В этой связи я особо хочу подчеркнуть, что с распространением меркантильных ценностей и их влиянием на политику, политический процесс менее эффективно обслуживает общественные интересы, чем в то время, когда люди были более чувствительными к социальным ценностям или «гражданским добродетелям». Институтам представительной демократии, которые успешно функционировали в США, в значительной части Европы и многих других странах, теперь угрожает опасность, а гражданские добродетели, утраченные однажды, возродить трудно.
Предполагается, что демократия обеспечивает механизм для выработки коллективных решений, которые наиболее полно отвечают интересам общества. Граждане избирают представителей, которые сообща принимают коллективные решения путем голосования. Таков принцип представительной демократии. Она предполагает определенный вид отношений между гражданами и их представителями. Кандидаты встают и рассказывают гражданам, на каких идеях будет строиться их политика, а граждане затем выбирают человека, чьи идеи ближе всего к их собственным. Демократический процесс предполагает честность. Такое допущение, конечно же, нереалистично. Кандидаты уже давно поняли, что у них больше шансов быть избранными, если они будут говорить избирателям то, что их избиратели хотели бы услышать, а не то, что кандидаты думают на самом деле. Избиратели редко получают тех представителей, которые им нужны. Но происходит это в основном, потому что кандидаты идут навстречу пожеланиям электората, высказываемых избирателями в многочисленных интервью и опросах. Поэтому избиратели не получают представителей, которые реально защищали бы их интересы, их постигает разочарование и они теряют веру в демократичность всяких выборов. Процесс деградирует еще больше, когда избиратели перестают реагировать на обман и ложь кандидатов. Деградацию можно считать завершенной, когда в дело вступают деньги. Демократия превращается в миф.
В итоге современное социально-экономическое положение дел является нездоровым, непрочным и взрывоопасным. Финансовые рынки по своей сути являются нестабильными, кроме того, существуют общественные потребности, которые не могут быть удовлетворены путем предоставления полной свободы рыночным силам. Существует широко распространенное убеждение в том, что рынки являются саморегулирующимися, а мировая экономика может процветать без вмешательства мирового сообщества. В XIX веке эта идея называлась «свободным предпринимательством». Эта смитовская доктрина широко известна как lasser faire. В наши дни это неудачное название, поскольку оно происходит от французских слов. Большинство людей, верящих в чудеса рынка, не говорят по-французски. Я нашёл более подходящее название этой идее — рыночный фундаментализм (market fundamentalism).
Именно рыночный фундаментализм сделал систему мирового капитализма ненадежной. Основные черты системы мирового капитализма были впервые определены Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в «Манифесте коммунистической партии», опубликованном в 1848 году. Система, господствовавшая во второй половине XIX века, была в некоторой степени более стабильной, чем ее современный вариант. Тогда существовала единая международная валюта — золото. Но прежняя система была разрушена Первой Мировой войной. После окончания войны была предпринята слабая попытка ее реконструировать. Эта попытка привела к краху в 1929 году и последующей Великой депрессии. Глобальную систему капитализма, которая сложилась после Второй мировой войны, можно сравнить с империей, которая является более глобальной, чем какая-либо из существовавших ранее империй. Она управляет всей цивилизацией, и, как в случае с другими империями, все, кто находится за ее стенами, — варвары. Это не территориальная империя, поскольку она не имеет суверенитета и всех сопутствующих ему атрибутов. Суверенитет государств, входящих в эту империю, является единственным фактором поддержания ее власти и влияния. Империя почти невидима, поскольку не имеет официальной структуры. Большинство ее граждан даже не знают, что они подчиняются ей, подвергаются действию разрушительных сил, но они не понимают, что представляют собой эти силы.
Аналогия с империей в данном случае оправданна, потому что система мирового капитализма не управляет теми, кто к ней принадлежит, и из нее нелегко выйти. Более того, она имеет центр и периферию, как настоящая империя, и центр получает выгоды за счет периферии. Еще важнее то, что система мирового капитализма проявляет империалистические тенденции. Она отнюдь не ищет равновесия, а одержима экспансией. Она не может быть спокойна, пока существуют какие-либо рынки или ресурсы, которые еще не вовлечены в ее орбиту. В этом отношении она мало чем отличается от империи Александра Великого или Аттилы Гунна, а ее экспансионистские тенденции могут стать началом ее гибели. Я не имею в виду географические завоевания, я имею в виду ее влияние на жизнь людей.
