Потому-то и стоит задуматься, что есть современные проблемы и каково истинно современное слово? Только ли пассивно отражающее процессы действительности или же несущее человеку истинно человеческое целостное мироотношение? Воплощать ли только внешнюю, видимую сторону эпохи или же – глубинную духовно-нравственную, направленную на сохранение в мире любви и добра, цельности человеческой личности?
Важно понять, какое слово и почему шествует в мире, потому что велика ответственность писателя и его слова за судьбы народа, страны и всего мира перед настоящим и будущим.
Что же касается того, что общенародное слово-де устарело и для выражения духа современности и требуется, мол, некое специальное слово вроде всех этих многочисленнейших и разнообразнейших по звучанию и смыслу, но таких общих лицом по своей абиогенно-информационной деловитости, то хочется вспомнить одно признание Алексея Толстого: «Все статьи, которые я писал в последнее время в «Правде» (имеются в виду его статьи в период Великой Отечественной войны. – Ю. С.), писаны языком XVII века. Так что язык этот ничуть не умер, потому что он народный, он до сих пор живет».
Не пытаемся ли мы подменять в угоду плохо понятым «важнейшим проблемам века» бездушным терминологическим словом живое народное слово, то, о котором Н.В. Гоголь говорил:
«Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок; все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное название еще драгоценней самой вещи».
1975
Говорят, от великого до смешного – один шаг. Но это как раз тот «шаг», который нередко относит внешне схожие явления к принципиально различным сферам жизнедеятельности.
Интерпретация популярных образов, использование народной этимологии ит. и., вообще вовлечение исторических, культурных и прочих ценностей в сферу шутки вполне закономерно, оправданно и имеет под собой глубокие корни… но – только во вполне определенной области – в сфере народной смеховой культуры[20]. При этом, подчеркнем, – именно культуры, составляющей, например, заметный пласт в творчестве и таких гигантов, как Шекспир, Сервантес, Рабле, Гюго, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Шолохов. В непосредственно народной жизни элементы этой смеховой культуры до сих пор широко бытуют в различных формах: байки, анекдоты, бухтины, частушки и т. д.
Но то, что совершенно естественно, закономерно и оправданно в одной сфере, – кажется совершенно невозможно, именно – неестественно в другой. В самом деле, представим, что было бы, если бы логику, формы и способы «доказательств», скажем, анекдотов использовать, например, в научно-историческом исследовании… В одном случае смех возводится в акт культуры, в другом – культура была бы низведена до уровня смехотворности. В одной сфере определенные формы выражения мысли рождают жизнеутверждающий смех, в другой, казалось бы, те же средства под видимостью научного утверждения скрывают разъедающую усмешку скептицизма.
Вы скажете, кому же придет на ум выдавать анекдот за научную истину, а если и придет, то кто же в нее поверит, а если и поверит… Вот то-то и оно: а если и поверит? В свое время наука, например, была втянута в спор, продолжавшийся около трех столетий, да и сегодня еще вспыхивающий неожиданно в той или иной форме, – в спор о призвании на Русь варяжских князей-братьев: Рюрика, Синеуса и Трувора, о чем и повествуется в «Остромировой летописи». Этот «исторический факт», как известно, был одним из оснований «норманнской теории», изобретенной представителями так называемой скептической школы. Однако, как выяснилось, важнейший «исторический факт» оказался не более чем анекдотом, который возник из-за неточного перевода скандинавского текста, включенного в названную летопись. Один мифический брат – Синеус (sine lius) переводится дословно как «свой род», другой – Трувор (thru varing) дословно: «верная дружина»[21].
