Неустанно подгоняемый командиром, завод вел на «Амуре» работы ускоренным темпом, так что уже начали поговаривать, что, возможно, что в августе мы будем в состоянии выйти на первые пробы. «Енисей» от нас отставал, а работы на «Андрее Первозванном» почти не подвигались, так как министерство все еще не имело нужных кредитов.
Одновременно со службой на заградителе меня привлек к работе по опытам с новыми типами мин заграждений заведующий отделом мин заграждений при минном отделе Главного технического комитета, капитан 2‑го ранга Николай Николаевич Шрейбер[238], фанатически увлекавшийся изобретениями в этой области. Благодаря ему флот имел усовершенствованный тип мин заграждений, которыми должны были быть снабжены все заградители. Высокие качества этих мин были неоспоримы. Можно было с уверенностью сказать, что таких надежных мин ни один флот еще не имел. Сам по себе он был милым человеком, но работать с ним было не легко, так как в пылу своих увлечений Шрейбер буквально забывал все. Для него не существовало времени, и он и его помощники сидели без еды и отдыха с раннего утра до позднего вечера, чтобы чуть свет на следующее утро продолжать опыты. Я тоже увлекался этими опытами, но совмещать службу на корабле с ними было нелегким делом.
По соглашению со Степановым Шрейбер решил, что якоря мин для «Амура» должен принять я сам с завода «Вулкан» (маленького специального завода для изготовления минных якорей). Кроме того, мы на заградителе должны были навить минрепы на вьюшки этих якорей, что было чрезвычайно трудной и ответственной работой. Я был этим очень недоволен, так как вся ответственность ложилась на меня. Если бы мины принимались портом и он бы навивал минрепы, то это было бы гораздо надежнее.
Штатными приемщиками на заводах по заказам Морского ведомства состояли офицеры‑специалисты по разным частям. На их обязанности лежало следить за выполнением заводами условий, указанных в контракте. Это были опытные офицеры, техники, давно ушедшие со строевой службы.
Когда я получил уведомление из Минного отдела, что моя партия якорей готова к сдаче, то отправился на завод. Там меня ждала администрация завода и официальный приемщик от Минного отдела. По контракту полагалось, чтобы 10 % сдаваемых якорей были собраны в присутствии приемщиков из выбранных ими частей из общего числа изготовленных.
В сборочной мастерской оказались наваленными груды лап, вьюшек, роульсов и других частей якорей. По‑видимому, по установившемуся обычаю и для ускорения завод заранее приготовлял 10 % всех частей, из которых должно быть собрано требуемое количество якорей. Таким образом не выполнялось требование контракта, что части выбираются приемщиками. Я с этим не согласился и потребовал, чтобы якоря были при мне собраны из частей, которые я укажу.
Присутствующим это не понравилось, и они стали меня убеждать, что это лишь будет потерей времени. Однако я настоял на своем. Началась сборка, но то и дело части не подходили – то дыры оказывались слишком малого диаметра, то оси слишком большого. Одним словом, заказ был выполнен весьма небрежно. Тогда я заявил, что в таком состоянии якорей не приму. Администрация завода клялась, что исправит все недочеты и просила подписать акт приемки, иначе у них выйдет задержка в получении денег. Хотя у меня и не было никакого опыта в делах с частными заводами, но я боялся полагаться на такие обещания и понимал, что если принятые мною якоря окажутся с недочетами, то мне самому придется изворачиваться, чтобы их исправить. Поэтому я не сдался на увещевания завода и поехал к Шрейберу доложить, что якоря в таком состоянии принять отказываюсь.
Шрейбер меня похвалил и тут же по телефону приказал заводу немедленно привести якоря в порядок, иначе он не получит следующих заказов.
Недели через три меня опять позвали на завод. На этот раз все оказалось в полном порядке, и я подписал акт о приемке. Таким образом, завод потерял три недели на то, чтобы исправить свою небрежность.
После окончания приемки главный инженер мне предложил поехать позавтракать. К завтраку на корабль я уже опоздал, и мне все равно приходилось зайти в ресторан, чтобы поесть. Поэтому я охотно согласился с ним ехать вместе. Мне и в голову не пришло (по неопытности), что это означало соглашение на завтрак от завода. Мы поехали в лучший ресторан на Малой Морской, и меню было замечательным, но когда я потребовал счет, то оказалось, что он уже оплачен. Это меня возмутило, и я стал настаивать, что половину плачу я. Инженер с трудом на это согласился, говоря, что все заводы устраивают подобные завтраки приемщикам, но мне казалось, что, приняв завтрак за счет завода, я, что ни говори, взял бы взятку. Прощаясь с ним, я ему сказал, что если бы я и принял такую любезность от завода, то это никак бы не отразилось на следующих моих приемках. Тот, улыбаясь, ответил: «Не беспокойтесь, мы знаем, с кем и как нужно иметь дело». Может быть, и ни к чему было придавать такое значение этому, но у нас, офицеров, было очень отрицательное отношение ко всему, что пахло подкупом, приношением даров или услуг.
