил, что последний раз только предшественник Коцебу — П.И. Федоров во время Крымской войны имел право требовать сведения по частной переписке. Вместе с тем, как отмечал Толстой, ранее в этом не было надобности, ибо население Одессы «было всегда далеко от всякой политической деятельности и общественное мнение, как из результатов учрежденной там перлюстрации оказывалось, весьма редко проявлялось относительно дел внутреннего управления». В настоящее же время, с учреждением там университета (он был открыт в 1864 году), «нет сомнения, что умы одесских жителей от деятельности меркантильной обратятся к деятельности ученой, с которой связано стремление к анализу; кроме того, уроженцы Царства Польского и западных губерний, составляющие немалую часть одесского населения, требуют ныне столь бдительного за собою надзора, что содействие секретной почтовой части распоряжениям генерал-губернатора может быть совершенно необходимо». В итоге Александр II одобрил предложение предоставить Коцебу права, дарованные генерал-губернаторам виленскому и киевскому[458].
9 августа 1865 года И.М. Толстой доложил государю о действиях нового генерал-губернатора Северо-Западного края К.П. фон Кауфмана. Ранее, в январе того же года, Речицкий уездный суд Минской губернии в связи с рассмотрением уголовного дела затребовал справку из книг Речицкой уездной почтовой конторы о двух заемных письмах, направленных из Минска в Речицу в конце 1861‐го или начале 1862 года. Суд интересовало, на какую сумму были эти письма, когда и кому были выданы. Минский губернский почтмейстер Л.Н. Урбасевич запросил Почтовый департамент, который запретил выдавать такую информацию. Тогда Кауфман предписал губернскому почтмейстеру «немедленно доставить требуемые сведения». После заявления почтмейстера, что он не вправе это сделать, генерал-губернатор удалил статского советника от должности. При этом Кауфман ссылался на дозволение, данное И.М. Толстым М.Н. Муравьеву относительно контроля над перепиской в Суражском уезде. В свою очередь Толстой отмечал, что это было «в разгар польского мятежа и в делах особой политической важности». В итоге Александр II предписал назначить уволенного почтмейстера в другой губернский город и согласился, что отступления от почтовых правил могут происходить лишь по высочайшему повелению[459].
Подобные конфликты между местными администраторами и почтовым ведомством не были редкостью. В том же 1865 году такое столкновение произошло в Москве. В феврале III Отделение получило сведения о возможном опускании в ящики городской и иногородней почты в Москве и Петербурге пакетов с революционными воззваниями. Было организовано наблюдение и в результате задержано некоторое число конвертов с прокламациями. В Москве в это дело вмешалась полиция. Был отдан приказ об аресте тех, кто будет опускать в почтовый ящик более одного конверта. 19 февраля на Кузнецком мосту задержали поляка Павловского, опустившего в ящик городской почты два письма. Ящик также опечатали и взяли в полицию.
Московский почт-директор Н.С. Кожухов потребовал ящик возвратить. Частный пристав сделать это отказался. Тогда почт-директор обратился к московскому военному генерал-губернатору П.А. Тучкову. Тот в присутствии правителя канцелярии и полицмейстера заявил, что «все это одни формальности, проволочки, парализующие его действия к открытию важных политических преступлений». Полицмейстер Г.К. Крейц добавил, что ящик будет в полиции вскрыт, письма рассмотрены, а почтовое начальство может протестовать.
Глава Почтового департамента И.М. Толстой, приехав в конце февраля 1865 года в Москву, встретился с Тучковым. При свидании он пытался объяснить военному губернатору, что желаемой цели можно было «достигнуть проще». Достаточно было предложить почт-директору, чтобы он эти нераспечатанные конверты представил лично Тучкову. «Тогда как гласное вмешательство полиции: 1. нарушает основное правило тайны корреспонденции; 2. лишает почту общественного доверия; 3. уменьшает почтовые доходы». Поэтому Толстой просил Тучкова в дальнейшем «в случае государственной необходимости лично давать московскому почт-директору, без посредников, надлежащие указания».
Но вскоре Тучков заявил почт-директору Н.С. Кожухову, что с мнением Толстого не согласен, что начальник III Отделения и шеф Корпуса жандармов В.А. Долгоруков якобы одобрил его действия по арестованию почтовых ящиков и в будущем он, Тучков, намерен поступать по‐прежнему. В результате Толстой доложил о ситуации императору, подчеркнув, что «от столичных военных генерал-губернаторов перлюстрация содержится в совершенной тайне». 14 марта 1865 года Александр II в ходе доклада Толстого наложил резолюцию: «Снестись с князем [В.А.] Долгоруковым, чтобы уведомил генерал-адъютанта Тучкова о совместных действиях с почтовым начальством в Москве»[460].
Тем не менее Тучков по‐прежнему стремился расширить свои полномочия в отношении контроля над почтовой корреспонденцией, используя рост антиправительственного движения. Поводом к подковерной борьбе стал арест в июле 1865 года на Николаевской железной дороге капитана Владимирского пехотного полка Ивана Шацкого, вступившего в общение с политическими преступниками, перевозимыми в том же вагоне. При обыске у него нашли фальшивый заграничный паспорт на имя штабс-капитана Екатеринбургского пехотного полка Александра Дейнерта. В ходе следствия выяснилось, что Шацкий просил Лондонский почтамт все письма для него доставлять в Петербург на имя А. Дейнерта. Тучков обратился к министру внутренних дел П.А. Валуеву с просьбой о передаче ему корреспонденции, адресованной А. Дейнерту, хотя в тот момент почтовое ведомство не входило в состав МВД. И.М. Толстой, узнав об этом от Валуева, немедленно предписал петербургскому и московскому почт-директорам исполнить желание Тучкова.
Но затем Тучков в обход Толстого, получив высочайшее разрешение, потребовал 24 августа и 6 сентября 1865 года от петербургского почт-директора доставлять ему также письма на имя Ивана Дейнерта, Елизаветы Шацкой, студента Медико-хирургической академии Виленского, а от московского почт-директора — на имя Екатерины Малютиной. Все эти письма были оглашены в следственном деле. Толстой напомнил Валуеву, что «уклонения» от неприкосновенности частной корреспонденции допускаются только на основании всеподданнейших докладов главноначальствующего над Почтовым департаментом, а также по высочайшему повелению, объявленному министром внутренних дел или шефом жандармов. В свою очередь Тучков заявил Валуеву, что император 9 августа 1865 года велел ему «в необходимых случаях действовать по праву, присвоенному званию генерал-адъютанта».
При всеподданнейшем докладе 26 ноября И.М. Толстой поставил перед государем вопрос: «Должно ли почтовое ведомство безусловно исполнять, все без изъятия, требования генерал-адъютанта Тучкова, хотя бы они состояли в прямом противоречии с высочайше утвержденным <…> 20 июня 1865 г. моим всеподданнейшим докладом, чтобы никакие военные и гражданские начальства не простирали административных притязаний на вверяемую почте частную корреспонденцию помимо министра внутренних дел и шефа жандармов?» В итоге появилась резолюция Александра II: «Дать право Тучкову указывать московскому почт-директору ту частную корреспонденцию, которая подлежит наблюдению по поводу производимого следствия, административных распоряжений относительно лиц, подозреваемых в антиправительственной деятельности», но «почт-директор обязан предоставлять выписки по заведенному порядку» главе почтового ведомства, «сообщая копии генерал-губернатору»[461]. Можно констатировать, что схватка сановников в данном случае закончилась вничью.
