Мы пока на перепутье. Жизнь все еще может пойти по разным колеям. Но есть два взаимосвязанных препятствия, которые могут сделать наш дальнейший путь необратимым. И не слишком веселым. Во-первых, это царящая в обществе, в политике, в экономике атмосфера всеобщего недоверия: властей к народу, народа к интеллектуалам и бизнесу, бизнеса к интеллигенции и власти, интеллигенции ко всем сразу. И во-вторых, отсутствие совместной, открытой, радостной работы по поиску общенациональных начал, тех самых базовых ценностей, без которых ни одна дееспособная цивилизация не может обойтись.
Между тем картина мира, которая засела у нас в головах, не просто внутренне противоречива; она все дальше расходится с нашей ежедневной практикой, социальным опытом, который на самом деле и формирует общие ценности. Спросишь социологов, все в один голос говорят: нация отвергает идею свободы ради принципа порядка. Но разве естественное чувство свободы не присуще практически каждому россиянину, не впитано им с молоком матери? Разве в общении, в разговорах с людьми из самых разных культурных сред не поражает всеобщая вольность мнений, незашоренность и самостоятельность мыслей? Другое дело, что дальше разговоров дело редко идет — из поколения в поколение людей приучали, что в обиходе эту вольницу не проявишь, не применишь; бюрократическое равнодушие пуленепробиваемо. Но, может быть, просто не нужно в опросах противопоставлять свободу порядку? И требовать от государства, чтобы оно меняло свои крепостные привычки, разворачивалось лицом к русской — российской — свободе? Позволяло нашим коренным взглядам — проявиться?
Разговариваешь в метро, в очередях, на лекциях, где угодно: мы коллективисты или индивидуалисты?
Коллективисты, а кто же еще! Но встречный вопрос заставляет опускать глаза: а вы в России пробовали сделать что-нибудь коллективное? Каждый за себя, один Бог за всех. Так, может, хватит эксплуатировать коллективистские мифы? Трудно судить достоверно, как там оно было в досталинские времена, когда крестьянская цивилизация еще не была кроваво уничтожена. Но сегодня прошлого не вернешь, и пора использовать все преимущества русского — российского — индивидуализма, по возможности пригашая его очевидные недостатки.
А как, с помощью каких общепринятых ценностей можно их пригасить? Наша культура, наш исторический опыт привили нам очень важную привычку: готовность ненадолго, но прочно соединять индивидуальные усилия для защиты друг друга, для прорыва, для взаимопомощи — без попыток коллектива ежеминутно навязывать нам обязательные решения помимо нашей личной воли. Это идеал русской — российской — солидарности; слово ключевое для отечественного общественно-политического словаря.
А вера и труд? Личная религиозность россиян общественным мнением сильно преувеличена. А склонность к трудолюбию сильно преуменьшена; спросите студентов в аудитории, людей на улице, рабочих на заводе, клерков в банке: кто из них не вкалывает с утра до ночи? А родители у кого бездельничали? Просто без идеального начала, только на прагматической мотивации, в России ничего не сдвинешь с мертвой точки. «Скажи ж мне, Кукубенко, для чего мы живем?» — этот вопрос Тараса Бульбы нужно задавать всякий раз, когда зовешь нацию, корпорацию, сотрудников или соседа на трудовой подвиг. А только потом добавлять: я тебе вот сколько денег заплачу. Иначе тебя пошлют куда подальше вместе со всеми твоими деньгами.
Значит, какие-то общенациональные ценностные ориентиры можно предложить уже сейчас. Свобода. Личность. Солидарность. Вера. Труд. Разумеется, это лишь предположение, первая версия; стать духовной реальностью, быть отвергнутой или подвергнуться серьезному уточнению она может лишь при условии всеобщей зольной дискуссии. Интеллектуалов и интеллигентов. Политиков и бизнесменов. Священников и агностиков. Всех, для кого Россия — не пустое слово, и вопрос: «Что значит быть россиянином сегодня?» — не риторический.
