В этот момент Кобзон испугался, что заложница все испортит, схватил ее за руку, толкнул в сторону выхода и сказал: «Беременных потом, правда, Абу Бакар?» И вся группа поспешно двинулась на улицу. Но террорист остановил Кобзона и сказал: «Тут еще англичанин есть, ему совсем плохо, его тоже забери».
Через минуту Любовь Корнилова, жительница подмосковного Павлова-Посада с тремя маленькими детьми и англичанин добрались в обществе Кобзона до оперативного штаба. Там выяснилось, что освобождение детей отнюдь не заслуга политика-переговорщика, а один ребенок и вовсе не имеет отношения к Корниловой.
Сама Любовь Корнилова утверждает, что уже по крайней мере часа два с половиной назад террористы стали готовиться к первой встрече с переговорщиками. Один из шефов чеченского отряда, скорее всего сам Мовсар Бараев, пришел на балкон, где сидела Корнилова, и стал выбирать самого младшего ребенка. Каждая из заложниц протягивала в его сторону своего, но выбор пал на маленькую дочку Корниловой.
- Я как нормальная русская баба бросилась на колени и в рев: «У меня еще одна дочь», - рассказывала позднее заложница в одном из интервью. - Тогда террорист сказал: «Возьми и старшую». А третья девочка появилась как-то сама по себе. Мама ее выталкивала, я только успела записать ей на ручке номер телефона, который мать мне крикнула. Чеченцы с балкона знали, что это не мой ребенок. Когда мы спустились, террористы много раз переспрашивали, все ли дети мои, и я уверяла их, что это так. Девочка плакала и рвалась к маме. Я боялась, что обман раскроется и нас не выпустят.
Мать с тремя девочками провели на втором этаже театра больше двух часов в ожидании переговорщиков. Рядом все время сидел Мовсар Бараев. Как вспоминает Корнилова, чеченцы с самого начала в качестве жеста доброй воли хотели отдать детей кому-то, кто придет на переговоры. Называлось имя Явлинского, который тогда еще был в Томске, и, наконец, Кобзона. О судьбе детей Мовсар и другие террористы без смущения рассуждали в присутствии заложницы.
- Я себя чувствовала, как коза на базаре, - вспоминает Корнилова. - Наконец пришел Кобзон. Террористы забрали у меня детей и вывели их. А я опять, как это русские бабы делают, завыла, запричитала, что дети маленькие, что они потеряются и я их потом не найду. Я просто бросилась одному из них на шею, и они меня выпустили. Я так думаю, они не хотели, чтоб началась массовая истерика в зрительном зале, потому как я ревела в голос. А Кобзон тоже со своей стороны просил, чтобы детям отдали мать.
Как потом оказалось, родители третьей девочки остались в живых, а дочки Корниловой до сих пор тепло вспоминают женщин из отряда Бараева.
- Мои дети до сих пор уверены, что эти тети были красивые и добрые, - вспоминает бывшая заложница. - Они давали детям сладости, коробочки с «Рафаэлло», чипсы. Когда мы вышли, младшая ужасно обиделась, что мы не взяли с собой шоколадку.
Освобождение Корниловой было одним из последних жестов доброй воли со стороны террористов. Позже, в полдень в пятницу, они освободили еще восемь детей - их вывел из театра доктор Леонид Рошаль. Дети были в возрасте от восьми до двенадцати лет. А ведь до этого Бараев через Интернет уверял, что всех детей отпустили в самом начале операции.
В зрительном зале осталось еще около тридцати детей, среди них как минимум четырем не было одиннадцати лет, а одной девочке было всего шесть. Пятеро погибли во время штурма. Чеченцы же на все просьбы переговорщиков освободить детей отвечали: «Подарков больше не будет». Чеченец, написавший в newsru.com, утверждал: «Да дети сами хотят остаться с нами, никто им ничего плохого не сделает. Мы их даже учили стрелять».
Больше часа рассказывал Кобзон сотрудникам оперативного штаба, что он видел в театре. Поскольку, выходя с детьми и Корниловой из театра, он обещал террористам вернуться, примерно в 15.00 отправился обратно. С собой взял Ирину Хакамаду, так как террористы хотели, чтобы она тоже пришла.
В оперативном штабе был Борис Немцов, его имя тоже звучало в требованиях террористов, но он не пошел. Кобзон утверждает, что он испугался - вроде стал нервно звонить в Кремль, и там якобы было решено, что он не должен идти. Немцов утверждает, что руководство страны приняло такое решение, потому что он как раз в это время вел важные телефонные переговоры с Абу Бакаром.
В сущности, не имеет никакого значения, боялся Немцов или нет. Важен вывод, который напрашивается из этого инцидента, - о переговорах и о том, кто в них должен принимать участие решение принимал не оперативный штаб, казалось бы созданный именно с этой целью, а Кремль и, как выразился Немцов, руководство страны, то есть президент. Если Владимир Путин принимал решение даже по таким вопросам, то разве не достаточно очевидно, что именно он принял решение о штурме и использовании газа?
