И тут младенец, спавший в колыбели
в свой первый день на сладостной земле,
Открыл глаза. Невиданный доселе
Он видит мир, он чувствует в тепле,
Надышанном уснувшими родными,
Животными, что тоже рядом спят,
Такой уют, что даже холод зимний,
Которым мир, как мороком объят,
Вдруг затрещал, как лёд речной, могучий,
И в полынье забрезжила вода,
И, освещая ярким блеском кручи,
На небе сонном вспыхнула звезда.
И мы с тобой, потерянные дети,
Не зажигая света в темноте,
Вдруг обнялись – одни на белом свете –
И не одни – в великой пустоте.
Айсылу ГАРИФУЛЛИНА
***
Осень, на твоей рубахе,
Словно пуговки, грибы.
Отсыревший влажный запах
К нам доносит из травы.
Солнце гладит шевелюру
Растопыренной сосны.
Сколько пуговок фигурных!
Ах, везде они видны!
Но рубаху залатает
Ветер, листьев господин,
Ловко на землю бросая
Нитки белых паутин!
Листья вести нам приносят,
Пишут ясною рукой.
Разглядишь ли в небе просинь,
Всё равно в душе покой.
Хороша ты, право, осень,
Словно песня над рекой!
Перевод Айдара ХУСАИНОВА
Танзиля ДАВЛЕТБЕРДИНА
Листья
На кого похожи листья?
Разведённый человек,
Оторвавшись от любимой,
Доживает скорбный век.
На кого похожи листья?
Вот лежат клочки письма.
Разбросал их ветер быстро,
Словно враз сошёл с ума.
На кого похожи листья?
Человеческую боль
Накрывает, словно смертью,
Снег тяжёлый, неживой.
Рашит НАЗАРОВ
Мир всегда глядел
на меня с улыбкой
Этот мир всегда мне улыбался, –
Все воспоминанья обойди –
Лик его ни разу не встречался
Хмурым, как осенние дожди.
Улыбался мир… Любимой мамой
В колыбель с улыбкою глядел.
Первый шаг когда я сделал прямо,
Он опять улыбкой просветлел,
Я упал –
Он, плача, улыбался…
Мир сиял улыбкою-зарёй,
И закат в улыбку обращался,
Солнцем – в день,
А вечером – луной,
В неба синь садился, улыбаясь.
А когда прекрасная звезда
Улыбнулась, светом разливаясь,
Как в ручье весенняя вода,
Улыбнулась девушка лучисто…
И была улыбка – окоём,
И росинка, и цветок душистый,
И жар-птица с огненным хвостом.
Мир глядел с улыбкой, не меняясь,
И она всегда была со мной.
А когда чужой кулак, сжимаясь,
Для решенья тяжбы небольшой
Мне ударил в нос, в снегу искристом
Улыбнулась кровь моя, упав…
Помню, шёл к весне тропою льдистой,
Тёмной зимней ночью заплутав,
И тогда во тьме под шелест вьюги
Засверкала пара волчьих глаз,
Улыбнувшись мне почти как другу
В этот поздний беспросветный час.
Помню, как надежда разбивалась
И осколки улыбались в даль.
Гасли чувства – злоба улыбалась,
А когда смеялся враг – печаль,
Став на лбу сверкающей морщинкой,
Песней счастья, полною огня,
Улыбался мир… Порой с хитринкой,
А порой испытывал меня,
То ласкал, то с горечью неясной
Улыбался, то открывшись мне,
То скрываясь сумраком бесстрастным…
Улыбался… По большой цене
Доставалась мне улыбка часто, –
Но иной судьбы я не хотел,
Этот мир не выглядел несчастным,
Он всегда с улыбкою глядел.
Перевод Андрея КАДЫНЦЕВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Многоязыкая лира России
Мечтал раб божий...
УФА. ПАМЯТНИК САЛАВАТУ ЮЛАЕВУ
Рассказ
Азамат ЮЛДАШБАЕВ
Отец, я вижу лишь узду, но где же, где твой конь?
Раис Туляков
.
...но для которого всё же таки, хотя бы перед самым концом жизни, мелькнул светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь.
Н.В. Гоголь. «Шинель»
Ильяс Ахметович не помнил, с каких именно пор начал грезить о лошади. Наверное, с детства сидела в нём эта мечта. Родители большинства его сверстников держали своих коней – в ту пору лошадь была основной тягловой силой в колхозе.
Отец Ильяса умер, когда ему не было и семи годков. В одночасье лишился он и родителя, и такого превеликого счастья, как, запихнув за пазуху горбушку хлеба, ехать на телеге рядом с отцом, снисходительно посматривая на бежавших за телегой мальчишек...
Да разве перечислишь все радости жизни, дарованные самим отцовым существованием! С тех самых времён воплощением истинного мужчины в его глазах стал сосед-дядька Рахимьян, пощёлкивающий сыромятным кнутом и выезжающий со двора под непременное «Н-на-а, мать твою...»
Казалось бы, в последние двадцать лет новая техника, налоги и всевозможные запреты напрочь вытеснили лошадь из сельского уклада жизни. Реку вспять не повернуть, однако время вдруг поворотилось обратно. От некогда прославленного, а ныне разворованного и распроданного колхоза «Заветы Ильича» не осталось ничего, кроме нескольких тракторов, шестидесяти-семидесяти бурёнок, председателя, бухгалтера, кучки специалистов и чуть больше дюжины человек с каким-то болезненным, глухим упрямством и упорством или же с тайной надеждой – «а вдруг?» – продолжающих величать себя членами колхоза.
И вот уже в двадцать первом веке деревенская лошадь снова стала символом достатка, чуть ли не предметом первейшей необходимости в крестьянском быту. Люди даже подметили такую особенность: чем чаще рекламировали по телевизору новые поколения компьютеров и новейшие модели автомобилей, тем больше становилось в их ауле лошадей. Странная закономерность...
Ильясу Ахметовичу лошади не снились. Зато частенько мерещилось позвякивание колокольчиков в ночной тиши, особенно часто – в последнее время. Уже около двух лет прошло с той поры, как он начал подумывать о своей лошади. Вначале долго мечтал в себе. Затем, улучив момент, попытался как бы ненароком проговориться тестю. Тот ни слова не высказал – или не уразумел намёков зятя, или же, скорее всего, понял, да не нашёл что ответить. Старика можно понять, у самого забот через край: кроме выданной за Ильяса дочери есть ещё три сына и две дочери, которые, подобно почти всем обитателям российских просторов, встречают утро с руганью в адрес правительства, которое всё делает для того, чтобы сжить со света сельчанина, а заканчивают долгий день истовыми мольбами к Всевышнему. Тут не до зятя и его мечты...
Жена только рассмеялась в ответ: «Что, кровь деда взыграла, кавалерист?» Ильяс нисколько не обиделся на её насмешку, лишь немного удивился, что ей знакомо слово «кавалерист».
И только сын-приготовишка с искренней радостью принял отцову мечту. Поэтому и найденную в старой клети вычищенную, смазанную и возвращённую в прежний вид кожаную уздечку Ильяс решился показать только ему одному. Неведомо как сохранившаяся узда была целёхонька. Заменять пришлось лишь поводья, на которые покусились мыши.
