Так что предположение о миллиардах уцелевших вовсе не наивно. Это неизбежно.
В повседневной жизни мы не взаимодействуем каким-либо значимым образом с 1 млрд землян. Куда полезнее думать о постапокалиптической жизни в рамках привычного для нас существования. Если вы живете в сельской местности с очень низкой плотностью населения, где выстроены отношения с ограниченной группой людей, ваша жизнь в результате катаклизма изменится иначе, чем жизнь тех, кто живет в большом городе, где общаться с тысячами людей — обычное дело. По сути, мы нередко являемся частью систем, охватывающих миллионы людей. Как мы видим на примерах краха цивилизации майя и падения Римской империи или на примере сильно пострадавших североамериканских индейцев, общины выживают. Люди продолжали жить в сообществах, гораздо больших по размеру, чем группка уцелевших, которую мы видим во многих апокалиптических сюжетах. И мы тоже будем так жить.
Это важно, потому что показывает, как нам реагировать на кризис. Буду ли я единственным, кто остался на планете, или со мной окажется четверо членов моей семьи, у нас будет совершенно иной набор проблем, целей и потребностей, чем если я окажусь в сообществе из тысячи или 10 тыс. человек. Обладая некоторыми знаниями, небольшая группа людей может выжить практически в любой части света, занимаясь охотой и собирательством. Люди занимались этим большую часть своей истории, обычно в группах менее пятидесяти человек. В более крупном и густонаселенном мире, существующем сейчас и продолжающем существовать даже после катастрофического события, у нас куда больше сложных систем, которые придется перекраивать в крупных масштабах. Самая очевидная из них — система сельского хозяйства, которую мы используем, чтобы прокормиться. Наша численность уже никогда не сократится настолько, чтобы приблизиться к числу людей, живших в ту эпоху, когда все были охотниками и собирателями (менее 10 млн человек). К тому времени, когда наша популяция перевалила за 200 млн человек, почти все уже занимались сельским хозяйством.
Сколько людей выживет и как они расселятся по территории, определят их навыки и то, каким образом они будут справляться с последствиями катастрофы. Анализ прошлых коллапсов показывает, что нам придется трудиться вместе, как сообщество. Самостоятельно дать отпор трагедии не получится.
Один из способов представить себе, как будет выглядеть следующий апокалипсис? — подумать о восстановлении. Если обобщить все вероятные сценарии, мы увидим похожую цепь событий. Сам коллапс вызовет какая-то непосредственная причина, одна или несколько. Эти явления будут незаметно созревать, и в конце концов (это может показаться внезапным, поскольку предвестников мы не заметили) созданные нами комплексные системы выйдут из строя. Падут правительства, рухнет установленный социальный порядок. Торговые пути, экономические и сельскохозяйственные системы утратят жизнеспособность. Конкретные причины, конкретные истории и конкретные системы, действующие в то время и в том месте, будут определять детали, которые всегда уникальны. История подскажет нам, как может выглядеть восстановление.
Вслед за крахом на начальном этапе происходят радикальные и широкомасштабные преобразования. Это тот этап, когда в игру могут вступить навыки выживания, которым я обучаю. Занятые в таких важных областях, как сельское хозяйство или общественная безопасность, продолжат трудиться. Подробно рассуждая о падении Западной Римской империи, Кара Куни подчеркивала, что люди могут потерять своих начальников (тех, на кого они работают или с кем у них заключены контракты), им придется искать новых руководителей или создавать аналогичные отношения с окружающими людьми. Людям, у которых менее важная работа или чьи работодатели исчезли, придется пойти на радикальную смену сферы деятельности.
Глядя на восстановление после таких катастроф, как ураганы, мы может разработать график или временную шкалу. Дни или недели уйдут на то, чтобы справиться с потерей предметов первой необходимости. По прошествии относительно короткого времени (несколько недель) наши усилия переключатся с удовлетворения основных потребностей на восстановление важнейших элементов общества. Эта регенерация может занять годы или десятилетия, и достигнутый результат может иметь мало сходства с оригиналом.
Глава 8
Кто выживет и почему
Я затаил дыхание и старался не дышать, сколько хватит сил. Закрыв глаза, я думал лишь о том, как бы не выронить гаечный ключ: однажды я уже уронил его на переносицу. Я лежал на спине в грязи и воде глубиной полметра, пытаясь снять сломанную листовую рессору со своего старого «Лэндкрузера». Слегка приподнялся, чтобы отдышаться. Каждый раз во время вдоха мне приходилось удалять грязь изо рта и носа, что раздражало, ведь так я не мог держать обе руки на болте, который пытался ослабить. Когда рессора сломалась, вес автомобиля обрушился на переднее колесо. Джип не мог сдвинуться с места, не говоря уж о том, чтобы выбраться из этого болота. Мне пришлось чинить его прямо там. Надо было положить трубку в свой ящик с инструментами.
Я был в Гондурасе, проводил полевые работы в рамках археологических исследований для своей докторской диссертации. Мы проезжали по этому заболоченному полю каждый день: дороги в этом районе грязные и неровные. Мы часто застревали, и транспортные средства подвергались сильной нагрузке. Несколько представителей племени пайя работали со мной, проводя раскопки археологических памятников по всей долине. Здесь располагалось еще пять или шесть деревень и небольших городков, но ни одна из них не была деревней пайя. Все остальные поселения находились вдоль главной дороги, и добраться до них было намного проще.
В то время в деревне племени пайя, где я жил, не было ни электричества, ни водопровода. В других поселениях электричества тоже не было, зато во всех была водопроводная вода. Кран имелся не в каждом доме, но его всегда можно было найти поблизости. Чтобы набрать воды и искупаться, мы ходили к ручью, протекавшему по краю деревни. Каждый день после работы мы спускались с холма, купались на мелководье, шли вверх по течению, наполняли 27-литровые пластиковые канистры водой и затаскивали их обратно на холм, к нашему дому. Вода была тяжелой. Ручей — холодным. Однако самым большим неудобством была дорога туда и обратно. Даже с таким удобным полноприводным транспортным средством, как мой старый «Лэндкрузер», съехать с колеи означало застрять на месте до тех пор, пока машину не откопают. Кроме того, я не мог не учитывать риск утонуть в грязевой яме во время ремонта грузовика.
Работая в данном регионе, я всегда останавливался в этой деревне. Подружился с местными, и именно по этой причине я сюда возвращался постоянно. Однако в первый раз у меня был выбор. Я попросил у представителей народа пайя разрешения остаться в их деревне, поскольку они, вероятно, являлись потомками людей, создавших изучаемые мной археологические объекты. Я
