Глава 5.
Жизнь без фронта
На курсах «Выстрел»
Вот и курортный румынский городок Фэлтичений. Здесь мы накануне освободили полсотни русских военнопленных. Строения все целые, улицы чистые. Я озираюсь по сторонам. Слева вижу в зимней гимнастерке и таких же новых брюках подполковника Хамова П. Ф. Я спрыгиваю на ходу и бегу к нему, не зная, как быть, как выразить радость встречи с ним после возвращения его из штрафной роты. Видя мое замешательство, он упреждает меня своим вопросом: «Значит, едешь. Молодец! Ведь я же обещал послать тебя с первой оказией на учебу. Вот и посодействовал». Так вот он, оказывается, тот негаданный начальник, устроивший мне протекцию, хотя он сам только что сменил форму ефрейтора-штрафника на форму подполковника! Я не находил слов, как и с чем его поздравлять, чтобы не ранить лишний раз его гордость. Он указал мне место расположения отдела кадров и тепло обнял, чтобы пожать в следующий раз мою руку только в 1972 году в Генеральном штабе.
В отделе кадров армии меня ожидал попутчик, тоже «старлей» из соседней воздушно-десантной дивизии. Получив направление и проездные документы, мы попутной машиной прибыли в город Ботошань. Это было утро 1 мая. Требовалось непременно отметить этот весенний праздник, наше знакомство и дальнюю совместную дорогу впереди. Ни я, ни он ничего пока не понимали по-румынски. Один местный направил нас к «толмачу», то есть понимающему по-русски. Хозяин совершенно пустой лавки поздоровался с нами по-русски и объяснил за стаканом вина, что он матрос с броненосца «Потемкин», интернированного когда-то румынами в 1905 году. Здесь он присмотрел молодую румынку и женился на богатой невесте с магазином. Жену уже похоронил и растит взрослую дочь. Деньги у нас были, он как торгаш понимал, что они пока будут иметь хождение, поэтому не жалел вина, мамалыги и брынзы. Мы вынуждены были остаться и провести ночь у гостеприимного соотечественника. Следующим пунктом нашей остановки, ночевки и пересадки на железнодорожный транспорт был город Могилев-Подольский. Ночь провели в общежитии коменданта, а ужинали и завтракали в настоящей еврейской корчме, по типу той, где меня принимали в Бричанах. До Киева мы ехали в переполненном пассажирском общем вагоне. Далее получили места в плацкартном вагоне до самой Москвы. До отхода поезда мы посетили Софийский собор и посмотрели кинофильм.
В течение двух суток дороги на пассажирском поезде мой попутчик играл в карты «в очко» и обыграл всех военных пассажиров, набрав полный вещевой мешок ассигнаций. Я должен был выходить на каждой остановке и покупать водку или самогон и всякую закуску, не считаясь с ценами. Я так и не узнал причину его удачливости. Подъезжая к Москве, некоторые из обыгранных неудачников просили его выдать денег хоть на трамвай, и он великодушничал.
Москву он и я видели впервые. Первый раз спустились в метро. Задерживаться не стали, так как у обоих не было здесь знакомых и близких. Подкупили кое-что в коммерческих магазинах и выехали с Ленинградского вокзала местным поездом до станции «Подсолнечная», хотя город именовался Солнечногорском. Сам город и военный городок подвергались краткосрочной оккупации немцами. Деревянная мебель оккупантами была использована на топливо, и курсы обустраивались почти заново. Хорошо хоть железные казарменные кровати не могли гореть в топке и сохранились в казармах, именовавшихся общежитием.
Первоначально, имея в виду мой малый чин, меня определили вместе с попутчиком на 8-й по счету курс, на котором готовили командиров батальонов. И тут выяснилось, что одновременно набирались кандидаты на 5-й курс — командиров полков, на котором впервые комплектовались две группы из штабных офицеров для полков и дивизий. Переводят туда меня и Валиева в равном со мною чине. Начальником нашего курса из ста человек был полковник Титов, старый служака-кавалерист. Командирские группы были укомплектованы подполковниками и полковниками, а наши — майорами, капитанами и нами двумя — старшими лейтенантами. Через месяц мне тоже пришла выписка из приказа с производством в капитаны и одновременно я получил временное удостоверение о награждении орденом Отечественной войны 1-й степени. Конечно, никто не вручал мне новых золотых погон, которые в тылу были положены каждому, а просто сказали добавить четвертую звездочку на погоны, но зато выписали стандартное удостоверение личности и я впервые обрел статус кадрового военнослужащего.
