В итоге ещё летом 1992 года Правительство и Госкомимущество Российской Федерации были законодательно уполномочены решать приватизировать или не приватизировать те или иные государственные промышленные предприятия и объединения (концерны), не оглядываясь на реакцию российских парламентариев. Это существенно снизило роль Верховного Совета Российской Федерации, так как после утверждения Государственной программы приватизации в целом он был не вправе повлиять на формирование окончательного перечня приватизируемой промышленной государственной собственности (!).
Данная уступка исполнительной власти была сделана только после своеобразного заверения российских парламентариев, что в указанных случаях контрольные пакеты акций приватизируемых после акционирования государственных компаний на срок до трёх лет могут быть закреплены в государственной собственности, оставаясь там под контролем и в ведении уполномоченных на то государственных органов.
Народная мудрость гласит: «Простота — хуже воровства!».
По всей видимости, российские депутаты, надев «розовые очки» безмятежной уверенности в добропорядочности высокопоставленных госчиновников исполнительной власти, ответственных за проведение промышленной приватизации в России, успокоились, думая, что якобы оставили на срок до трёх лет указанные контрольные пакеты акций в государственной собственности. Складывается впечатление, парламентариям попросту не досказали всей правды. Однако даже человеку, слабо посвящённому в хитросплетения юридической терминологии, наверняка сразу же станет понятным разнящийся смысл умозаключений: «вправе принимать решения» и «обязаны принимать решения», когда речь заходила о закреплении контрольных пакетов акций приватизируемых компаний в государственной собственности.
После внесённых изменений и дополнений в Закон уже не РСФСР, а Российской Федерации «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации» ни Правительство, ни Госкомимущество Российской Федерации не были обязаны сохранять за Государством все права, следовавшие из собственности на контрольные пакеты обыкновенных акций частично уже приватизированных компаний. Они были вправе, но не обязаны принимать решения только о формальном сохранении самого права государственной собственности на эти пакеты акций на срок всего-то до трёх лет. Права же на все благоприобретения от обладания контрольными пакетами обыкновенных акций, включая права на присвоение финансовых результатов (прибылей), к примеру, лучших горнодобывающих и нефтедобывающих компаний, через продуманно образованные дыры в законодательстве вполне могли свободно передаваться третьим лицам, обогащая последних, способствуя формированию из ряда неприметных бывших советских людей будущих капиталистов-миллиардеров (!).
Это была серьёзная как юридическая, так и политическая судьбоносная ошибка Верховного Совета Российской Федерации. Тогда российские парламентарии по своей сути проиграли дебют шахматной партии под названием «Приватизация по-российски», уступив стратегическую инициативу в принятии приватизационных решений и контроля их исполнения команде Президента России Бориса Ельцина.
Позволив Анатолию Чубайсу, кажется, всего-то лишь чуть-чуть подмять под себя полномочия высшего органа законодательной власти, депутаты-парламентарии невольно приблизили 21 сентября 1993 года (президентский указ № 1400), события которого последовали за тем временем, когда российские законодатели, вдруг прозрев, поняли антинародный характер промышленной приватизации по-Чубайсу, но было уже поздно (!).
Пришло время, и перед Белым Домом выстроились танки, в качестве весомейшего аргумента развернувшие в сторону парламента свои 120-миллиметровые орудия, и начали «воспитывать» народных избранников в духе почтения к президентской власти и «демократическому» политическому режиму, уже приступившему к неправомерному приват-приватизационному перераспределению бывшей советской социалистической, но всё еще общенародной промышленной собственности.
Однако за пятнадцать календарных месяцев до этого, летом 1992 года, события российской действительности развивались относительно спокойно, без пальбы, пожаров и тому подобного беспредела, с внешней стороны как-то даже банально, но исключительно революционно по внутреннему смысловому содержанию.
Не прошло и месяца с принятия 5 июня 1992 года Закона Российской Федерации «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР», как 1 июля того же года был подписан и введён в действие с момента официального опубликования президентский указ № 721. Мягкой формулировкой «рекомендовать» этот подзаконный акт по существу санкционировал передачу контрольных пакетов обыкновенных акций приватизируемых предприятий и объединений (концернов) в доверительное управление (траст):
«Рекомендовать Российскому фонду федерального имущества, фондам имущества республик в составе Российской Федерации, краёв, областей, автономной области, автономных округов, городов и районов передавать на договорной основе находящиеся в их владении пакеты акций до момента их продажи в соответствии с планами приватизации предприятий в доверительное управление (траст) физическим и юридическим лицам, признаваемым покупателями в соответствии со статьёй 9 Закона Российской Федерации «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации».
Возможность своевольной передачи совершенно произвольно выбранным третьим лицам принадлежавших Государству контрольных пакетов акций открытых акционерных обществ, образованных в процессе реорганизации путём преобразования государственных предприятий и объединений (концернов), в некое доверительное управление (траст) — вторая наиважнейшая решённая задача, ради которой собственно и издавался Указ Президента России № 721 от 1 июля 1992 года (!).
Еще раз подчёркнём, необходимость получения согласия на всё это трудовых коллективов акционированных и приватизируемых государственных предприятий и объединений (концернов) популистски картинно декларировалась, но в обязательном порядке не требовалась. От третьих лиц, которые удостаивались чести официально и фактически безвозмездно управлять горнодобывающими и нефтедобывающими компаниями страны, через «временное» владение их контрольными пакетами акций, переданных им формально как бы вплоть до завершения приватизации, каких-либо особых заслуг перед Отечеством или неописуемых профессиональных знаний и опыта не требовалось.
Ими могли стать кто угодно, только бы им предпочитала доверять кремлёвская власть, а они были бы лично «на клеточном уровне» преданы первому российскому президенту, а также узкому кругу лиц из его ближайшего окружения — «семье» Бориса Ельцина. Фамилии не имели какого-либо принципиального значения, то ли это были бы Ивановы и Сидоровы, то ли — Потанины и Ходорковские, всё равно!
Важно было лишь то, кто или какие структуры стояли за этими фамилиями. В этом и беспросветное бесправие, и соль российской промышленной приватизации по-Чубайсу (!).
//__ * * * __//
Теоретики из команды Анатолия Чубайса настолько торопились отразить в тексте упомянутого президентского указа возможность передачи третьим лицам государственной собственности — контрольных пакетов обыкновенных акций частично приватизированных предприятий и объединений (концернов), что не особенно заботились о правильности юридических формулировок. Ведь под понятием «траст» следовало понимать не что иное, как «доверительную собственность», а не «доверительное управление».
Коротенько поясним, в чём состояла суть отличия этих правовых понятий, которая, по всей видимости, совершенно не интересовала «грамотнейших» специалистов в области реформирования макроэкономики огромной страны, стряпавших проекты президентских указов и, чуть ли не с глубоким внутренним чувством исполненного исторического долга, подсовывавших их на подпись высочайшей и очень самоуверенной особе.
В российском гражданском праве 90-х годов XX века существовало два правовых понятия: доверительная собственность (траст) и доверительное управление.
Правовой институт доверительной собственности (траст) появился в гражданском праве лишь после вступления в силу Указа Президента России № 2296 от 24 декабря 1993 года «О доверительной собственности (трасте)». Чёткое представление о доверительном управлении появилось ещё позднее, после введения в действие 1 января 1995 года первой части Гражданского кодекса Российской Федерации, в которой нормы права статьи 38 и пункта 4 статьи 209 определили правовое понятие доверительного управления.