Когда Кобзон и Хакамада вошли в театр, с ними вели переговоры шесть террористов - у двоих на лицах не было масок. Один из них - Абу Бакар. Политики стали дискутировать с ними относительно выдвинутых условий. Кобзон напомнил, что уже давно существует декрет президента о постепенном сокращении военного контингента в Чечне. Заметим, кстати, что, по мнению специалистов, количество военных на протяжении нескольких лет практически не меняется.
- Во второй мой приход, - вспоминает Кобзон, - когда мы были там с Хакамадой, я им сказал: «Вы же знаете, должны знать, что есть решение нашего президента о выводе войск». Они на это: «Хорошо, если есть такое решение, пусть освободят хоть два-три района, тогда мы будем знать, что это решение реализуется». Я объясняю: «Даже если президент примет решение о выводе, этого же не сделаешь в два-три дня». «Мы это понимаем, - говорят, - но пусть он покажет нам и мировой общественности, что этот процесс уже идет и что районы освобождаются. Без этого можете нам не звонить и не приходить. Без этого мы не примем никаких решений, не пойдем ни на какие компромиссы». Я спросил: «А сколько вы намерены ждать?» Сказали: «Неделю. Но если в течение трех дней не наступит видимый прогресс в выполнении наших требований, мы начнем ликвидировать заложников».
Кобзон стал объяснять, что ведь люди не имеют на все это никакого влияния.
- Тогда они заметили: «Может, президента заинтересует судьба этих людей, и правительство к ним прислушается?» -вспоминает артист.
Главарь террористов сказал еще Кобзону, что его люди полны решимости и готовы умереть. «Мы не хотим жить, мы хотим умереть больше, чем вы хотите жить», - заявил Абу Бакар, оглашая девиз акции. В доказательство велел привести одну из женщин, невысокую девушку, которую звали Зуля. Чеченка показала пояс шахида и детонатор на открытой ладони, при помощи которого, как уверяли террористы, можно в одну секунду разнести вдребезги весь театр.
- Я не могу подтвердить, что это террористы-смертники, - сказала журналистам несколькими минутами позже Хакамада. - Да, они так утверждают, но я не вижу этого в их глазах.
На прощание Абу Бакар дал обоим политикам номер личного сотового телефона, прибавив при этом, чтобы не звонили, если власти не начнут выполнять их требования. И еще сказал, что они намерены разговаривать исключительно с представителем президента, наделенного всеми полномочиями.
Выходя, Кобзон и Хакамада предложили обеспечить доставку еды и питья, но террористы отказались. Как позднее рассказала Хакамада, они утверждали, что и так неплохо относятся к заложникам и не выполняют многих инструкций своих руководителей, находящихся в Чечне или даже за границами России. А они требуют более жесткого обращения с заложниками. Чеченцы отказались также выпустить остальных детей. Абу Бакар, как утверждает Кобзон, даже пошутил, что в Чечне двенадцатилетние могут уже жениться. Согласились, однако, на приход врачей. Через час в театр вошли два «иорданца», одним из которых позже оказался Леонид Рошаль.
Сразу же после выхода из театра Кобзон, Хакамада и Немцов отправились в Кремль на встречу с президентом. Скорее всего, именно рассказ политиков о том, что они увидели в театре, об их впечатлениях от разговора с террористами окончательно утвердили Путина во мнении, что проблему заложников можно решить силой, что уступки не потребуются.
По моим сведениям, именно в тот вечер было принято решение о штурме спецназа с использованием парализующего газа.
Руководители оперативного штаба и Кремль и не помышляли о выполнении требований террористов прислать полномочного представителя президента. Им нужно было, чтобы псевдопереговоры с участием людей, не имеющих права принимать какие-то решения, длились как можно дольше. Чем дольше террористы будут ввязываться в бесплодные дискуссии, тем больше времени будет у «Альфы» на подготовку штурма. Поэтому еще в тот же день, в четверг, ближе к полуночи в театр вошел Григорий Явлинский, срочно прилетевший из Томска. Совершенно неизвестно, о чем говорил Явлинский с чеченцами. Лидер «Яблока» не встречался с журналистами и никогда об этом ни словом не обмолвился. Путин потом похвалил его за то, что «не зарабатывал себе популярности на людской беде». На следующий день, в пятницу, в театр был направлен Сергей Говорухин, режиссер документального кино, сын известного кинорежиссера. Он снимал свои фильмы в Таджикистане, Афганистане и Чечне, где в одной из боевых операций даже потерял ногу. Вместе с ним в театр отправился Дмитрий Беловецкий, заместитель главного редактора еженедельника «Литературная газета». Тремя часами позже, в 20.00, к театру подошла очередная группа «переговорщиков» -бывший премьер России Евгений Примаков, бывший президент Ингушетии Руслан Аушев и чеченский депутат Думы Асланбек Аслаханов. Наконец подъехала Алла Пугачева, «примадонна», как ее часто называют в России, которая пыталась уговорить террористов отпустить четырех участников мюзикла «Чикаго». Пугачева с мужем являлись собственниками фирмы, которая перенесла мюзикл на московскую сцену. Все три встречи были удивительно похожи одна на другую и на встречи предыдущего дня. «Переговорщики» просили, чтобы чеченцы отпустили хотя бы детей и женщин, а террористы решительно отказывали им в этом.