Тем более, что без ответа на этот вопрос мы не справимся с ближайшим историческим вызовом, который уже брошен историей. На протяжении наступившего столетия Россия либо лишится своей территории из-за нехватки населения (нас сейчас более 140 миллионов, через сто лет скорее всего будет 90), что недопустимо; либо миграция по миллиону человек в год размоет нашу национально-культурную и религиозную традицию, и на этой земле сформируется совсем другой этнос. Не христианский по корням, не русскоцентричный. И не такой терпимый к инакомыслию. Только школа сможет в исторически обозримые сроки перемолоть сознание детей, которые будут рождаться от смешанных браков. И превратить их в россиян китайского, таджикского, азербайджанского, армянского, вьетнамского, любого иного происхождения. Но школа, будучи главной идеологической мясорубкой, сама по себе простые формулы российской народности не выработает. Объяснить, что значит быть россиянином, что значит быть русским, не сможет. Значит, ей нужно их срочно предложить.
А как их предложить, если нет условий для свободной дискуссии о том, кто мы, откуда и куда идем? Если мы называем национальными проектами очень важные, но стандартные механизмы финансирования недофинансированных сфер? Если мы дальше и дальше зажимаем медиа? Если на очереди интернет? Нефтяные и газовые деньги, что бы ни говорили по этому поводу неумеренные либералы, очень важны, однако они не могут заменить главного: смысла. Они создают условия для экономического развития суверенного государства. Но не они, а лишь общие ценности превращают внутренне раздробленное, многонациональное и разноконфессиональное общество в единую гражданскую нацию.
Времени для работы по ее созиданию почти не осталось. И все-таки сверх надежды надеюсь.
Здесь не место вдаваться в подробности; см. блестящую статью историка Владислава Назарова «Что будут праздновать 4 ноября 2005 года?» // Отечественные записки. 2005. № 5 (20). — Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. авт.
Ведущий телепрограммы «Тем временем» («Культура»), историк, многодетный отец.
Обозреватель газеты «Известия», политический публицист, литературный критик.
Здесь противоречие: ранее (см. первую инструкцию) именно Александр Архангельский, интеллигент выступал за всемирный охват. — Примет, ред.
Возражение Александра Архангельского: А вы помните, что Пушкин писал про то, какую штуку «удрала» с ним Татьяна: взяла да и выскочила замуж? В том смысле, что повела себя как живой человек, а не как литературный персонаж, не послушала автора. Мы с коллегой интеллектуалом — тем более живые, автору не подчиняемся, имеем полное право на внутренние противоречия.
Примечание Архангельского Александра: С кем поведешься, от того и наберешься. Поговорите с кем-нибудь из недели в неделю на протяжении полутора лет; сами не заметите, как подхватите какие-нибудь идеи и будете считать их своими, а некоторые из своих мыслей покажутся чужими. Особенно если учесть, как на самом деле близки две эти социальные маски — интеллигента и интеллектуала.
Забавно, что спустя год ситуация перевернется с ног на голову: отставленный Лошак вернется на свое рабочее место, поскольку его «сменщик» Леонид Бершидский неожиданно известит владельцев по электронной почте, что проект ему стал неинтересен.
Имеется в виду совместное выступление министра Иванова и министра Шойгу на заседании правительства, в начале 2004 года обсуждавшем концепцию деятельности Министерства культуры и массовых коммуникаций. Министр Иванов, в частности, сказал, что современное государственное телевидение дебилизирует население.
Архангельский Александр в данном случае заблуждается. Не пройдет и 10 месяцев, как православный канал «Спас» будет запущен — в спутниковом пакете «НТВ+». Правда, расчеты на то, что Патриархия немедленно распорядится подписать все приходы на этот пакет, не оправдаются….
Путаница в цифрах. Будет исправлена в следующей инструкции.
Позже Спасский дезавуировал свою подпись.
Если кто забыл, это бывший швейцарский прокурор, которая защищала женолюбивого российского коллегу Скуратова от кровавого режима Ельцина, после чего ее перевели в Гаагский трибунал, где она судила Милошевича от имени и по поручению мирового сообщества.
По состоянию на начало 2006 года — 13.
