Разные по теме, по жанру, по содержанию и по форме, написанные такими непохожими друг на друга авторами, эти пьесы имеют одну общую черту: в каждой из них1 отражены самые передовые идеи своего времени, и каждая из них представляла собою грозное оружие в борьбе прогрессивных сил русского общества XIX века за элементарные права человека, жившего во времена крепостничества.
И особое место, особое значение имеет драма Островского "Гроза" - самое решительное, по выражению Добролюбова, произведение Островского, как бы завершающее весь цикл произведений русской литературы, направленных против крепостничества, и написанное буквально накануне реформы 1861 года. Очевидно, это особое место и особое значение "Грозы" в революционно-демократическом направлении русской литературы XIX века и определило его сценическую судьбу. Я не побоюсь сказать, что вся сценическая история постановок "Грозы" на русском театре - это история жестокой классовой борьбы. Нельзя до конца понять "Грозу", если не представить себе во всей конкретности ту историческую обстановку, в которой жило русское общество 50-х годов XIX столетия. Нельзя правильно понять содержание "Грозы", если не воскресить те идеи, которыми жило тогда русское общество и которые определяли литературные направления того времени. Чем же жили тогда русское общество и русский народ? Какие идеи были причиной появления в русской литературе, на русском театре такой могучей пьесы, как "Гроза"?
Говоря об отмене крепостного права, мы не должны забывать, что эта так называемая "великая реформа" была
только маневром царского правительства в борьбе с надвигавшейся крестьянской революцией.
"Великая реформа" была крепостнической реформой и не могла быть иной, ибо ее проводили крепостники. Какая же сила заставила их взяться за реформу? Сила экономического развития, втягивавшего Россию на путь капитализма... Крестьянские "бунты", возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика
Александра II признать, что лучше освободить сверху, чем
*
ждать, пока свергнут снизу .
(Ленин. Полное собрание сочинений, т. XX стр. 173.)
Приближался 1861 год, тот год, о котором В. И. Ленин сказал, что он "породил 1905"*.
(Ленин. Полное собрание сочинений, т. XX стр. 177.)
По утверждению В. И. Ленина, это было время, которое характеризовалось революционной ситуацией в стране. Говоря о трех признаках революционной ситуации, Ленин отмечает: "Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в "мирную" эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими "верхами", к самостоятельному историческому выступлению"*.
(Ленин. Полное собрание сочинений, т. XXII, стр. 218.)
Речь идет, таким образом, о "бурных временах". "Гроза" Островского родилась из той предгрозовой атмосферы, которая характеризовала канун "воли".
И не случайно, на наш взгляд, Кабаниха, чувствуя неблагополучие в своем, казалось бы, таком крепком доме, говорит детям: "Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну, что ж, дождетесь, поживете и на воле... А может, и меня вспомянете". И как бы завершая круг этих мыслей, после "покаяния" Катерины в финале четвертого действия, Кабаниха, обращаясь к сыну, говорит: "Что, сынок! Куда воля-т о ведет! Говорила я, так ты слушать не хотел. Вот и дождался!".
Совершенно ясно, что для современников Островского здесь заключался определенный злободневный политический намек.
Атмосфера России того времени была предгрозовой, насыщенной электричеством. Естественно, что русская литература 50-60-х годов не могла не отразить идеи того времени. К 1859 году, году появления "Грозы", уже были опубликованы "Записки охотника" Тургенева, "Размышления у парадного подъезда" Некрасова, "Обломов" Гончарова, "Накануне" Тургенева. А за плечами Островского уже были такие произведения, как "Свои люди - сочтемся", "Доходное место" и "Воспитанница", сближавшие Островского с революционно-демократическим направлением русской литературы. Но наиболее решительным, наиболее насыщенным его произведением в этом ряду явилась "Гроза".
Восторженно принятая передовой частью русского общества, пьеса была встречена в штыки другой, консервативной его частью. Беда "Грозы" заключалась также и в том, что "поклонники" пьесы видели в ней лишь то, что им хотелось видеть, и в своем толковании "Грозы" выхолостили ее революционно-демократическое содержание.
И с первого года существования "Грозы" на русском театре идет жестокая борьба двух трактовок: революционно
демократической, берущей начало от статьи Добролюбова "Луч света в темном царстве", и реакционной, берущей начало от статей Аполлона Григорьева.