Хорошо, скажут вам, этот факт – недостоверен, но ведь есть и другие… Вы ищете опровержение и этим другим, а вам подсовывают третьи. Вы… Что ж, вы просто вовлекаетесь в ту сферу деятельности, которую приготовили для вас ваши «оппоненты». К тому же сами они тоже выглядят теперь не «шутниками», но – одной из сторон в серьезном научном споре… А если уж разгорелся спор, то, стало быть, что-то есть эдакое, рациональное, и в одной концепции, и… в другой, ибо «нет дыма без огня» и т. д. Вот перед нами уже и не анекдот, но «достойная внимания» концепция, которая вербует себе все новых сторонников, ибо она (как правило) даже свою абсурдность умеет облекать в тогу «непризнанной (пока, конечно) гениальности», ну и, безусловно, новаторской дерзости, «мученической» борьбы с «устоявшимися стереотипами» и т. д. и т. п. А это все, согласитесь, увлекает…
Но зачем, собственно, здесь эти размышления? А затем, что время от времени, в том числе и сегодня, появляются-таки подобные «научные» труды, авторам которых порою и не хотелось бы, никак не хотелось бы выглядеть шутниками, но «научная аргументация» которых – на уровне именно мифотворчества. Миф же, как известно, нуждается не столько в фактах, сколько в полуфактах, в видимости аргументов, от которых так же легко отказаться, как и тут же изобрести новые.
Заинтересованность в создании того или иного сорта мифов всегда находит себе выход в конкретных формах непосредственного воплощения, причем автор того или иного «труда» может порою и не представлять себе, во всяком случае в полном объеме, те задачи и цели, которые преследуют истинные мифосозидатели, чьи идеи находят «свое», индивидуальное решение в его, данного автора, изысканиях. А цели и задачи, стоящие перед известного сорта мифами, нередко, о чем говорят факты истории, – бывали глобальными.
Один из характернейших признаков культуры нашего времени – все возрастающая историчность мышления, которая проявляется, в частности, и в повышенном интересе к познанию наследия прошлого. Не случайно одна из основных целей современного мифостроительства – противостояние историческому мировоззрению, внушение скептического отношения к тем положительным данным, которые добыты историческими, социологическими и другими общественными науками. И, следовательно, – отрицание опыта, заключенного в реальных исторических фактах.
Книга Олжаса Сулейменова «Аз и Я» привлекла меня уже самим жанром, который определен в аннотации так: «история глазами поэта», «сплав публицистики с кропотливым анализом лингвиста». Посвящена она серьезной и интересной проблеме взаимоотношений Руси и половцев, в более широком плане – славянского мира и тюркоязычных народов, в еще более широком – вообще взаимоотношению разных культур, истолкованию их исторического, духовного наследия, то есть проблеме: история и современность.
Да, мы живем в такое время, когда все более насущными становятся слова Пушкина: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости». Жалок народ, для которого прошлое не существует. История, в том числе и древнейшая, не давно прошедшее вчера, но важнейшее звено живой связи времен: «тронь в одном месте, как отзовется вся цепь».
Однако интерпретация духа и смысла древности, современное «прочтение» ее под тем или иным углом зрения подчас, как мы уже говорили, преследует далеко не «академические» цели. Достаточно напомнить хотя бы о таком «мифе», как теория «врожденного» культурного превосходства англосаксонской расы, теория, которая лежала в основе практики мировой империалистической политики англичан. По этой теории даже Индия – один из первых культурных очагов человечества – объявлялась страной в культурном отношении примитивной, отсталой и т. д. «Истории Индии, которые приходилось читать большинству из нас, написанные главным образом англичанами, представляют собой обычно пространные апологии и панегирики английскому владычеству и слабо завуалированное презрительное описание того, что произошло в нашей стране в предшествующие тысячелетия»[22], – писал Дж. Неру.
«Мифы XX века» (германо-нордический, сионистский, маоцзедунистский) – о «культурно-исторической миссии» того или иного «главного народа» – всегда служили в конечном счете практическим интересам колониализма, захватничества, подавления национальных движений, расизма и разного рода интересам империалистического толка.
Для подобного сорта «мифов», как правило, недостаточно «обосновать» первородное превосходство «главного народа». Необходимо еще и объявить другие народы духовно несамостоятельными, получившими готовую культуру от того или иного, но всегда «избранного» народа.
Того же сорта и пресловутая «норманнская теория», возникшая еще в XVIII веке, по которой славяне, и в первую очередь Древняя Русь, объявлялись народами полудикими, получившими культуру и государственность «в подарок» от германцев-норманнов.
