У нас «скорая» завывает, только если в ней умирающий. Его жизнь иногда зависит не от минут – от секунд.
И вот – Москва, богатый сверкающий город, вечер (никто не опаздывает на работу, едут ужинать), «скорая» воет, никто не пропускает; а этот там, в фургоне, пусть сдохнет.
Лучшая часть народа обычно недовольна другими частями: от них тесно и воняет, от них грязь; противно смотреть, какую дрянь они носят, какую дрянь они пьют.
Лучшая часть предпочла, чтобы человек умер, лишь бы не потерять пять секунд.
И виноват не один какой-то подонок. Подумайте, Владимир Владимирович: вот негодяй, который едет перед тобой, не пропустил «скорую». Что же мешает тебе притормозить? Ведь если ты остановишься, все, кто за тобой, автоматически остановятся. Зачем ты помчался догонять негодяя? Объяснить ему, что «скорую» надо пропускать?
Приедут домой, сядут ужинать, включат телевизор, увидят новости про искалеченного солдата и (с набитым ртом) возмутятся: «Какие же подонки! Какая жестокость!» Лучшая часть ужинает, смотрит ТВ, возмущается жестокостью, искренне не помня, что полчаса назад не пропустила «скорую», считая свои пять секунд важнее чужой жизни.
История челябинского солдата взорвалась как бомба. Знаем, какие органы ему ампутировали, знаем, кто истязал, кто арестован. Но этот парень – один из сотен (а может, из тысяч), с которыми произошло примерно то же. Но общество не взрывалось.
Не знало?
За неделю до этого взрыва, который накрыл даже министра обороны (не волнуйтесь, Владимир Владимирович, он вывернется, выживет; ваши друзья не тонут), в «Известиях» была целая полоса об истязаниях. Цитирую показания воспитательницы детского дома:
– Когда милиция поймала и вернула в детдом Васю К. и Валеру А. (имена изменены), бегунков заставили раздеться до трусов, сесть на корточки и вытянуть руки вперед. Под зад им подставляли спицу.
– Зачем?
– Чтоб не сели на пол. Спицу держал Иван Михайлович.
– Кто это?
– Воспитатель. Потом он устал и дал подержать спицу воспитаннику Мише Кальянову…
Это ведь точно то же самое, что в танковом училище. Держать человека на корточках, не давая ни сесть, ни встать. В армии за попытку встать или сесть – били. В детдоме не сядешь, спица воткнется в задний проход. Это пытка, Владимир Владимирович. Это пытают ребенка. Это пытают детей по всей стране. За то, что опоздал, за то, что описался, разбил, не понял.
Напечатано в центральной газете две недели назад, а ничего не взорвалось. И «МК» о таких случаях сообщал, и кто только не сообщал…
Этот воспитатель Иван Михайлович, который устал держать спицу, эти тысячи истязателей – это же наш народ. Вы ему, народу, три года назад обещали покончить с беспризорниками (но ведь не убийством же, не пытками). Все, что сделано для детей, – почти полный запрет для западных усыновителей…
А сколько раз обещали покончить с дедовщиной, с ментами-оборотнями, с коррумпированными чиновниками… Как подумаешь – получается, с половиной народа надо покончить. В том числе с лучшей частью. А кто тогда будет за вас голосовать?
30 января 2006
Владимир Владимирович, напрасно вы вздрогнули; письмо это не про кремлевских идеологов, а про нашу жизнь. «Жизнь суркова» отвечает на вопрос не «чья?», а «какова?».
Когда говорят, что жизнь хренова или сурова – это значит, плохая или строгая (строгого режима). А суркова – это значит, заколдованный круг. В известном американском фильме «День сурка» происходит короткое замыкание времени. И день, когда случилось это замыкание, начинает повторяться снова и снова.
А у нас не день, у нас – жизнь сурка.
Самое свежее доказательство: вы только что предложили устроить нам военную полицию. Мол, будет порядок.
Уж не помню кто (Брежнев? Андропов? Горбачев?) устроил нам госприемку. Мол, качество продукции достигнет мирового уровня… Где эти великие лидеры сверхдержавы, где эта госприемка, где сама держава – никто не знает, хотя ответ на вопрос «где-где?» напрашивается сам собой. А качество какое было, такое и есть.
Военная полиция – где ее взять? Убавите армию? Или гражданское население? Вопрос важный.
Население России сокращается стремительно. Вы стремительно увеличиваете число чиновников и охранников. А кто будет работать? Копать – понятно, таджики. А лечить, учить, ковать победу?