Все младшие курсы размещались в казармах барачного типа, а наш курс — в двухэтажном кирпичном здании на берегу Сенежского озера. Помещения общежитий были размером с площадь всего здания с окнами на обе стороны. У входа было несколько кабинетов для начальника курса, начальника учебной части, преподавателей, лаборанток и чертежниц. В подвале размещалась камера хранения вещей слушателей курса.
До начала занятий нас переобмундировали как молодых рекрутов. Мы получили двубортные шинели улучшенного офицерского сукна, бостоновые брюки и гимнастерки, фуражки с малиновым околышем, а на зиму выдали цигейковые шапки-ушанки. Сапоги мы получили, к сожалению, «кирзачи», но у многих из нас были с фронта хромовые. Их мы одевали в выходные дни, которые проводили в московских театрах, а на занятия одевали кирзовые. Радовались мы и настоящим «комсоставским» поясным ремням с портупеей — тому, чего нас лишили при выпуске из училища.
Обучать нас должны были самому необходимому на войне. Но это только декларировалось, а на деле зачем-то учили внутренней и внешней баллистике оружия, материальной части вооружения полка, топографии и даже Истории военного искусства древних времен — тому, что знали сидящие в тылу преподаватели. Основной дисциплиной, естественно, была тактическая подготовка в объеме стрелкового полка и дивизии. Преподаватели поданному предмету были закреплены за каждой учебной группой, численностью 25 человек. Видимо, большинство из них не заканчивали Академию имени М.В. Фрунзе, а скорее всего, были из числа выпускников этих же курсов. При нас был случай, когда одного из преподавателей группы по тактической подготовке отстранили и поставили на его место слушателя группы, только что приступившей к учебе, и он справлялся вполне грамотно. Разработки групповых упражнений на картах использовались из фондов Академии имени М. В. Фрунзе, да и лекции тоже.
Именно в этот период поступили два серьезных пособия, написанных на основе использования передового опыта, проверенного фронтовой практикой. Это были наставления по организации позиционной обороны и руководство по организации прорыва позиционной обороны противника. На основе положений этих двух наставлений мы принимали решения при отработке тактических задач на картах и местности.
Условия, в которых проходила учеба, были плохими: у наружных стен с окнами стояли сколоченные из горбылей вместо досок артельные столы на козлах и такие же скамьи, на которых мы в тесноте наносили обстановку на картах, оформляли графические решения и писали донесения и приказы. Признано было за удачу, когда нашли картон и покрыли им столешницы из необструганных горбылей. Лекций на курсе было крайне мало, преподаватели слабо владели методикой преподавания, однако время не проходило даром и мы осваивали необходимые знания. От артиллеристов мы узнали основные требования к артиллерийской подготовке и артиллерийскому сопровождению пехоты и танков на всю глубину прорыва, а эти новшества широко применялись в боевой практике начиная с лета 1943 года.
Не знаю, за счет каких предметов обучения, но в наших двух штабных группах увеличили количество часов по полевой службе штабов. Такое наставление наконец появилось на свет божий, и мы изучали его положения как будущие штабные операторы. Были занятия по инженерному делу и по противохимической защите. Ну и, как везде, зубрили азы Истории большевистской партии. Это был неотъемлемый атрибут, возможно, даже и в духовных семинариях. Вечером, когда бывала подача электроэнергии, проводилась непременная самоподготовка три или четыре часа. Если света не было, то мы делились своими фронтовыми воспоминаниями, рассказывали интересные эпизоды. Наиболее поучительные из них я помню до сей поры, хотя в то время делиться ими было весьма опасно.
Майор Самороков, например, рассказал о том, как он окончил в 1937 году военное училище и сразу был назначен на роту, через полгода стал ПНШ-1, а к освободительному походу в Западную Украину стал уже начальником штаба полка, только что пожалованный званием старшего лейтенанта. Полком командовал капитан, чуть старше его по возрасту. При выходе на демаркационную линию командование дивизии разрешило командиру полка с начальником штаба вступить в контакты с противостоящим немецким командованием для уточнения спорных участков, хотя таковых на их участке не было, так как рубеж проходил по руслу реки. Вот как об этом рассказал майор Самороков: «Прибыли мы верхом, переехав реку по мосту. Немецкий лейтенант сопроводил нас прямо к командиру полка, занимавшему отдельный домик. Мы представились немецкому полковнику, у которого даже начальник штаба был майор. Полковник пригласил нас за стол, на котором пыхтел русский самовар, были бутерброды, шнапс и сигареты. Разлив в рюмки выпивку, хозяин произнес тост за Красную Армию и за ее таких молодых командиров. Ведь у них в таких чинах только ротой командуют. Мы поняли его намек и убыли в глубоком размышлении.
