— А зачем человечеству путь глобализации? Нам навязывается стирание индивидуальности во всём — и в социуме, и в культуре, и в частной жизни.
— В своё время очень неглупый человек, которого звали Конфуций, сказал, что ритуал подавляет экономическую целесообразность. Сегодня у нас всё наоборот. Экономическая целесообразность подавила всё на свете! И экономической целесообразностью можно объяснить всё, что угодно. Например, хотите быть экономически благополучными, получите крепкую власть. И мы готовы с восторгом визжать: дайте-дайте крепкой власти! Но те, кто так кричит, часто заканчивают другими словами: «Дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить!»
— История повторяется.
— Конечно.
— А почему не учимся?
— Вот это для меня загадка! У меня ощущение полного, такого очень грубого дежавю. Мне показывают кино, которое я уже досконально изучил, до последней склейки. И мне говорят, что я должен его снова смотреть. Но для кого-то, наверное, куда более важный аспект — экономическая целесообразность.
— В одном из ваших интервью вы как-то сказали, что «Дикое поле» — метафора одиночества.
— Всё так, только я под этим не подразумеваю несчастья. Наоборот — есть счастье одинокого человека. Человек призван быть одиноким, понимаете? Другое дело, что каждый своё одиночество как может украшает. В первую очередь одним способом: если он готов любить, то его одиночество будет украшено. Но любовь невозможна без гнева и сострадания. Если вы были влюблены по-настоящему, вы наверняка и гневались и сострадали тому человеку.
— Любовь многогранна и проявляется по-разному…
— Я говорю о двух фундаментальных вещах. Сострадание — когда вы готовы своего возлюбленного заменить на любом месте, даже если это вопрос жизни и смерти. Гнев — вам всегда мало ответа, всегда хочется большего. Но человек одинок по определению.
— Однако в вашем фильме и в беде, и в радости человек один не остаётся, его и в самые драматические моменты окружают люди, готовые прийти на помощь.
— Конечно. Мой главный герой — Митя, врач — это как раз человек, полный любви и сострадания. И к нему все тянутся, а параллельная линия — тот милиционер, от которого все бегут. Положение у них обоих одинаковое: и тот, и другой — один на двадцать хуторов. Но милиционер при этом представляет некую конкретную государственную власть, а Митя — некую божественную власть, если хотите, потому что он отдаёт людям любовь и сострадание.
— По-моему, ваш Митя — своего рода библейская фигура, чуть ли не Иисус… Есть в нём это, вы закладывали такой смысл?
— Есть, конечно, просто говорить об этом не очень хочется… Это совсем внутренняя вещь. Конечно, есть. И ножом его как раз по этой причине пырнули, потому что путь уж очень похожий… Некая жертвенность в этом пути уже заложена свыше, что тут поделаешь.
— Ва м самому жалко вашего героя? Как вы к нему относитесь?
— Нет, мне его не жалко. Я ему завидую! Это он может нас жалеть, а мы можем ему только завидовать.
Беседу вела Арина АБРОСИМОВА
Всё возвышенное даруется богами
Панорама
Всё возвышенное даруется богами
ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ БИЛЕТ
В читальном зале Государственного музея А.С. Пушкина (Пречистенка, 12/2) открылась выставка, посвящённая 250-летию Фридриха Шиллера.
Конец XVIII века в немецкой культуре ознаменовался деятельностью целого созвездия философов, литераторов, учёных, связанных с Веймаром. Центральные фигуры здесь — Гёте и Шиллер, чья дружба началась в 1794 году и длилась более десяти лет. В связи с 250-летним юбилеем Фридриха Шиллера, который будет отмечаться 10 ноября, Музей Гёте г. Дюссельдорфа организовал выставку в Государственном музее А.С. Пушкина. В экспозиции представлены эпистолярное наследие немецких классиков, прижизненные издания, личные вещи.