Это загадка: почему половине населения (было 280 миллионов, осталось 140) требуется вдвое больше чиновников, чем было в СССР? Наша нагрузка на их содержание увеличилась, а их нагрузка вроде бы уменьшилась. Понятно, они работают не с людьми, а с документами (стодолларовая бумажка – это документ, Владимир Владимирович, на ней подписи есть, а на наших денежках подписей нету; они тихо исчезли вместе с надписью «обеспечивается золотом и драгоценностями Государственного банка»)… Впрочем, мы отвлеклись от сурковости жизни.
Всё, с чем борется наша власть (советская или ваша – не важно; важно, что наша – то есть российская), всё выходит наоборот. Даже жутко.
Борьба с алкоголизмом была грандиозная – нынче пьют как никогда. Моральным кодексом строителя коммунизма насиловали нас непрерывно (в школе и на работе, в газетах и по ТВ) – дело обернулось тотальным взяточничеством и первым местом по экспорту проституток.
Диктатура закона обернулась беспределом и произволом. Поиск национальной идеи – разгулом похабщины…
Конечно, есть и успехи. Успешно отняты льготы, успешно убиты почти все террористы в Беслане, вы успешно поддержали Буша (который вместо «спасибо» стал делать грубые антисоветские заявления), прекратились безобразные споры хозяйствующих субъектов (потому что остался один хозяйничающий субъект)… Единственное, что пока не удалось представить народу как успех, – смена власти на Украине. Чем сильнее вы пихали Януковича на киевский престол, тем огромнее становилась толпа на майдане.
Бог (или кто-то) смеется над нашими гордыми достижениями. Машины стали роскошными, но по городу мы движемся медленнее, чем Пушкин. А если учесть давку, выхлоп… Погружение в метро – погружение в выдох (и выхлоп) сотен тысяч с их гриппом, кариесом, перегаром – список компонентов выхлопа вы и сами продолжили бы, если б решились прокатиться.
У нас лучшие в мире истребители, «Град», «Ураган», вертолеты, а у горцев почти те же ружья, что в XIX веке, но Кавказ, завоеванный ружьями, мы почти потеряли, Азию потеряли, Украину, Прибалтику…
Квадрофоны неизмеримо лучше фонографа и патефона. Но музыка, которая гремит повсюду, неизмеримо хуже Баха и Моцарта. Она спустилась к тамтаму, к тупому фрикционному ритму.
Типографии неизмеримо лучше, печать цветная, но литература…
Упаковка стала неизмеримо лучше, но масло, сыр – все, что когда-то заворачивали в бумажку, стало хуже.
Владимир Владимирович, кажется, вы так и не ответили на удивительную загадку: если жизнь, как вы утверждаете, становится все лучше, то почему продолжительность жизни все короче?
Вас очень хвалят за прекрасную речь, за остроумные ответы; особенно восхищаются очередным рекордом: три с лишним часа вы отвечали журналистам.
Рекорд? Но до Хрущева вам далеко. Он говорил по пять-шесть часов. Ему для этого даже не требовались вопросы. И Горбачев говорил подолгу и очень хорошо, но народ, который за словом в карман не лезет, придумал ему убийственное прозвище «безалкогольная бормотуха». Это я к тому, что очередной рекорд по увеличению продолжительности произнесения обещаний… нет, лучше эту мысль оборвать.
Помните, как все мы (советские) брали на себя социалистические обязательства? Вот было мучение. Раз в год ты должен сочинить бессмысленную бумагу, содержащую 10–15 обещаний.
Первые три придумать было легко (да уже и наизусть их знали):
– трудиться изо всех сил;
– соблюдать трудовую дисциплину;
– содержать свое рабочее место в чистоте…
Эти универсальные обещания (особенно последнее) вошли даже в анекдот про советскую проститутку-комсомолку.
Дети обещали учиться только на хор. и отл., шпионы – завербовать не меньше одного агента в квартал (поправьте меня, если я ошибаюсь)…
И вот пришла свобода. Она освободила нас от необходимости высасывать из пальца соцобязательства. И только вы ежегодно продолжаете брать их на себя.
Правда, вам легче. Во-первых, все эти пункты (покончить с бедностью, с коррупцией и пр.) пишут вам опытные сотрудники. И от вас требуется всего лишь озвучить. Кажется, немного.
Даже удивительно, что историческая ответственность возлагается на того, кто произнес. А те опытные сотрудники, которые написали, продолжают переписывать старые обязательства для новых вождей.
Если бы, Владимир Владимирович, жизнь была только сурова, мы бы двигались вперед. Но она еще и суркова. Мы буксуем.
2 февраля 2006
[58]