Если искать образцы верного воплощения "Грозы" в истории русского театра, то, очевидно, прежде всего должны мы обратиться к спектаклям "Дома Островского", к спектаклям Малого театра. Именно здесь в 60-70-х годах пьеса звучала в полную свою силу и находила восторженный отклик зрительного зала, особенно его демократической части. Можно быть уверенным, что в первые годы существования, особенно при жизни Островского, и в Малом и в бывш. Александринском театрах "Гроза" игралась правильно. Известно, что первая исполнительница роли Катерины Л. П. Никулина-Косицкая, чья юность так была похожа на юность Катерины, показывала протест Катерины настолько ярко, что вызывала нарекания критика и артиста М. И. Писарева, разделявшего взгляды Ап. Григорьева.
Но впоследствии, может быть, незаметно для себя, русский театр скатился с правильной позиции трактовки "Грозы" на позицию нейтральную, примиренческую. Столичные артисты и режиссеры, а за ними вся театральная провинция стали играть "Грозу" как религиозно-нравственную мелодраму в русском стиле.
Не случайно именно эта традиция исполнения роли Катерины так охотно была подхвачена впоследствии режиссерами-декадентами, избравшими "Грозу" предлогом для своих экспериментов в начале XX века. Сколько режиссеров, художников, актеров - символистов, формалистов, примитивных вульгаризаторов пробовало свои силы на этой пьесе, и в результате этих усилий все больше и больше затемнялся ее подлинный смысл. Идеи и мысли Островского подменялись неверными мыслями и идеями, ломалась хрупкая новаторская структура пьесы, уничтожался ее тонкий аромат. Нежный запах родной природы подменялся запахом ладана, запахом могильной сырости.
Мистическая философия этих постановок переплеталась с любованием русской стариной, обрядностью, с любованием русским бытом, тем бытом, против которого восставал Островский в своей "Грозе". Этот быт и становился как бы главным действующим лицом, главной силой "Грозы" и выполнял функции древнего рока античных трагедий. Недаром и не случайно в книге Ф. Ф. Комиссаржевского "Театральные прелюдии" слово "быт" печатается всегда с большой буквы.
"Если места действия пьес Островского не всегда видимо мрачны, то все же за видимой жизнерадостностью ощущается тьма... А сзади и сверху - ясная простая природа, говорящая о
нездешнем, прекрасном мире, так не похожая на те бытовые
*
углы, где эти люди, не понимающие красот, живут .
(ф. Ф. Комиссаржевский. Театральные прелюдии. М., 1916, стр. 34-35.)
Оптимистическое мироощущение Островского таким образом ставится с ног на голову. Несомненно, Островский видел возможности прекрасного в здешней земной жизни, сквозь эти "бытовые углы", где, кстати говоря, живут не только люди, не понимающие красоты, но и люди, тонко эту красоту чувствующие, как, например, Кулигин.
И дальше у Комиссаржевского: "Только одна Катерина, в характере которой завершаются характеры всех забитых, бледно-протестующих, мечтающих и предчувствующих девушек Островского, проносит через всю свою жизнь ни на одну минуту не гаснущий огонь своей души... Но особенно, исключительно ярко он вспыхивает только один раз в мгновение смерти, когда ей открывается "неизвестная страна изящного", где единственное освобождение от власти быта... Это освобождение, эта радость - полет от жестокой земли, это - смерть. Она приветливо, как родная мать, простирает
навстречу Катерине свои руки и зовет ее туда, где свободно,
*
где светло... .
(ф. Ф. Комиссаржевский. Театральные прелюдии, стр. 40.)
В 1916 году в Петербурге режиссер Мейерхольд, художник Головин и исполнительница главной роли Рощина-Инсарова создали такой мистический спектакль.
Уже в советское время та же декадентская, упадочная философия лежала в основе спектакля, поставленного в 1922 году В. Г. Сахновским в Московском драматическом театре. В нем Катерина была обречена, и она сама об этом знала, могильный холод чувствовался в ней уже с первого появления, ее лицо было мертвенно-неподвижно и оживлялось только тогда, когда она говорила о смерти, об ангелах, о могиле и т. п. Центральным местом становилось четвертое действие, где, как вороны на близкую падаль, слетались под своды зловещие фигуры старух, монашек, чтобы любоваться страданиями и близкой гибелью Катерины. Концепция Сахновского во многом совпадала с тем, что писал Комиссаржевский. Идеи, философия одни и те же. Немногим отличался, на мой взгляд, от названных постановок и спектакль Камерного театра, где Катерину играла А. Г. Коонен.