В отличие от XIX века, когда империализм нашел непосредственное территориальное выражение в форме колоний, сегодняшняя система мирового капитализма является почти полностью внетерриториальной, даже экстерриториальной по своей сути. Территориями управляют государства, и государства часто являются препятствиями на пути экспансии системы капитализма. Это верно даже в отношении США, которые в наибольшей мере являются капиталистическим государством, хотя изоляционизм и протекционизм составляют часто повторяющиеся темы в их политической жизни.
Система мирового капитализма по своей природе является чисто функциональной, а функция, которой она служит, является (и это не удивительно) исключительно экономической: производство, потребление, обмен товарами и услугами. Важно отметить, что обмен включает не только товары и услуги, но и факторы производства. Как указали Маркс и Энгельс 150 лет назад, капиталистическая система превращает землю, труд и капитал в товар. По мере того как система расширяется, экономическая функция начинает доминировать над жизнью людей и обществ. Она проникает в сферы, которые раньше не считались экономическими: такие как культура, политика и профессиональные знания.
Рыночные фундаменталисты не приемлют коллективного принятия решений ни в какой форме. Они утверждают, что общественный интерес лучше всего обеспечивается косвенным путем, когда людям позволяют добиваться собственных интересов. Они возлагают надежду на «невидимую руку» рыночного механизма. Но такая надежда неосновательна. Коллективный интерес не находит проявления в поведении на рынке.
Корпорации не ставят цели создавать рабочие места; они нанимают людей (как можно меньше и по более низкой цене), чтобы получать прибыль. Компании в сфере здравоохранения созданы не для спасения жизней; они оказывают медицинские услуги, чтобы получать прибыль. Нефтяные компании стремятся не защитить окружающую среду, а лишь соблюсти соответствующие правила и защитить свой имидж в глазах общественности. Полная занятость, доступная медицина и здоровая жизненная среда могут при определенных обстоятельствах оказаться побочными продуктами рыночных процессов, но такие желательные социальные последствия нельзя считать гарантированными исключительно на основе одного принципа прибыльности. «Невидимая рука» не способна судить об интересах, которые не входят в ее компетенцию, а тем более о прогрессе.
Прогресс — это субъективное явление. Мы привыкли измерять прогресс динамикой ВНП, но это равносильно тому, чтобы признать деньги в качестве подлинной ценности. ВНП — это мерило обменов, опосредованных деньгами; чем больше социальное взаимодействие принимает форму денежных обменов, тем выше ВНП. К примеру, распространение СПИДа при прочих равных условиях приведет к увеличению ВНП из-за повышения стоимости медицинского обслуживания. Это неправильно и ненормально. Подлинные ценности невозможно измерить деньгами. Необходим некий иной критерий качества.
В результате у нас есть мировая экономика, но нет настоящего мирового сообщества. Такого положения дел нельзя терпеть далее. Для стабилизации и подлинного регулирования мировой экономики нам нужна некая мировая система принятия политических решений. Иными словами, нам необходимо новое мировое сообщество для поддержания мировой экономики. Мировое сообщество не означает мирового государства. Отмена государства не является ни реальной, ни желательной, поскольку существуют общие интересы, выходящие за рамки государственных границ, суверенитет государств должен быть подчинен международному праву и международным институтам. Интересно, что наибольшее сопротивление этой идее исходит от Соединенных Штатов Америки. США не проводят репрессий у себя дома, но они не стесняются бравировать силой в международном масштабе. Когда это не грозит трупами собственных граждан, они могут иногда действовать как агрессор — в качестве примера можно назвать бомбардировку фармацевтического завода в Судане. Характерно, что США агрессивно отказываются сотрудничать. Они отказываются платить причитающиеся с них взносы в ООН; они не склонны пополнять ресурсы МВФ; они налагают санкции в одностороннем порядке и по малейшему поводу. США были в числе семи стран, которые проголосовали против Международного суда справедливости, так как американские военные возражали против того, чтобы их персонал подпадал под международную юрисдикцию. Другими странами были Китай, Ирак, Израиль, Ливия, Катар и Йемен. Не очень-то почетная компания! Пентагон зашел настолько далеко, что дал инструкции военным атташе при посольствах США во всем мире добиваться от военных лидеров правительств принимающих стран лоббирования против Международного уголовного суда. США усвоили также привычку позволять соображениям внутреннего порядка диктовать внешнюю политику. Вспомним торговое эмбарго в отношении Кубы, рассчитанное на то, чтобы угодить влиятельным избирателям — кубинцам во Флориде, или расширение НАТО, призванное понравиться избирателям — полякам в Чикаго во время выборов 1996 года. Давно в прошлое ушла двухпартийная внешняя политика, преобладавшая на протяжении большей части «холодной войны». Чтобы вновь стать лидером свободного мира, США придется коренным образом изменить свою позицию.