Переписка Гёте и Шиллера — уникальный памятник культуры, где отразились их взгляды не только на литературу, но и на философско-эстетические воззрения. Гёте и Шиллер отстаивали идеи эстетического воспитания; оба считали античность самым гармоничным временем истории, прославляли идеалы той эпохи. Совместно они создали цикл эпиграмм «Ксении» (греч. — «подарки гостям»). В 1795–1798 годах Шиллер в творческом состязании с Гёте написал баллады «Водолаз», «Кубок», «Перчатка», «Поликратов перстень» и «Ивиковы журавли». В 1799 году Шиллер написал программное стихотворение «Счастье», содержащее перефразированные евангельские строки: «Всё возвышенное даруется богами».
Это была дружба двух гениев немецкого духа, дружба-спор. Их сближала безграничная любовь к искусству.
Над вымыслом слезами обольюсь?
Панорама
Над вымыслом слезами обольюсь?
ИХ НРАВЫ
Во Франции романы пишут экс-президент и министр культуры
На французском литературном поле давно уже не было никаких скандалов, отчего пейзаж становился довольно скучным. Обилие хороших книг для большой литературы дело обычное, но без горчички, придающей блюду особую остроту, даже и отменная пища теряет вкус. Словом, если бы скандала не было, его стоило бы выдумать. Но выдумывать ничего не пришлось.
Роман Валери Жискара д’Эстена «Принцесса и президент» ни в какой рекламе не нуждался. Имя автора — бывшего президента Французской Республики — говорило само за себя. Хотя что бы оно там ни говорило, но его первый (и единственный до сих пор) роман 15-летней давности «Переход» был встречен критикой более чем кисло и французские читатели, которые по традиции критике доверяют, откликнулись на него отсутствием отклика: бестселлером роман не стал. Не имел большого успеха и двухтомник его воспоминаний «Власть и жизнь», в котором не усмотрели «ни блеска содержания, ни блеска стиля» (отзыв газеты «Паризьен»). Поэтому выдвижение бывшего президента в 2003 году (в качестве писателя) на освободившееся после смерти выдающегося поэта Седара Сенгора кресло в академии «бессмертных» встретило активное сопротивление. Признанный классик, бывший в то время постоянным секретарём академии, Морис Дрюон высказался о литературных способностях кандидата с такой резкостью, что, казалось, исход голосования был предрешён.
Неисповедимы пути академиков!.. Кандидата избрали ещё в первом туре! С тех пор писатель Жискар д’Эстен на книжном рынке не появлялся. И вот — реванш! Да какой! В первые же две недели счёт проданных экземпляров идёт на сотни тысяч. И хотя газета «Фигаро» объясняет успех «и литературными качествами» романа, на самом деле это «и» является лишь гарниром к основному блюду. В романе рассказ идёт об отнюдь не платонической любви стареющего французского президента Жана-Анри Ламбертье и совсем юной британской принцессы Кардиффской Патриции — при том, что все остальные действующие лица сохраняют свои подлинные имена, а все события и факты, о которых идёт речь, имели место на самом деле. Вплоть до мельчайших деталей, касающихся судьбы принцессы Дианы. К тому же снимки, на которых изображены совместно Жискар и Диана, заполонили печать. Есть, правда, и некоторые отличия: вероятно, во избежание обвинений в «аморалке» автор представил себя вдовцом, каковым в реальности не был (супруге-то каково!..), и к тому же успешно переизбранным на второй срок, хотя на самом деле Жискар уступил президентство Франсуа Миттерану.
Оставим вопрос о достоверности пикантных подробностей в отношениях между тогдашним французским президентом и будущей женой принца Чарльза на обсуждение любителей политической «клубнички» — дискуссии об этом прошли буквально на всех телеканалах и заняли целые полосы едва ли не всех газет. Гораздо интереснее, пожалуй, принципиальный вопрос, поставленный во время дебатов самим автором. Какова мера свободы у писателя, взявшегося за документальный сюжет и за рассказ о жизни известных личностей, даже если они и выступают под легко дешифруемыми псевдонимами? Сам Жискар д’Эстен, заявляя, что «писательство и культура выше политики», в своих суждениях категоричен: никаких ограничений для литератора не существует, он не только может, но и обязан дать волю фантазии, поставив своих героев, будь они подлинные или им придуманные, в любые сюжетные коллизии: дело критики и читателей отделять правду от вымысла и судить о том, насколько автору удался тот или иной художественный приём. Любые табу, утверждает академик, посягают на свободу творчества и самовыражения.
