Человек
Пришёл, а он горит
ЖИТИЁ-БЫТИЁ
Как уберечь московскую старину
Эдуард ГРАФОВ
Самая исчерпывающая судьбину человечества фраза: «Зачем вы меня обидели?» Это невыносимый стон Башмачкина на его крошечной Голгофе. Дело не в том, что «все мы вышли из «Шинели» Гоголя», а в том дело, что нас привёл к Башмачкину Николай Васильевич Гоголь.
Премного в сей юдоли, обозначенной как жизнь, человека обижают. И обижают человека люди, каждый из которых и есть тоже человек. Зачем же мы так друг с другом?
Вот о чём я. Конечно, Замоскворечье – самая прекрасная в нашем городе московская старина – из древности пришло. Девушки здесь в сарафанах на лесных полянках хороводы водили, вот вам и улица Большая Полянка. По Замоскворечью шёл тракт в Золотую Орду, вот вам и улица Большая Ордынка. Помимо всего этого, Замоскворечье прекрасно ещё тем, что здесь родился, вырос и по сию пору живу я. Зачем родился, зачем живу, не ведаю, но зато – в родном Замоскворечье.
Так что вот я, обитатель этой древности, не могу наподобие Башмачкина не сказать: «3ачем вы меня обидели?»
Добрая половина жизни прошла неподалёку от Кремля, в полутораэтажной развалюшке, некогда купеческом особнячке. Первый этаж – полуподвал, за окошком всё время ноги прохожих шли. Я жил на, так сказать, верхнем этаже, у меня под окном палисад: естественно, сирень, естественно, цветы – золотые шары. Замоскворечье в зелени утопало. Сады потихоньку извели, липы с Большой Ордынки куда-то пропали.
До чего же я обожаю ту нашу комнатушку над палисадом!.. Очень часто в ней просыпаюсь. Вы не поняли, она не просто мне снится, я в ней просыпаюсь. Открываю глаза. Вон там, в соседнем флигеле, окна Ирочки Жуковой. Но их почему-то нет. А в углу комнаты шкаф для одежды должен стоять, но его тоже почему-то нет. Большой розовый абажур куда-то исчез. И я постепенно понимаю, что проснулся вовсе не в той родной на всю жизнь комнатушке. Просыпаюсь и постепенно вхожу в мою нынешнюю жизнь, привыкаю к ней.
Благодарение судьбе, старинное Замоскворечье, в общем-то, сбереглось среди стеклянных лбов новорусской столицы, среди её несметных турецких башенок, восхитивших азиатский вкус очередного боярина. Но всё же, всё же, всё же... На старинной Большой Полянке давно нагромоздили средь уютных домиков две стандартные жилые махины, они здесь так же нелепы, как кубометры коробки Дворца съездов посреди великого зодчества Кремля. Дивной красоты старинный особняк Дома пионеров, в котором я счастливо произрос, выпотрошили: то ли сносить собираются, то ли впустить в эту сказку моего детства кого-то из нынешних богачей. Бережнее бы надо с Замоскворечьем.
А тут вот что со мной произошло. Несколько лет назад пошёл в новую шикарную булочную, что открыли напротив того моего домика. Ну не знаю, с чего вдруг я туда пошёл, ведь прямо рядом с моим нынешним домом есть булочная. Что-то меня туда повело, мистика какая-то. И уже издали увидел: мой домик горит, а возле него стоят пожарные машины. Так на моих глазах и сгорел. Боже мой, как я терзался!
Такая вот прямо-таки библейская притча об отчем доме. Домик, конечно, подожгли, дорогая земля понадобилась, а на его месте возвели нечто отнюдь не замоскворецкое.
Вот так вкрадчиво подбираются к Замоскворечью перемены. Я уже много лет живу в другом замоскворецком доме. Чуть справа от него дивной красоты храм Воскресения Христова в Кадашах. Минуты три пройти, и я уже на моей одинокой скамеечке подле храма. Слева школа, в неё ходили мой сын, мои внуки. Справа школа, где училась девочка, в которую я был влюблён. Чуть поодаль дом, в котором жила моя любимая руководительница драмкружка в Доме пионеров Нина Антоновна, у которой всегда останавливалась пожить её петроградская подруга Анна Андреевна Ахматова. Здесь моя Родина.
И вот опять пришла напасть в Замоскворечье. Принялись сносить нечто старинное вокруг храма Воскресения Христова в Кадашах, собираются комплекс строить, знаете ли, «регенерировать Кадашевскую слободу».