В июне выдалось три дня праздников, так что командир мне разрешил съездить в Гапсаль, и, на удивление, дал это разрешение очень охотно. Эта поездка очень освежила меня и придала энергию для дальнейшей работы.
Теперь «Амур» с каждым днем приобретал все более законченный вид. Началась окраска внутренних помещений и минных погребов. Командир решил окрасить погреба меловой белой краской, а не масляной, доказывая, что меловая отлично держится и ее легко подновлять, так что вид погребов будет всегда замечательный. Мои инженеры к этому относились весьма скептически и говорили, что, наоборот, она якорями будет сдираться и вид будет отвратительный, не говоря о том, что они сами будут всегда вымазаны в белый цвет. Но командир мнил себя большим знатоком по малярной части и нашего мнения не хотел слушать. По первому виду погреба действительно выглядели отлично, но после работы в них с минами сразу приняли печальный вид, а мы оказались совершенно вымазавшимися. Однако и после этого опыта командир не убедился и только приказал подмазать стеллажи свежей краской.
Начались заводские сдачи отдельных механизмов, и после этого они поступали в полное ведение судового состава. Меня смущало, что, впервые на нашем флоте на «Амуре» устанавливались не динамо постоянного, а альтернаторы трехфазного тока. Я впервые имел дело с переменным током на корабле и боялся каких‑либо осложнений. Однако в дальнейшем опыт показал, что уход за альтернаторами гораздо проще и никаких неприятностей от переменного тока нет.
Как‑то раз ко мне пришел старшина‑электрик и доложил, что он перевел нагрузку с одной динамо на другую и, кажется, все в порядке, а вольтметр не показывает количества вольт. Я спустился вниз и действительно увидел, что стрелка вольтметра стоит на нуле, тем не менее лампочки горели нормально. Электрик стал убежать, что или вольтметр перегорел, или динамо перемагнитилось (он любил умные выражения). Хотя все это было невероятным, но я ему приказал отсоединить вольтметр. Когда он принялся за это, то вдруг сконфуженно доложил: «Ваше высокоблагородие, а один‑то проводничок оказался отсоединенным». Мы очень обрадовались такому простому разрешению вопроса, но мой электрик чувствовал себя чрезвычайно посрамленным в своих заключениях.
Как я уже упоминал, наш старший механик был очень недоволен, что «Амур» может скоро уйти от завода, и командиру казалось, что он вместо того, чтобы ускорять работы, старался их тормозить. Когда тот докладывал о необходимости произвести какие‑нибудь дополнительные испытания или считал важным внести кое‑какие изменения, то Степанов это принимал чуть ли не за личное оскорбление. Из‑за этого у них выходили крупные разговоры, и они с трудом переносили друг друга. В то же время командир не рисковал вмешиваться в машинную часть, за которую всецело был ответственным старший механик.
В начале августа, наконец, все якорные испытания закончились и мы вышли в Кронштадт на мерную милю для определения максимальной скорости[239]. В общем, проба прошла вполне удовлетворительно, если не считать мелких недочетов, которые легко было исправить. «Амур» развил требуемые контрактом 17 узлов. По традиции по этому случаю был устроен большой обед в кают‑компании, к которому были приглашены заводские инженеры. При этом командир не мог удержаться, чтобы не сказать длиннейшую речь о добросовестности отношения к работе. Но для инженеров было не ясно, похвалил он их в своей речи или осудил, а старший механик не без основания принял эту речь за намеки, брошенные в его огород.
После этого испытания нам уже предстояло не долго стоять у завода, и мы должны были перейти в Кронштадт для установления орудий.
Я любил Петербург летом. Он жил короткий летний период своеобразной жизнью и, находясь в нем, создавалось какое‑то особенное настроение. Петербург сильно пустел – жены с детьми уезжали, и оставались только мужья, которые переходили на холостое положение. Они столовались по ресторанам и были не прочь по вечерам закатиться на острова или в луна‑парк. Такая летняя передышка освежала соломенных вдовцов и была им далеко не неприятной. Зато в субботу, нагруженные пакетами, они отправлялись на дачи к своим семьям.