Что касается протестующих против сноса «старины», то даже я, как бы местное заинтересованное лицо, усмехаюсь: ну чего тут беречь, даже не руины, а грязища и мусор. Никакой реставрации это не поддаётся, нечего тут реставрировать.
А «регенераторам слободы» хочу вот что сказать. Ну зачем вокруг дивной красоты храма впихивать «небольшие особняки, которые не будут заслонять собою церковь»? Неужели в Москве мало места, где подобным особнякам и заслонять-то собою нечего, где вековая старина не будет ими потревожена?!
И вот что тут главное. Невозможно же до такой степени не чувствовать извечную красоту бесценного. Как объяснить «Моспромстройинжинирингу», что непозволительно растаптывать прекрасное?
Ну раскиньте на замоскворецкой земле вокруг дивного храма уютный парк, скамейки в нём расставьте, чтобы моей скамеечке не так одиноко было, да и всем людям в радость. Замоскворечье – это жемчужина Москвы!
Не о себе пекусь. Хочу любовь мою к родному Замоскворечью детям моим передать. Не отнимайте у них Замоскворечье. Не обижайте их.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,5 Проголосовало: 4 чел. 12345
Комментарии:
Магия цифр Инны Котылевой
Человек
Магия цифр Инны Котылевой
ЗНАЙ НАШИХ!
90 лет исполнилось Инне Сергеевне Котылевой. Треть своей жизни она проработала в «Литературной газете» в должности заместителя ответственного секретаря редакции, то есть была тем человеком, который организовывал выпуск газеты, координировал работу отделов и дежурной бригады выпуска, вместе с ведущим редактором подписывал в печать сигнальный экземпляр. И таких номеров подписала Котылева около 1000. Желаем Инне Сергеевне, которая всегда красива, элегантна, энергична, здоровья, счастья и долголетия.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Портфель "ЛГ"
Белая правда Бунина
ШТУДИИ
Заметки о бунинской публицистике
Игорь ИЛЬИНСКИЙ, доктор философских наук, профессор, действительный член Академии российской словесности
Иван Алексеевич Бунин с полным основанием живёт в сознании миллионов (в моём тоже) как великий прозаик и поэт, волшебник слова.
И мало кто знает Бунина как публициста: его публицистика была в СССР под запретом. Лишь в 1990 году вышли «Окаянные дни», основанные на дневниковых записях Бунина 1918–1920 годов. Однако десятки бунинских статей и речей, опубликованных в эмигрантских газетах и журналах 1920–1953 годов, оставались неизвестными российскому читателю. Прежде всего потому, что Бунин завещал не переиздавать свою публицистику после его смерти.
Нашлись люди, нарушившие этот завет. Так появилась книга «Великий дурман», напечатанная в России в 1997 году. В 2000 году Издательство мировой литературы выпустило книгу «И.А. Бунин. Публицистика. 1918–1953 годов».
Бунин-публицист – нечто иное, чем Бунин-художник; бунинская публицистика – что-то совершенно особое, стоящее в стороне от его собственно художественного творчества, хотя исходит из того же ума, той же души и в этом смысле художественное и публицистическое вроде бы должны представлять органическое целое. Но не представляют. Вот об этом «ином» и «особом» в бунинском творчестве я и хочу порассуждать в ограниченном пространстве газетной статьи.
Публицистика Бунина, несомненно, художественная. Из лихорадочного, страстного потока слов, срывающихся с языка без раздумий, без всякой подготовки, с ходу, из криков ужаса, охватившего Бунина при виде того, что происходило в ходе Октябрьской революции 1917 года, что творили, как он говорил, эти «полудикари», эти «хамы», эта «чернь» в годы Гражданской войны; из бури бунинских эмоций, едва успевавших облечься то в блестящие импровизации, то в схваченные на лету выразительные зарисовки уличных картин и персонажей, а то в неточные и «страшные слова», неумеренные выражения, поспешные оценки, шаржи и карикатуры мужиков, красноармейцев, большевиков и их вождей, перед глазами встаёт фигура буквально погибающего от возмущения и бешенства человека – фигура живописная и трагическая, фигура, переживающая катаклизмы российской истории с таким страданием, с каким можно переживать только свою собственную и невыносимую физическую боль; фигура воистину героического типа, одержимо утверждающая свою правду и готовая ради неё идти своим путём до конца, хоть на дыбу, хоть на крест.
